Эдвард с Томасом постоянно убеждали ее держать короля на расстоянии, блюсти добродетель и стремиться заполучить главный приз.

– Ты ни при каких условиях не должна уступать желаниям короля, кроме как путем брака, – требовали они.

«Как бы заговорили братья, – думала Джейн, – если бы узнали, что происходит каждую ночь в апартаментах Эдварда и как она своими методами привязывает к себе Генриха?»

Был конец марта. Эдвард вернулся в свою квартиру в состоянии крайнего возбуждения, что для него было необычным.

– Я только что видел Шапуи, – сообщил он удивленной Джейн, которая в этот момент расставляла в вазе весенние цветы. – Он возвращался от Кромвеля, и тот сказал ему, что, как он полагает, его милость, падкий на женщин, отныне будет вести более целомудренную жизнь и больше не изменится.

Джейн выронила ножницы, и они с лязгом упали на стол.

– Значит, он останется с Леди. – У нее защемило сердце.

Эдвард фыркнул и схватил ее за плечи:

– Нет, Джейн. Говоря это, Кромвель усмехался. Он имел в виду, что король не изменится, раз он выбрал тебя. Так понял его Шапуи. – (Джейн облегченно вздохнула.) – У нас сложилось впечатление, что Кромвель теперь готов на все, лишь бы избавиться от Леди. Она открыто порицала его за то, что он уступил нам свои комнаты. Обвиняла в коррупции и грозила поставить короля в известность о том, что, прикрываясь Евангелием и религией, Кромвель преследует собственные интересы.

– Полагаешь, это правда? – спросила Джейн, втайне радуясь, что своими поступками Анна еще сильнее настраивала против себя Кромвеля.

– Это не важно. Она в этом уверена. Кромвель сказал Шапуи, что она хотела бы увидеть, как его голова слетит с плеч.

– Неужели она зайдет так далеко? Нет, Кромвель всегда был неуязвим.

– Сомневаюсь, что ее желания сейчас много значат для короля.

– Но она умна, Эдвард. Мастеру Кромвелю лучше поостеречься.

– Я уверен, он лучше других знает, как о себе позаботиться.

Когда Эдвард ушел, Джейн села и задумалась. Если Кромвелю было известно нечто такое, чего не знали они, значит вся партия противников Леди несется вперед, закусив удила, не имея в своем распоряжении одного важнейшего преимущества. Генрих с зимы не подавал признаков того, что намерен избавиться от Анны.

В тот вечер он пришел к Джейн. В последние дни она напряженно ждала, не даст ли он какого-нибудь намека, каким видится ему будущее, но сегодня король имел озабоченный вид. И когда Эдвард постучал в дверь и спросил, не хотят ли они еще вина, Генрих с благодарностью принял предложение и выпил все одним махом.

– Сегодня мне доставили «Valor Ecclesiasticus», Джейн, – сказал он. – Это обзор религиозных домов, который подготовил мастер Кромвель. Как вы знаете, его посланцы объехали все мелкие монастыри.

Сердце Джейн наполнилось страхом.

– Многие явно лишние, если говорить об их количестве и доходах, – продолжил Генрих, – а кое-где мораль не на высоте. – Он вздохнул. – Я намерен просить парламент издать акт об их роспуске.

Джейн подумала о бедных монахах и монахинях, которые останутся без средств к существованию. Большинство этих мелких аббатств и приоратов в течение столетий были бастионами веры и опорой для местных общин. А теперь их закроют, и Англия из-за этого только обеднеет. Непостижимо, как Генрих мог пойти на такой шаг.

– Мне очень жаль тех, кто окажется на улице, – осмелилась сказать она.

Генрих налил себе еще вина:

– У них есть выбор. Им предложат пенсию, если они захотят вернуться в мир, в противном случае они смогут поступить в какой-нибудь более крупный монастырь.

Это, по крайней мере, давало надежду, что все не так плохо. Не мог же король закрыть вообще все монастыри. Может быть, он прав и эти маленькие аббатства действительно погрязли в распущенности или не могли сами себя содержать? И тем не менее невозможно, чтобы во всех подряд царили разврат и нищета! Джейн хотелось протестовать: нет, нет, Генрих ошибается, нельзя распускать все святые обители, однако привычка к покорности за долгие годы укоренилась в ней слишком глубоко.

– Ну-ну, не надо. И что это у вас такой скорбный вид? – пожурил ее Генрих. – Монастыри пребывают в упадке уже давно. Вам известно, что за последнее столетие в Англии было основано только два новых? – Король прищурился. – Некоторые до сих пор хранят верность епископу Рима, а я этого не потерплю.

– Простите, Генрих, – сказала Джейн, – просто я всегда относилась с большим почтением к нашим местным аббатствам. Монахи и монахини в них вовсе не стремились к мирским благам и не были порочными. По своему скудному разумению, я всегда считала их сияющими образцами веры. – Говоря это, Джейн вспомнила приорессу Эймсбери и сама поняла, что сказанное ею не вполне правдиво.

Генрих любовно взглянул на нее и взял за руку:

– Вы наивны, дорогая. Мои посланцы обнаружили такие вещи, которые мне совестно пересказывать вам. Я очищу Церковь в своем королевстве, избавлю ее от любых признаков разложения. Вы же не хотите, чтобы в монастырях процветали разные порочные практики, верно?

– Нет, – согласилась Джейн, – конечно не хочу. Но когда эти маленькие монастыри распустят, кто станет заботиться о больных и нищих, учить детей или давать приют путникам?

Генрих нахмурился и выпустил ее руку:

– Сомневаюсь, что в этих обителях разврата особенно много занимаются этим. У вас слишком мягкое сердце, Джейн, хотя это одна из причин, почему я люблю вас. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Она улыбнулась и вняла предупреждению:

– Конечно. Я сегодня стреляла по мишеням. И собиралась сказать вам… Я выиграла!

Генрих наклонился и поцеловал ее:

– Умница!

1536 год

В первый день апреля Джейн сидела в апартаментах с Нан, подшивала оторванный подол и наслаждалась теплом солнечных лучей, бивших в решетчатые окна. На улице деревья стояли в полном цвету, и весь мир выглядел обновленным и манящим. Однако в доме все было не так безмятежно и лучезарно. Проблемой была Нан. В компании с ней не расслабишься. Джейн полагала, что, несмотря на внешнее самодовольство, Нан завидует ей. Она никогда не хвалила наряды Джейн, хотя Джейн часто делала ей комплименты по этому поводу. Кроме того, Нан была мастерицей в искусстве завуалированного снобизма и затевала споры по любому поводу. Если Джейн говорила, что ей нравится какая-то вещь, Нан не соглашалась с этим, казалось, из чистого принципа и отстаивала свою точку зрения до победного конца. И всегда-то ей нужно было доказать, что она права. Джейн надоело, что ее мнение постоянно критикуется, пусть даже весьма тонко.

Нан могла иногда составить хорошую компанию, потому что обладала злым чувством юмора и умела едко поддеть любого. Но сегодня она была в агрессивном настроении, и они все утро переругивались. Джейн решила, что пойдет в парк, как только закончит свою работу, возьмет с собой немного хлеба, сыра и бутылку эля, найдет какое-нибудь тихое местечко и посидит одна за вышивкой, подальше от всяких надоедливых просителей, которые осаждали ее, и острого языка Нан.

Как приятно было бы вместо этого проводить время с сестрами. Они иногда писали ей, и Джейн была рада узнать, как счастливо жилось Дороти с Клементом, хотя известие о финансовых затруднениях Лиззи в Йоркшире обеспокоило ее. Ей хотелось как-то помочь сестре. Может быть, скоро она будет в состоянии сделать это. По крайней мере, с детьми все было хорошо, они росли здоровыми.

Скучала Джейн не только по сестрам, но и по своим подругам, служившим у Анны, особенно по Марджери Хорсман. Ей не хотелось сталкиваться лицом к лицу со своей соперницей или оказываться где-нибудь поблизости от апартаментов королевы, в связи с чем было почти невозможно повидаться с кем-нибудь из старых приятельниц, а учитывая, какую ненависть питала к ней Анна, им тоже было непросто поддерживать контакты с Джейн. Кто-нибудь мог увидеть их и донести королеве.