Да! Но об этом немного позже, а пока нужно сказать, что они обедали не в полной тишине, конечно, а вначале Салман долго и очень многословно говорил о том, что у них в Персии, правильней – в Кызылбашах, все очень рады тому, какие мудрые, щедрые и мужественные гости к ним приехали, и как все хотят их посмотреть, ну и так далее. Шестак всё это терпеливо выслушивал и переводил Маркелу, а потом вдруг повернулся к Салману и спросил, почему это в караван-сарае так пусто, и разве всегда так бывает? На что Салман покачал головой и ответил, что сейчас в здешних краях наступили непростые времена, бывший шахов посаженник Ахмад-хан сбежал к их врагам в Истанбул, а его люди бунтуют и нападают на верных шаховых подданных. Услышав эти слова, Шестак усмехнулся, перевёл их Маркелу, а после опять повернулся к Салману и сказал, что он слышал совсем другое объяснение этим делам. На что Салман вдруг сразу побледнел и уже совсем без всякого желания ответил, что он знает, на что намекает Шестак. Ну и на что? – спросил Шестак. На то, сказал Салман и тяжело вздохнул, что у них в Персиянской земле вдруг нашлись такие недобрые и лживые люди, которые смеют утверждать, что вся эта великая вражда между шахом Аббасом и ханом Ахмадом началась из-за того, что их великий шах захотел женить своего старшего сына на дочери хана, а хан ему в этом отказал.

– Почему это вдруг так случилось? – спросил Шестак.

– Случилось это потому, – сказал Салман, – что у хана нет сыновей, а есть только одна дочь. Так что если она выйдет замуж за шахова сына, то после того, как хан умрёт, вся его земля, то есть всё Гилянское ханство, по наследству достанется шаху и шахову сыну, а хан очень не хочет этого. Вот поэтому он и сказал, что его любимая единственная дочь, бедняжка Яхан Бегум, никогда и ни при каких условиях не выйдет за этого сына шака…

Но тут Салман опомнился и замолчал, осмотрелся по сторонам и прислушался.

– Э! – весело сказал Шестак. – Не беспокойся! Это же не наше дело! Наше дело – получить слона и отвезти его царю.

– Живым и невредимым, – прибавил Маркел.

А Шестак тут же воскликнул:

– И вот за это надо выпить!

После чего он повернулся к Салману и что-то сказал. Салман заулыбался и кивнул, повернулся к двери и трижды хлопнул в ладоши. И сразу снова заиграла музыка – и к ним вошёл этот уже упоминаемый нами старый служитель, в руках у которого был кувшин с длинным и тонким носиком, и он налил им всем троим по небольшому стаканчику. Это была очень чистая и очень крепкая водка. Маркел пил и обжигался, но молчал. Потом этот величественный старик ещё трижды наливал так называемую добавку, после чего Салман сделал жест обеими руками и старик ушёл. Тут же снова заиграла музыка, в палату вошла юная красавица, почти что без всякой одежды, и налила всем, в новые стаканчики, горячей чёрной воды – и ушла. Маркел начал пить эту воду, в голове стало немного чище. Маркел спросил, как эта вода называется, и Шестак сказал, что это напиток, настоянный на зёрнах ягоды кофе.

– И этот напиток, – продолжил Шестак, улыбаясь, – обладает очень опасными свойствами – он выбивает из нас хмель и лишает нас сна. Но мы не будем его больше пить, а мы снова призовём этого нашего мудрого старца и попросим у него ещё немного алкоголя, если я правильно это назвал.

После чего Шестак снова повернулся к Салману и что-то спросил. Салман отрицательно замотал головой. Шестак разозлился, поднял руку. Салман быстро встал, поклонился и вышел. Шестак закричал ему вслед – очень гневно…

Но Салман не возвращался. Вместо него опять вошли служители и начали убирать с ковра. Шестак сидел не шевелясь и громко, тяжело дышал. Служители вынесли все вина и закуски. От недавней трапезы остались только ковёр и светильники. Шестак сердито мотнул головой, встал, подошёл к входной двери, оглянулся на Маркела и сказал:

– Куда этот чёрт подевался? Пойду посмотрю!

И вышел из каморки, и закрыл за собой дверь. Стало совсем тихо. Вначале Маркел просто сидел и ждал, когда Шестак вернётся, потому что что ему тут делать, думалось, или куда идти? Не оставлять же сундук без присмотра. Но время шло, а Шестак всё не возвращался и не возвращался. Маркел начал злиться. Потом встал и перенёс сундук в дальний угол, проверил печати, проверил ключ от сундука, на месте ли, сел, посидел. Но не сиделось! Маркел встал и заходил по ковру взад-вперёд. Потом он подошёл к входной двери, прислушался. Ничего снаружи слышно не было, все, наверное, спят, подумал Маркел, они же этой ночью не спали, как он, и вот теперь спят. И он следующей ночью тоже спать не будет. А пока что он лёг на ковёр, положил руку на сундук и задумался. Думы у него были самые разные, временами они прерывались, и тогда Маркел спохватывался, поднимал голову, осматривался, а после опять ложился и задумывался.

Потом в переходе послышались шаги, открылась дверь, вошёл Шестак и молча осмотрелся. От Шестака крепко разило, но он сделал вид, что ничего не случилось, и сказал, что в караван-сарае всё в порядке и в окрестных горах тоже тихо и нет никого подозрительного.

– А то, – продолжал Шестак, – десять дней тому назад, рассказывают, тут было много стрельбы, кое-кого даже убили, но остальные успели забежать под стену, им открыли ворота, и они здесь спрятались и пересидели беду.

Сказав это, Шестак опустился и сел на ковёр. Маркел подумал и спросил, слоны умеют бегать или нет.

– О! – со смехом ответил Шестак. – Слон бегает быстрее лошади, если его разозлить как следует. Да он и так всегда злой! Ему только что не по нему, он сразу на тебя кидается и топчет! И это трезвый сон. А если его ещё напоить, тогда совсем беда! А сколько он за один раз может сожрать, а жрёт он всё подряд…

Но тут Шестак замолчал и задумался, а потом вдруг сказал:

– Не к добру это всё вдруг случилось! Не бывает здесь в такую пору так пусто! Почему никто сюда не едет? Неужели хан Ахмад вернулся?

– А что мы ему? – спросил Маркел.

– Да сами мы ему ничто, конечно, – ответил Шестак, – но если нас подкупить, или убить нас, или, ещё лучше, убить нашего слона, то тогда наш государь на шаха разгневается и уже не будет с ним дружбу водить, и хану сразу будет облегчение, и он скажет Великому Турке: иди, брат, сюда, давай будем вместе шаха бить, никто нам теперь мешать не будет, потому что московский царь Фёдор Иванович крепко на шаха гневен… Да!

И на этом Шестак замолчал и задумался. Потом, по-прежнему задумчивый, он, даже не снимая шапки, лёг и очень быстро заснул.

А Маркел опять сидел, как дурень, и сторожил сундук! Поэтому он был очень рад, когда наконец пришёл Салман и сказал, что пора собираться, уже вечереет, и он сейчас пришлёт носильщиков для сундука.

И вскоре так оно и было. Маркел и Шестак спустились вниз, сели в арбу, трубач громко протрубил в трубу, открылись ворота, и караван пошёл дальше.

Дорога шла в гору, всё выше и выше, а сбоку текла река, называется она Сефидруд, то есть Кызыл-узень. Или, ещё правильнее, Красная река, столько в ней было красной травы и такая вода была мутная, думал Маркел. А ещё у него из головы не шли гилянцы и Шестаковы речи о том, что гилянцы хотят их убить. Да как это, думал Маркел, столько проплыть, проехать, чтобы тебя здесь, на самом краю света, так слона и не узревшего, зарезали? Вот и не спалось тогда Маркелу, и он всё всматривался в темноту, а слушать даже не пытался, потому что река так шумела, что только её и было слышно. Он этого шума голова трещала и спать не хотелось. А дорога вдоль реки становилась всё уже и круче.

А утром дорога вдруг расширилась, и прямо в горах, при камнях, показался ещё один караван-сарай. И их тут уже ждали! Сразу затрубили в трубы, забухали в бубны, открыли ворота, они въехали, их стали расселять кого куда и приглашать к столу. Но Маркел ел мало, только маханул три стопки крепкой водки, закусил сорочинской, правильнее – сарацинской кашей и лёг спать. А вечером они проснулись, собрались и поехали дальше.