Так они, шагом, и подъехали к заставе. Старший стрелец вышел на дорогу, поднял руку. Клим и Трофим остановились. Псари спустили собак. Собаки молча кинулись к коням. Кони стояли смирно. Привычные, подумал Трофим, невольно поджимая ноги, от собак повыше. Псари закричали, зафукали. Собаки, не очень охотно, но всё же развернулись и потрусили обратно.

– Чего вам здесь надо? – строго спросил старший из стрельцов.

Клим медленно сошёл с коня. Трофим сошёл следом. Клим достал свою овчинку и показал её в своей руке. Так же сделал и Трофим.

– Ты кто такой? – спросил у него старший.

Трофим посмотрел на Клима. Клим за него ответил:

– Он со мной.

Старший полез за пазуху, достал небольшую грамотку, глянул в неё, а после на Трофима. После подошёл к нему, немного приподнял у него шапку, согласно кивнул и отступил на шаг. А Трофима как будто огнём обожгло! Ох, только и подумал он, неужели всё сначала? Да ведь то дело было кончено – совсем!..

Но старший стрелец уже сказал:

– Ладно, ладно! Некогда ворон считать. А ну!

Им сразу подали вина и по куску пирога. Пирог был как пирог, с грибами, а вот вино опять было как кровь – и красное, и тёплое, но почему-то с перцем. Зачем это, думал Трофим, может, для того, чтоб дух отбить, чтобы не узнали, что это такое?

– Чего не пьёшь?! – строго спросил у него старший. – Государево вино не в радость?!

Трофим разом допил вино и начал поспешно доедать пирог, чтобы перебить кровищу. А Клим вино пил с удовольствием. А допив и отдав кубок, утёрся и вполголоса спросил, как идёт дело.

– Никак не идёт, – нехотя ответил старший. – Наверное, вас ждёт, – и недобро усмехнулся.

У Трофима заныло под сердцем.

Но тут им подвели свежих коней. Кони были сытые, горячие. Трофим сразу вспомнил досужие слухи о том, что коней в Слободе кормят мясом. Или не досужие? Всё может быть. Клим сказал садиться, и Трофим полез в седло. Конь стоял смирно, не брыкал. Псари, освобождая путь, развели собак к обочинам. Клим и Трофим поехали. Дорога была ровная, кони несли мягко, но всё равно сидеть было уже невмочь. Отбил до смерти, думал Трофим, но помалкивал. Клим тоже ничего не говорил и правил уже не так быстро, а даже просто медленно. До Слободы, думал Трофим, осталось всего три версты. Вокруг, на обе стороны, раскинулись луга. Трава на лугах стояла серая, пожухлая. Солнце ушло в тучи. Начало темнеть. Подул ветер, пошёл мелкий, колючий снег. Трофим начал мёрзнуть, его стало колотить. Или это, может, не от холода? И он повернулся к Климу. Вид у Клима был не очень-то весёлый. Трофим не удержался и спросил:

– Что это за дело там такое?

– Дело как дело, – нехотя ответил Клим.

Трофим смотрел на Клима и молчал. Клим посмотрел вперёд, на Слободу, уже была видна городская стена, а дальше за ней колокольни, и сказал:

– Недолго уже ждать осталось. Они тебе там сами всё расскажут.

Трофим тоже посмотрел на Слободу. Смеркалось. Ветер дул ещё сильней, опять начал сыпать мелкий снег. До Слободы было уже с версту, не больше. Очень недоброе у них там что-то приключилось, с тоской подумал Трофим, и не где-нибудь, а в государевых палатах, иначе чего бы Клим молчал, убили там кого-то, или отравили, или сглазили, или… Да мало ли! И непростого кого-то! А теперь всё это на Трофима! Трофим, разведи нашу беду, а не разведёшь – на кол посадим. И ведь посадят, ироды. Подумав так, Трофим не удержался и сказал:

– Святой Никола! – и перекрестился.

– Эх! – насмешливо воскликнул Клим. – Нашёл заступника! Да тут…

И замолчал. Так до самой Слободы и не обменялись ни единым словом.

Город Александрова Слобода в ту осень был ещё многолюдный, богатый. Ведь это же сколько народу надо было там держать, чтобы его хватило на обслугу тамошнего Большого государева дворца! А царь Иван Васильевич умел пожить! Умел и его бывший опричный, а теперь просто ближний государев двор. И два полка стрельцов умели, и три сотни псарей, сотня сокольников, три сотни конюхов, четыре сотни сторожей, полсотни рынд, не говоря уже о хлебниках, постельниках, скатерниках, истопниках, ясельничих, воскобойниках, комнатных бабах, портомоях, кухарях, кровопусках, сурначах, сытниках, ключниках, дровниках, шутах, казначеях, карлицах и прочей челяди. Вот почему посад вокруг тамошнего Александровского кремля был ничуть не меньше московского.

Так же и городские, так называемые Московские ворота, издалека смотрелись очень грозно, хоть они и были деревянные. Когда Клим и Трофим к ним подъехали, ворота ещё не были закрыты на ночь и мост не поднят. На мосту стояли сытые воро́тники в дорогих красных шубных кафтанах. Это были стрельцы так называемого Государева полка. Подъехав к ним, Клим и Трофим спешились, главный стрелец строго потребовал овчинки, или «память», как он их назвал, и внимательно их рассмотрел, а Трофимову даже попробовал ногтем. И только после этого, отступив в сторону, строгим голосом велел беречь коней.

Это означало, что дальше верхом ехать нельзя. Клим и Трофим, не садясь на коней, повели их в поводу. Шли они по главной в Слободе Стрелецкой улице, на которой жили и вели своё хозяйство стрельцы Государева полка. Эта улица была широкая, мощёная, дворы на ней стояли все как на подбор богатые, ограды высоченные. Сытно им живётся при царе, думал Трофим. Вот только, думал, никого нигде не видно почему-то.

И Александровский кремль, когда они к нему приблизились, тоже стоял как вымерший. Он в ту осень был ещё такой: стены деревянные, для верности обложенные кирпичом, а вот единственные в кремль ворота были целиком из кирпича. Сверху на них, на раскате, стояли две пушки. Ворота были закрыты, мост поднят, во рву чернела вода. В небе было очень сумрачно. Клим и Трофим остановились, Клим снял шапку, Трофим тоже. Клим махнул шапкой снизу вверх, а после как-то хитро в бок. Мост заскрипел и начал опускаться. Затем раскрылись и ворота. Клим и Трофим, ведя коней в поводу, перешли через мост. На той стороне, за мостом, их уже поджидали воро́тники. Они были в белых кафтанах. Белохребетники, как их все называли, стрельцы первой сотни Государева полка. Старший воро́тник грозно спросил, кто это лезет, кому здесь что надо?

– Мы московские, – ответил Клим. – Дядя позвал приехать.

– А! – уже не так грозно сказал старший воротник. – Долго же вас носило, ироды. Дядя уже, может, почивает. Ну да ладно!

И повернувшись к своим, поманил их рукой. Белохребетники тут же обступили Трофима и Клима и стали их обыскивать. Трофим сам отдал им ножи – один с пояса, второй из-за голенища.

– Игнат! – окликнул старший воротник.

Один из стрельцов, это, наверное, и был Игнат, выступил вперёд, махнул рукой и пошёл по дорожке к дворцу. Клим и Трофим пошли за ним. Трофим смотрел по сторонам и думал, что за последние пять лет тут ничего не изменилось. Впереди стоял царский дворец, здоровый, как гора, и чёрный-пречёрный, потому что ни одно окно в нём не светилось, все они были закрыты ставнями. И крыша была чёрная. Ну да она и днём такая же, потому что крыта чёрной черепицей. Черепица дорогущая, немецкая, лаком натёртая. А когда-то, говорили старики, крыша была просто золочёная, и днем и ночью сверкала – днём от солнца, ночью от луны. И сколько здесь народу всегда было! А теперь, как на погосте, тихо.

Только Трофим так подумал, как тут же одиноко брякнул колокол. Игнат, шедший впереди, перекрестился. Колокол ещё раз брякнул. Трофим поморщился. Чернота какая, Господи, подумал он, да здесь всегда черно, здесь и летом трава никогда не растёт.

А колокол ещё раз брякнул, и Трофим почти уверенно подумал, что это царь преставился, вот его и отпевают. И опять подумал: Господи, в таком недобром месте мёртвого царя увижу! Трофим был уверен, что его сейчас ведут прямо к царю, вот и Золотое крыльцо, уже почти рядом, и на нём рынды в золотых шубных кафтанах. Никогда Трофима туда не водили, а всегда вели направо, мимо Красного царицына крыльца, и дальше, а там за угол, пройти ещё немного – и будет дворское Железное крыльцо, там сразу на второй этаж…