А слон жевал сено, оно было свежее, похрумкивало. А Анируддха играл и играл. Потом вдруг перестал играть и стал рассказывать. Рассказывал он по-индейски, конечно, так что, подумалось, будь даже здесь Шестак, он всё равно ничего бы не понял. Поэтому Маркел просто сидел и слушал. А Анируддха говорил и говорил, иногда на разные голоса, и размахивал руками туда и сюда, и сводил и разводил брови, морщил лоб. А потом замолчал, махнул рукой…

И Маркел легко встал. Анируддха ещё раз махнул – уходи! Маркел развернулся и вышел.

Когда Маркел пришёл к себе, то увидел, что Шестак сидит на ковре и понемножку выпивает. Маркел сел рядом. Шестак налил Маркелу, Маркел поморщился, но выпил. Шестак ещё немного помолчал, потом спросил:

– Сколько тебе за это посулили?

– За что это? – спросил Маркел.

– Ну, за слона за этого, – сказал Шестак. – За то, что ты привезёшь им его из Персии. И привезёшь один! – громко сказал Шестак. И так же громко продолжал: – Нас у Григория Борисовича было триста человек посольства, десять стругов, посол и три гонца, две струговых посылки, а кто у тебя? Кому они будут столько платить? Тебе, что ли, одному? Ты спрашивал?

Маркел молчал. Шестак тихо сказал:

– Вот дурень!

Маркел открыл было рот… Но Шестак его опередил – громко засмеялся и сказал:

– Я про себя это! Я дурень! Надо было сперва спрашивать, а после встревать. А я вначале встрял, а после спрашиваю. Поэтому и говорю: вот дурень!

Маркел молчал. Шестак опять заговорил:

– У меня в приказе, у Щелкалова, в год выходило сто двадцать рублей. А у тебя, небось, и сорока не набегает.

– Набегает!

– А триста рублей сразу ты когда-нибудь видал?!

– Видал!

– Где?

– В казённой палате, в коробе.

– А у себя в мешке под полом?

Маркел усмехнулся. Шестак тоже усмехнулся и сказал:

– А мне Григорий Борисович сулил триста рублей однажды. У него тогда вот так руки тряслись! Он говорил: «Спаси, Шесташа, меня царь-государь убьёт!»

– И что?

– И не убил, – сказал Шестак. – Но и мои триста рублей пропали.

И он замолчал. Маркел налил ему. Шестак отодвинул чарку, усмехнулся и ещё немного помолчал, а потом не удержался и опять стал говорить:

– Было это пять лет тому назад, в наше первое посольство. Только мы с Григорием Борисовичем из Астрахани в эти земли навострились, как с первого же встречного кораблика нам объявляют: а в Кызылбашах замятня великая, шаха Мухаммада скинули, а мирзу Аббаса возвели на царство, вот как! Григорий Борисович, такое услыхав, сразу почернел и говорит: «Что делать? У нас же все грамоты выписаны на Мухаммадово имя, а если шах у них теперь не Мухаммад, так мне что, обратно в Москву ехать и все бумаги переписывать? Так пока я буду туда-сюда ездить, зима настанет, море замёрзнет, и кто виноват?» Ну, и я молчу на всякий случай. А он тогда: «Чего молчишь, Шестак?! Кто грамоту писал? Чей почерк?! Ты и виноват!» Ну и я опять молчу, конечно. А мне что? Не я старого шаха скидывал, не я нового сажал!

И Шестак замолчал, налил ещё по стопочке и выпил. Маркел спросил:

– А дальше что?

– А дальше я у него спрашиваю: «Сколько дашь?!» Он говорит: «Двести рублей!» А сам весь трясётся. И тут меня лихость взяла! Я говорю: «А триста дашь?» Он помолчал и говорит: «А когда сделаешь? Мне надо скоро!» А я говорю: «Скорей не бывает!» Вот. И он молчит. А у него бритва была. Острющая! Паутинки пополам перерезывала. Ну, я и говорю: «Давай её сюда». Он дал. Я говорю: «А теперь отвернись». Он отвернулся. Я вначале нитку вытащил… Ну, ты это видел, и там было так же… И рульку раскрутил, и бритвой осторожно вычистил, а после нашим письмом выправил, а после персиянским, а после свернул обратно в рульку, нитку затащил, печать приставил, и поехали себе как ни в чём не бывало! И грамоту, как не бывало, отдали. И новый шах нас за неё благодарил.

Тут Шестак тяжко вздохнул, налил, и они оба выпили. Маркел спросил:

– А что Васильчиков?

– А то! – в сердцах сказал Шестак. – Когда всё это сладилось, он говорит: «Ты погоди пока, я обернусь туда-сюда и привезу то, что было обещано». И поехал обратно на Русь, ему окольничего за это славное посольское дело выписали и посадили его в Думу боярам поддакивать.

– А что тебе? – спросил Маркел.

– А мне, – сказал Шестак, – дали вольную волю и оставили у персиян, чтобы меньше языком трепал.

Маркел подумал и сказал:

– Брехня это какая-то.

– Не веришь, поезжай в Москву и там спроси у Васильчикова.

Маркел подумал и сказал:

– Вместе поедем.

– Вместе навряд ли получится, – сказал Шестак.

– Почему? – спросил Маркел.

– А что мне там делать? – с горечью сказал Шестак.

– А что здесь?

– А здесь я пять туманов в день имаю. Золотом! А как сказал «хочу на Русь», мне ещё два тумана накинули. А если хочешь, за тебя словцо замолвлю и будем служить на пару, а на пару всегда веселей.

Маркел ничего не ответил.

– Ну, подумай, время ещё есть, – сказал Шестак.

Маркел снял шапку и начал снимать сапоги. Шестак кликнул бардара, тот пришёл и начал убирать с ковра. Маркел лёг, отвернулся к стене и подумал, что это же какой мешок нужно иметь, чтобы в него влезло триста рублей! Да у них в роду таких мешков вовек не бывало! Да они…

Маркел стал представлять такой мешок и как-то быстро заснул.

Когда Маркел утром открыл глаза, то увидел, что Шестак уже сидит на ковре и крепко о чём-то думает.

– Ты что это? – спросил Маркел. – Случилось что-нибудь?

– Пока что ещё нет, – сказал Шестак. – А ты давай собирайся быстрей.

И обернулся, и позвал бардара. Бардар принёс миску для умывания. Маркел вымыл руки, а Шестак свои руки не мыл. Потом второй бардар принёс тарелку с кашей и посмотрел на Шестака. Шестак кивнул, и бардар поставил тарелку перед Маркелом. Тут Маркел уже не удержался, повернулся к Шестаку и спросил:

– А сам ты есть не будешь, что ли?

– Пока что нет, – сказал Шестак. – Мне ещё рано.

Маркел пожал плечами, пододвинул к себе кашу, начал есть. Шестак смотрел на Маркела, молчал. Потом опять заговорил:

– Недобрые люди недоброе дело затеяли. Хотят нашу бусу спалить и всех наших людей перерезать. Вот поэтому тебе надо спешить. А ты жуёшь и жуёшь!

– А ты? – спросил Маркел.

– А что я? – сказал Шестак. – У меня другая служба.

– Какая?

Шестак на это только усмехнулся. Маркел больше ничего не спрашивал, отставил кашу, выпил чарку, вымыл руки, поднялся и стал обуваться. Потом надел шапку, привесил саблю, обернулся на узлы. Шестак опять кликнул бардара, бардар взял узлы, и они пошли из горницы.

Во дворе и в самом деле все уже собрались и построились. Маркел сошёл с крыльца и сел в арбу, а Шестак вдруг задержался на крыльце и стал там с кем-то разговаривать, наверное, по-персиянски. Маркел поднялся со скамьи, обернулся и хотел было окликнуть Шестака, но тут Амиркуня махнул саблей, трубач дунул в трубу – и они поехали в открытые ворота. Маркел ещё раз обернулся. Шестак так и стоял на крыльце, смотрел на Маркела и посмеивался. А потом даже махнул ему рукой. Чёрт вертлявый, подумал Маркел, вот кому он теперь служит! Или, вдруг подумалось, ему так Щелкалов велел? Или Васильчиков? А что! В жизни всякое случается. Одним нужно слонов возить, а другим, как Шестаку…

Ну да! Маркел вздохнул, сел на скамью, задумался. Арбу трясло на ухабах, солнце поднималось всё выше и выше, в небе показалась туча, стало душно. И пылища была просто страшная. Маркел же ехал сразу за слоном, а тот сильно шаркал, Анируддха злился, приговаривал «пери ламби», «пери ламби», а слон как шаркал, так и шаркал дальше. Лентяй, думал Маркел, мальчишка, или, правильней, боад бикар, недхат ледка, как это говорится по-индейски, как он слышал. А дорога спускалась всё ниже и ниже, горы почти совсем кончились, тюфенгчи, идущие впереди слона, прибавили шагу, но Амиркуня всё равно был ими недоволен и покрикивал. Дорога уходила в лес, лес был негустой и низкорослый. Солнце уже перевалило за полдень, ветер дул с севера, правильнее, с полуночи, и от ветра пахло морем. Это, сразу же подумалось, до моря совсем близко, а Шестак сегодня говорил, что гилянцы что-то недоброе затеяли, и он, конечно, не только Маркелу, но и Амиркуне говорил, вот теперь тот и злится, кричит на тюфенгчей, потому что им нужно успеть дойти до пристани раньше гилянцев, и тогда Амиркунины люди вместе с нашими стрельцами, а это сорок пищалей, да ещё у нас есть слон…