Но рассматривать их было некогда. Маркел прибавил бегу и догнал стрельцов. Стрельцы уже крепко запыхались, да и сколько можно было убегать, да и куда, думал Маркел.

И, наверное, о том же думал и Ермола. Он повернул к Маркелу своё красное потное лицо и прокричал:

– А что?! А вот сон в руку! Ну да и ладно!

И они опять бежали молча. Самоеды быстро приближались. А что им, думал Маркел, они к здешним местам привычные, и они бегут по проторенной тропе, а нам надо бежать по целине. И он ещё поддал. Догнал нарты, начал пихать Бабу в спину.

– Осторожней! – крикнули ему. – Не столкни!

Маркел перестал толкать. А они тем временем уже бежали по болоту к ближайшим кустам. Дурь какая, подумал Маркел, где они там все поместятся, тем более, где спрячутся…

Но тут Ермола закричал стоять, и все остановились.

– К стрельбе готовьсь! – крикнул Ермола.

Все стали снимать пищали и вбивать в снег бердыши.

– А ты чего стоишь, скотина?! – крикнул Ермола, поворачиваясь к Маркелу. – Беги!

Маркел подхватил постромки, рванул нарты и побежал дальше, к кустам. Снегу было много, по колено, земля неровная, вся в кочках, нарты тяжеленные…

А он бежал и бежал.

– Полку сыпь! – кричал Ермола. – Заряжай, мать вашу!

Но Маркел бежал, уже не оглядываясь. До кустов было ещё довольно далеко.

Сзади недружно забабахали пищали. Послышались визги. Маркел на бегу оглянулся. Стрельцы перезаряжали пищали, а самоеды стреляли из луков. Один стрелец упал, после почти сразу же второй…

Маркел дёрнул постромку и побежал дальше. До кустов было уже не так и далеко. Это всё лысый шаман, подумалось, это он всё, пёс, накликал!

И тут начал гнуться под ногами лёд. Маркел оробел, остановился. А сзади кричали – и самоеды, и наши. Наши пошли биться бердышами. Самоеды дрогнули и побежали.

Но навстречу им бежали их сородичи. Те и другие смешались, потолкались, развернулись и опять побежали на наших, но теперь уже в большем числе. И с копьями! И теперь уже дрогнули наши…

А Маркел добежал до кустов, поскользнулся на льду и упал. Нарты перевернулись, и Баба медленно сползла с нарт на снег, а со снега в открывшуюся полынью. Маркел вскочил…

И в него впилась стрела! В бок, в тот самый! Маркел упал, скрючился. Было чертовски больно. А там, где бились, стало тихо. Перебили всех, подумалось, и сейчас придут его добить. Дышать было тяжело, стрела туда-сюда ходила, резала…

И вдруг послышались шаги. Шли двое. Маркел задержал дыхание. Эти двое подошли к Маркелу, один из них наклонился, взялся за стрелу, резко рванул её и вырвал. Маркел мотнулся, как тряпка, но молча. Один самоед что-то сказал по-своему, второй ему ответил. Первый пнул Маркела в бок ногой. Маркел опять даже не ойкнул. Первый самоед ещё что-то сказал, они засмеялись и пошли к своим обратно. А Маркел вдруг услышал: «Лежи!» Маркел осторожно обернулся. Рядом с ним валялись перевёрнутые нарты, и там же из полыньи виднелся мокрый бок Бабы. Деревянная, с радостью подумал Маркел, не утонула, а золотая утонула бы, и что бы он тогда царю показывал?! А так…

И спохватился, утёр губы, стёр улыбку. Посмотрел туда, где бились. Там одни самоеды бегали, утаптывая снег, другие складывали высоченную поленницу для костра, а третьи подтаскивали туда убитых – и своих, и наших. Ермола лежал сбоку, головой к Маркелу, и как будто наблюдал за ним. Или опять хотел сказать, что сон был в руку. Маркел мысленно перекрестился, но не шевельнулся. А потом, не отводя глаз от Ермолы, подумал, что неужели те самоеды, которые его подстрелили, не заметили Бабу? Или она им просто глаза отвела? Отвела, скорей всего, подумалось, ей это пустяк, а вот как болит в боку! Маркел полез за пазуху, положил руку на свежую рану, ощупал. Стрела, получалось, прошла почти мимо – пробила кожу, скользнула по ребру и вышла наружу. Может, тоже Баба отвела, подумалось, ей и такое нетрудно, а кровища это не беда, ещё немного потечёт и перестанет.

А там, где собрались самоеды, бухнул бубен. Маркел осторожно повернулся, стал смотреть. Там подожгли костёр, огонь начал понемногу разгораться, задымил, но Ермолу было видно хорошо и Карпу тоже, а вот остальным не очень. Маркел стал читать отходную, сбивался, начинал сначала. А у костра вышел шаман, начал плясать и петь. Самоеды подхватили песню, потом начали притопывать, потом пошли кругом. Небо было тёмное, солнца не видно, понемногу поднимался ветер. Будет пурга, можно будет уйти, подумал Маркел, они его оттуда не увидят, а ему что, ему идти вдоль берега, пока не дойдёшь, вот и всё. Подумав так, Маркел опять посмотрел на костёр. Тот уже сильно разгорелся, наших уже видно не было. А после…

Ну что? На то они и самоеды. После у них был пурлахтын, и они ещё долго плясали, пели радостно. Потом вывели оленя и зарезали его, пили свежую оленью кровь, ещё плясали.

Потом стало темнеть, да ещё поднялся ветер, запуржило, ни самоедов, ни костра не стало видно. Маркел с опаской приподнялся, вытащил из полыньи нарты, стёр с них наледь. Потом вырезал удобную жердину с крюком, зацепил ею ремни, которыми была обвязана Баба, и начал тащить на себя. Долго тащил, стало уже совсем темно, показалась луна, а он всё тащил и тащил, наконец подтащил к краю, снял рукавицы, вцепился обеими руками в Бабу и начал вытаскивать её на снег. Баба упёрлась, не лезла. Маркел совсем рассвирепел, начал костерить её по-всякому, не помогало. Тогда он опомнился и стал её просить, вымаливать, чтобы она его не погубила. Потом стал ругать совсем по-грязному, молча, конечно…

И вытащил. Она тут же покрылась толстой ледяной коркой. Маркел взвалил её на нарты, оглянулся. У самоедов было тихо, только шаман что-то покрикивал да нет-нет – и бухал в бубен. Маркел, осенив себя крестным знамением, отвернулся и пошёл.

И долго шёл! Луна уже зашла, а он всё шёл и шёл. Ветер стих, небо очистилось, а он всё шёл. Солнце взошло, а он шёл. По левую руку был берег, по правую – болото. Шёл, шёл, опять зашёл в кусты. Нарубил сучьев, поджёг, лёг, заснул. Проснулся от холода, подбросил в костёр веток и опять заснул. Потом опять проснулся, подбросил и уже не мог заснуть. Лежал, смотрел по сторонам, слушал, как дует ветер. Потом из темноты вышел Чухпелек, остановился. Маркел сказал ему садиться. Чухпелек сидел, грел руки, после встал и сказал собираться. «Я не могу, – сказал Маркел, – меня царь ждёт». – «А меня брат, – ответил Чухпелек и опять сказал: – Вставай». Маркел перекрестился, Чухпелек пропал. А уже начинало светать, уже была видна тропа. Маркел обрадовался, начал собираться. Собрался, взялся за постромки, потащил. Сзади вдруг послышалось: а я пожалела тебя, но в другой раз не пожалею! А потом велела: оглянись!

Но Маркел не оглянулся. Тащил и тащил. И ничего ему больше уже не чудилось. Шёл, как ломовая лошадь, ничего уже почти не соображал. Шёл, не спешил. Никто за ним не гнался, никто не окликал. Шёл, шатался. Очень хотелось есть. А где еды возьмёшь, и он терпел, шёл дальше. Уже стемнело, а он шёл. Луна показалась, а он шёл. Под утро зашёл в кусты, развёл костёр, передохнул, пришёл Чухпелек, сидел, молчал, и Маркел тоже с ним не заговаривал, утром поднялся и ушёл, а Чухпелек остался. Маркел шёл ещё день и ещё ночь, Баба что-то говорила, он не слушал. Утром совсем выбился из сил, уже хотел ложиться прямо в снег и умереть…

Как вдруг увидел впереди Берёзов.

А из Берёзова увидели его – с боковой башенки. Стрелец, который там стоял, сразу замахал руками, что-то закричал. Ему ответили с надвратной башни. О чём они кричали, Маркел не расслышал. Он только понял, что его заметили, и успокоился, сел на край нарт и приготовился ждать. Теперь, он думал, только не заснуть бы, а то эта бесовка мало ли что вытворит. И он отвлекал себя тем, что вначале сосчитал до ста, потом начал считать дальше… И тут открылись ворота, из них стали выходить, а то и выбегать стрельцы. Маркел встал, поправил шапку, посмотрел на Бабу. Она была увёрнута плотно, как надо, нигде ничего не блестело. Маркел довольно усмехнулся.