Но пришли они туда не сразу и даже не очень скоро, потому что день тогда был ясный, солнечный, а море тихое, и от этого они увидели Гилянь уже вёрст, может, за десять, не меньше. И гребцы ещё долго гребли, а Гилянь всё была далеко и далеко. Да и ничего особенного там пока что видно не было. Там же, говорил Кирюхин, место низкое, река, а от неё болота в обе стороны, и всё. А деревушка, правильней – кишлак на берегу у пристани, это пять ветхих земляных избушек, и то никто в них не живёт, и только в одной сидит сторож. А может, теперь нет уже и сторожа. Вот что тогда Кирюхин говорил, когда они подплывали к Гиляни. Маркел этим словам удивился, спросил:

– Зачем мы тогда столько ехали сюда, в такую глушь?

– Затем, чтобы никто нам не мешал, – сказал Кирюхин. – Потому что зачем нам зеваки? Мы же ничего не продаём и ничего не покупаем. Нам же здесь что надо? Только приехать, взять слона и поворачивать обратно, вот и всё.

– Так что, слон уже на берегу стоит? – спросил Маркел.

– Кто его знает, – ответил Кирюхин. – Но вряд ли. Место здесь слишком открытое, никуда слона не спрячешь. А спрятать надо обязательно, потому что мало ли какие злые люди здесь ходят?

И он опять начал смотреть из-под руки на берег, а потом сказал:

– Никого на пристани. Ни одного кораблика. И это славно!

Потом посмотрел ещё, опять сказал:

– И шаховых людей тоже не видно, и это тоже очень хорошо. Шах же со здешним ханом в великой недружбе, так все говорят. – И тут же с усмешкой прибавил: – Ну да сказать можно всякое. А как оно на самом деле? Тут только один Шестак знает!

– Какой ещё Шестак? – спросил Маркел.

– Да как это какой? – с удивлением переспросил Кирюхин. – Тебе что, ничего про него не говорили?

– Нет.

– А кто у тебя будет толмачом, когда ты за слоном поедешь?

Маркел молчал. Кирюхин подождал, потом спросил:

– Но тебе ведь что-то говорили же, кто будет тебя здесь встречать?

– Ну, говорили, – нехотя сказал Маркел, – что меня встретит один человек. И что мне искать его не надо, а он сам меня найдёт. И он всё здесь, как мне сказали, знает, потому что он пять лет…

И Маркел замолчал, потому что зачем, он подумал…

Но дальше он подумать не успел, потому что Кирюхин сказал:

– И он пять лет жил в Персии, и он про персиян всё знает! Говорили так?!

– Ну, говорили! – ответил Маркел.

– Значит, это точно он! – сказал Кирюхин. – Так что свезло тебе! Лучшего советчика и толмача тебе здесь не найти, ей-богу! И это не только я так говорю, а это когда царёво посольство сюда прибыло и царёва посла Васильчикова Григория Борисовича спросили, с кем он дальше в Персию поедет, знаешь, кого он назвал? Ваньку Шестака, пропойцу, вот так! А великому послу тогда было из кого выбирать! Знаешь, сколько нас тогда сюда приехало? Двести человек на восьмерых стругах! И там одних князей у нас было семь персон, а посол опять сказал, что только дайте Шестака и больше никого ему не надо. И так они потом отсюда и поехали – великий царёв посол Васильчиков Григорий Борисович, а с ним толмач Иван Шестак, и всё. И так и ты теперь поедешь с Шестаком, потому что нас не пустят, а пустят только Шестака, а с ним тебя.

– Чего это у них так строго? – спросил Маркел.

– Потому что басурмане мы для них, – сказал Кирюхин. – Кяфиры.

– А кто для них Шестак? – спросил Маркел.

Кирюхин помолчал, потом сказал задумчиво:

– Вот-вот, и я так порой думаю.

– О чём? – спросил Маркел.

– Тут так просто сразу и не скажешь, – без особой охоты ответил Кирюхин. – Потому что раньше он был наш, а после мы все обратно поехали, а его здесь оставили.

– Как это так?

– А вот вдруг так! – сказал Кирюхин. – Потому что когда наше прошлое, васильчиковское, посольство в их стольный град ездило, Шестак персиянам очень сильно приглянулся, и они стали просить: продайте его нам, продайте, мы за него дорого дадим! Но как ты продашь христианскую душу? Вот и оставили его тут на посылке, до поры до времени. И он теперь живёт напротив шахского дворца, раз в неделю про него вспомнят, скажут, он одно письмо прочтёт, другое напишет, купца расспросит – и опять на базаре толчётся или по злачным углам. А он всё злачное ой любит! Новсё равно ему там скучно. Так что, я думаю, он сегодня здесь объявится. И ему будет с кем развеяться, а тебе будет подмога. Он про персиян всё знает!

И Кирюхин снова стал смотреть на берег. Маркел тоже смотрел, но толком ничего не видел. Ну ещё бы! Он же раньше думал, что они все вместе приплывут в Гилянь, потом, опять все вместе, приедут в Казвин, персиянский стольный город, там их отведут в слоновник, там слоновий поводырь покажет им стадо слонов на выбор, а что их выбирать, когда вас целая толпа, и каково, когда вас только двое, потому что мало ли ещё каков этот Шестак…

Но тут вдруг раздался шум, гребцы закричали что-то вразнобой, Маркел сразу поднял голову – и не увидел слона, а только увидел берег, до которого теперь было, может, только с полверсты, не больше. А небо, как всегда здесь, было чистое, солнце светило ярко, и на берегу было полно народу. Но что это был за народ, было пока что не разобрать. Все молча ждали, а гребли так скоро, как только могли…

И вскоре стало понятно, Кирюхин сказал, что это не совсем народ, а это тюфенгчи, то есть тамошние персиянские стрельцы с пищалями. А один из них, как рассмотрел Маркел, был без пищали, но зато в чалме. Юзбаши, сразу подумалось, их сотник, и повернулся к Кирюхину. Но Кирюхин никого вокруг не замечал, а только смотрел на берег.

А на берегу, и теперь это уже хорошо было видно, тюфенгчи выстроились в линию, юзбаши что-то зычно скомандовал, тюфенгчи вбили в землю сошки, запалили фитили и изготовились. Кирюхин тихо матюкнулся, а после громким голосом велел табанить. Потом сушить вёсла. А ветер опять стал попутным, бусу несло на берег, нет, даже сразу к причалу. А причал там был длиннющий, и он уходил прямо в море, саженей, может, на полсотни.

А тюфенгчи продолжали целиться!

А Кирюхин уже открыл рот, уже хотел было что-то скомандовать…

И вдруг закричал:

– Шестак! Ивашка! – и начал махать рукой, показывать.

Маркел глянул туда, куда показывал Кирюхин, и увидел человека, одетого по-персиянски. Человек очень спешил – он подбежал к юзбаши и что-то сказал ему, юзбаши повернулся к тюфенгчам, указал рукой на землю, и те опустили пищали. Кирюхин скомандовал чалиться. Буса стала подгребать к причалу. Кирюхин повернулся к Маркелу и сказал:

– Вот уже не думал кого встретить, а тут на!

А тот человек уже поднялся на причал и быстрым шагом пошёл к бусе.

– Кто это? – спросил Маркел.

– Шестак Иванов, – сказал Кирюхин. – Я же говорил, что он тебя найдёт! И так по-моему и вышло!

Маркел снова посмотрел на Шестака. Шестак шёл по причалу и улыбался. На Шестаке была персиянская барашковая шапка, персиянский архалук, персиянские узконосые башмаки без задников, да и сам Шестак был очень загорелый, почти чёрный.

– Тебя сразу не узнать! – крикнул ему Кирюхин.

Шестак засмеялся, оскалился. Зубы у него были большие, жёлтые. Кирюхин сошёл на причал. Маркел подумал и тоже сошёл. Шестак подошёл к ним и остановился, продолжая улыбаться.

– Здорово живём! – сказал Кирюхин.

– Здоровы и вы, – сказал Шестак. – Чего так смотрите?

– А чего тут столько войска? – спросил Кирюхин. – Случилось что-нибудь?

– Как не случиться, – ответил Шестак. – Здесь всё время что-нибудь случается. Но об этом после.

И он обернулся к юзбаши и закричал ему что-то. Юзбаши закивал головой, крикнул своим стрельцам, правильней – тюфенгчам, и те погасили фитили, вытащили сошки, убрали пищали.

– Это не на вас они пришли, – сказал Шестак вполголоса. – Забунтовали гилянские люди, вот его шахское величество и осерчал. И нарубил голов ого как! И ещё будет рубить. А вы, я чую, опять за слоном?

Кирюхин, ничего не говоря, развёл руками. Шестак посмотрел на Маркела. Маркел ничего не ответил. Тогда Шестак спросил: