— Что случилось, Маргарет? — негромко спросила она, присаживаясь рядом.

— Моя почтенная матушка умерла, — ответила Маргарет с напряженным от боли лицом. — Мы никогда не были близки, и я не видела ее много лет. Я приехала в Англию юной девушкой — мое детство не назовешь счастливым, потому что родители не ладили, а потом мой отец поссорился с королем Яковом. Я надеялась увидеться в Йорке со своим сводным братом, королем Яковом[152], и спросить его о матери… Не получилось. А теперь уже слишком поздно. Простите меня. Новость обрушилась на меня так внезапно.

— Тут нечего прощать, — обняв Маргарет за плечи, тепло сказала Екатерина.

В комнату вошел ее брат Чарльз. «Наверное, он хочет составить компанию игрокам в карты», — подумала Екатерина. Ему было уже двадцать пять. Широкоплечий красавец, Чарльз привлекал к себе восхищенные взгляды дам при каждом своем появлении. Служба в личных покоях короля шла успешно, и Генрих высоко ценил его, о чем свидетельствовали недавние пожалования — упраздненный приорат и два поместья в Гемпшире.

Однако Чарльз не присоединился к группе картежников за столом. Вместо этого он посмотрел на Маргарет, а та поймала его взгляд, и ее глаза исполнились томления. Очевидно, между ними что-то было и, вероятно, серьезное. Чарльз, видимо, не прислушался к предупреждению сестры. И ничего хорошего из этого выйти не могло, учитывая, кем была Маргарет, а также то, что она один раз уже пострадала из-за катастрофической любовной истории с лордом Томасом Говардом. По совести говоря, Екатерина не могла осуждать их: ее увлечение Томом было, по сути, гораздо хуже, однако она хорошо понимала чувства Чарльза и Маргарет. Но все же нужно высказаться!

— Надеюсь, вы понимаете, что делаете, — тихо произнесла Екатерина.

— Я знаю, что мне не следует, — призналась Маргарет, не отрывая глаз от Чарльза, который так и стоял в дверях, явно не желая подходить к ней при королеве. — Но в этом все мое утешение, — прошептала она.

— Будьте осторожны, молю вас! — наставительно сказала Екатерина, потом встала, поприветствовала Чарльза поцелуем, пробормотала: — Надеюсь, ты не поставишь ее под угрозу, — и ушла.

Каким же облегчением было после четырех месяцев отсутствия увидеть вдалеке на возвышенности толстые башни Виндзорского замка. Они провели там четыре ночи, прежде чем отправиться в Хэмптон-Корт. Приятно вернуться в знакомые места после такой долгой поездки. Но времени на отдых им не дали: испачканный грязью гонец ждал короля со срочным донесением.

— Ваше величество, — пав на колени, сказал он. — Я только что прибыл из Хансдона. Принц Уэльский заболел четырехдневной малярией.

Обычно розовое лицо Генриха побледнело.

— Мой сын болен? Серьезно?

— Жар еще не спал, когда я уезжал, сир.

— Вызовите всех моих врачей! — крикнул Генрих своим лордам и джентльменам. — Они должны сейчас же ехать к нему.

Екатерина прикоснулась к его руке:

— Может, нам тоже поехать?

— Нет, дорогая. Ему нужны доктора.

— Но мальчику всего четыре года. Кто-то близкий должен быть рядом, чтобы поддерживать его дух.

— Я сказал — нет! Ни к чему рисковать, вдруг привезем туда еще какую-нибудь инфекцию. Вспомните, где мы побывали за последнее время. Кто знает, чего мы могли нахвататься из воздуха. Нет. Как бы мне ни хотелось поехать к Эдуарду, я должен поступать осмотрительно. Его безопасность превыше всего. Он — мой единственный наследник!

Король сказал это не в упрек ей, Екатерина знала, но его слова напомнили, как сильно она подводит своего супруга. Должно быть, в ней есть какой-то изъян, потому что с его стороны усилий было предпринято больше чем достаточно.

— Простите меня, Кэтрин, — сказал Генрих, сжав ее руку; он был явно очень расстроен. — Вы должны извинить мои грубые манеры. Страх за Эдуарда сделал меня резким. — Глаза короля наполнились слезами. — Я достаточно осведомлен в медицинских делах, чтобы понимать: это опасная болезнь для ребенка в его возрасте. Дай Бог, чтобы Эдуард справился с ней!

Доктор Чеймберс и доктор Баттс, главные среди личных врачей короля, немедля ускакали в Хансдон. Утешительные слова, сказанные ими при отъезде, не смогли замаскировать страха за принца. Генрих заперся в молельне и принялся упрашивать Всевышнего и торговаться с ним, чтобы Он спас его сына. Король отстоял на коленях много часов, а когда вышел, то едва держался на ногах. Ночь он провел, лежа в объятиях Екатерины и всхлипывая у нее на плече.

Через два дня они вяло ковырялись в еде, когда прибыл другой гонец и подал королю письмо. Генрих торопливо прочел его и издал крик ликования.

— Господь услышал мои молитвы! Принц быстро поправляется!

— Хвала Господу! — выдохнула Екатерина. — О, сир, какое это для вас облегчение!

Генрих вкладывал монеты в руку вестника:

— Возьмите это за ваши труды и за то, что доставили нам такую радостную весть. Пойдите в буфетную и скажите, что я распорядился, чтобы вас накормили на славу. — После ухода гонца Генрих повернулся к Екатерине. — Когда Эдуард совсем поправится, я пошлю его в Эшридж. Воздух там целебный. И сокращу число его слуг. Я не смею рисковать, чтобы он сейчас подхватил еще что-нибудь. А теперь нам нужно это отпраздновать. Сегодня вечером я возьму с собой нескольких джентльменов и приду в ваши покои к вам и вашим дамам. Мы будем веселиться!

И они веселились. Генрих привел с собой Уилла Сомерса, и вскоре все покатывались со смеху от его шуток. У Изабель, Кэт и Мег по щекам текли слезы.

— Что сказал садовник, когда цветок собрался скинуть лепестки? — выкрикивал Сомерс, безжалостно выпаливая одну шутку за другой. — «Ты этого не сделаешь!» А слышали про скрягу, который в завещании все оставил самому себе? — Снова и снова кудахтал он, приплясывая и стуча об пол увешанной бубенцами палкой.

— Хватит! — воскликнул задыхающийся Генрих. — Ты уморишь нас всех, дурак!

— Еще одну, Гарри? — Уилл склонил голову набок и с мольбой поглядел на своего господина.

— Убирайся! — Король махнул рукой. — Иди и принеси мне вина. Пусть от тебя будет хоть какая-то польза.

Снова раздался хохот.

— О, как жаль, — буркнул Уилл и пошел к буфету, на котором стоял кувшин с вином. Но при этом он улыбался. Они с Генрихом были сильно привязаны друг к другу.

Празднование завершилось незадолго до вечерни.

— Я должен поблагодарить Господа за возвращение здоровья принцу, — сказал король, прощаясь с Екатериной. — Потом я, наверное, лягу пораньше. Увидимся утром, дорогая. — Он взял ее лицо в ладони. — Спасибо вам за доброту ко мне в это тяжелое время. Вы сокровище среди женщин, украшение моей старости, я благодарю Господа за то, что Он послал мне такую жену. — Генрих помолчал, глядя ей в глаза. — Вы этого не знаете, Кэтрин, но, пока мы были в дороге, я отдал распоряжение, и завтра, в День Всех Святых, по всей стране отслужат особые благодарственные молебны, мои подданные вознесут хвалы Всевышнему за мое счастье с вами. За вашу добродетель и достойное поведение все королевство отдаст вам дань уважения.

Екатерина была потрясена и устыдилась. Она не заслужила такой великой чести, которой удостоил ее король; она этого не стоила.

— Я хочу только любить вас и служить вам, — сказала она, ощущая разлившееся по щекам тепло и надеясь, что Генрих не заметил, с каким смущением она приняла его великолепный жест.

Над Господом нельзя насмехаться. Расплата за это последует неминуемо, Екатерина была уверена.

Екатерина сидела на роскошной королевской скамье рядом с местом Генриха в Королевской капелле Хэмптон-Корта. Был День Всех Святых, и они только что получили Святое причастие. Она сильно растрогалась, слыша, как ее муж, все еще стоявший на коленях перед алтарем, приносил Создателю самые смиренные благодарности за счастливую жизнь, которую вел и надеялся продолжить в будущем. Генрих хотел, чтобы его исповедник, епископ Линкольнский, молился вместе с ним. Тот громко возгласил: