– Что, думаешь, какая ты свинья?

– Да, думаю, – ответил нехотя Трофим.

– Ну и дурень, – сказал Клим и пошёл дальше. – Думай, пока ещё не поздно. А завтра домой приедешь, думать будет уже некогда! – и засмеялся.

Трофим промолчал.

И тут они подошли к рундуку. Этот рундук был позолоченный, на нём горело много плошек, свет от них так и слепил, за ним плотно стояли стрельцы, все в белых шубных кафтанах, а с ними Амвросий, зюзинский начальный человек.

– Привели? – спросил Амвросий, глядя на Трофима.

– Как было велено, – ответил Клим.

– Проходи, – велел Амвросий.

Трофим прошёл через рундук, а Клим остался сзади. Амвросий взял Трофима за локоть и повёл. Амвросий держал очень крепко, казалось, вот-вот руку оторвёт. Трофим гадал, что будет дальше. Но тут Амвросий вдруг сказал:

– Сейчас я тебя к царю сведу. Царь у нас строгий, но ты не робей. Ты только не путайся. Убил кто?

– Марьян.

– Верно. Подбил кто?

– Нагие.

– Наколдовала кто?

– Матрёна.

– А ты сам кто?

Трофим молчал.

– А сам ты – червь, – сказал Амвросий. – Запомнил?

Трофим кивнул, что запомнил.

– Вот и славно. Перепутаешь – на колесо пойдёшь. Это значит, что тебе сперва отрубят правую руку по локоть, потом левую ногу по колено, потом… Ну и так далее, – закончил он, потому что они уже пришли. Возле двери стояло восемь рынд в златотканых кафтанах, в золочёных шапках, с позолоченными бердышами. Амвросий махнул рукой – и рынды расступились. Амвросий и Трофим вошли в золочёную дверь…

Но царя там не было. Там были просторные сени, все, конечно, в золоте, и лавки были золочёные, на них, справа и слева, сидели царевы ближние люди, а дальше, прямо, была ещё одна дверь – золотая, в самоцветах – и возле неё опять стояли рынды. А перед ними – Зюзин. Трофим сжал зубы и подумал, что это Максим-скотина заманил, Савва поддакивал, а теперь что, теперь только одно – валить всё на Марьяна. Марьяну что – с него уже ничего не возьмёшь…

Зюзин поднял руку, поманил. Трофим пошёл к нему. Ноги подгибались, голова кружилась, во рту было сухо. Когда подошёл, остановился и снял шапку. Лоб был мокрый, весь в поту.

– Э, – сказал с усмешкой Зюзин. – Не робей, не выдам. – И вдруг велел: – Перекрестись.

Трофим перекрестился. Рука дрожала. Думал: это перед смертью. Зюзин взял Трофима за плечо и потащил к двери. Рынды перед ними расступились. Зюзин толкнул Трофима в дверь. Дверь распахнулась. Зюзин и Трофим вошли. Дверь затворилась.

Трофим, не поднимая головы, переступил через порог, Зюзин толкнул его взашей – Трофим упал на колени и ещё ниже склонил голову. Шапку он держал в левой руке, правой надо было бы перекреститься, но он не посмел махать рукой – и не крестился. Было тихо. Только слышалось, как кто-то громко дышит. Да колокола откуда-то издалека, с Митрополичьей звонницы, наверное, позванивали. Трофим скосил глаза. Рядом стояли зюзинские сапоги. Трофим осторожно поднял голову и посмотрел на Зюзина. Зюзин строго сдвинул бровь. Трофим застыл. Там, куда они зашли, было натоплено до жару, дышать тяжко, но зато и свету было много, свечей не жалели. И ладан курился. Трофим понюхал – славный ладан, – осмелел и снова поднял голову. Слева и справа от него, на лавках, сидели бояре, все длиннобородые, в высоких шапках. Вот только кто там сидел, Трофим не разобрал, не стал рассматривать…

Перед ним, шагах в пяти, на возвышении, на царском месте, сидел царь Иван Васильевич. Он был в царской шапке, с царским посохом и в царской шубе. И это он так тяжело дышал. Рот у него был приоткрыт, глаза прищурены, скулы торчали. Царь крепко хвор, подумалось. А посох чист, без крови. Твари поганые, Максим и Савва, набрехали, а ты и поверил. Вот он, царев посох, чист, да кто бы это посохом царевича убил? Это же надо было накривить такого, нехристи!

Вдруг из-за спины царя вышел, как тень, Софрон – тот древний старик, колдун, царев постельничий – и сверху вниз посмотрел на Трофима. Трофим вконец оробел. Софрон стоял подле трона, держал руку на царской руке, на левой.

А в правой царь держал посох. Посох был очень богатый, золочёный и весь в самоцветах, в его навершии горел красный рубин с куриное яйцо, осно же было гладкое и острое, сверкало. Осном царь и убил царевича, да и что такое осном голову пробить, если оно, как копьё? Один раз ударил – и готово. Быка можно осном убить, а человека – тьфу.

А крови там ни пятнышка. Клим говорил, что её сразу стёрли. И как теперь докажешь, что там была кровь? Да никак! Трофиму стало жарко…

А тут он ещё увидел царские глаза! Царь смотрел прямо на него и не мигал. Глаза у него горели. Царь тяжко дышал. Губы были искусаны. Нос после болезни заострился. Борода всклокочена. Рука впилась в посох! Посох дрогнул!

Трофим отшатнулся!..

Царь тряхнул головой, отвернулся. Теперь он смотрел на бояр – тех, которые сидели справа. Софрон склонился к царю и стал ему что-то нашёптывать. Царь криво усмехнулся, закивал. Колокола продолжали звенеть, но теперь уже совсем в треть силы, с перебоями. Царь повёл головой справа влево, бояре, сидевшие слева, обмякли. Царь хмыкнул.

Колокола перестали звонить. Стало совсем тихо. Даже царского дыхания не стало слышно. Царь опять повернулся направо, потом вновь налево и спросил:

– Софрон, что это? Почему колокола молчат? Случилось что-нибудь?

Софрон не отвечал, а только жевал губами.

– Вася, – сказал тогда царь, обращаясь уже к Зюзину, – я спрашиваю, что это?

Зюзин растерялся, покраснел, переступил с ноги на ногу, оглянулся на дверь…

Дверь отворилась, вошёл Бельский, держа в руке шапку, и перекрестился на икону.

– Богдан! – строго сказал царь.

Бельский ещё раз перекрестился и сказал:

– Царевич Иоанн преставился.

Трофима как варом обварило! Бояре стали снимать шапки и креститься. А царь самым обычным, даже удивлённым голосом опять спросил:

– Как это вдруг преставился?

– Так, государь… – начал Бельский.

Царь махнул рукой, и Бельский замолчал. А царь продолжил:

– Никак он не мог преставиться. Мы же с ним утром сидели, беседы водили, ещё Сёмка Ададуров с нами был, из Пскова весточку привёз, рассказывал. Тяжко нашим рабам в Пскове! А Ванюшка из-за чего вдруг? Ведь не хворал же он. Ведь так я говорю? Ведь не хворал же?

И он ещё раз обвел глазами бояр. Они молчали. Все были без шапок. Кто посмелей, те косились на Зюзина. Зюзин молчал, смотрел в пол. Потом вдруг выступил вперёд и, глядя царю прямо в глаза, сказал:

– Он не преставился, великий царь и государь, а убили его злые люди. Убили – и сразу сбежали. Но мы их нашли!

– Как это нашли? – спросил царь робким голосом.

– А вот, – ещё уверенней ответил Зюзин. – Человека из Москвы прислали. – И он грозно глянул на Трофима.

Трофим подскочил, поклонился царю, распрямился и замер.

– Вот! – ещё раз сказал Зюзин, хлопая Трофима по плечу. – Наилучший сыщик! Прямо пёс! Из-под земли находит.

Царь смотрел на Трофима, молчал и вроде чуть заметно усмехался. Потом вдруг сказал:

– А я тебя знаю. Это не тебе ли я чарку водки в Новгороде подносил?

Трофим согласно кивнул.

– Сам знаю! Не кивай! – строго продолжил царь. – Поднёс! Поднёс! Ну да как было не поднести, когда ты нам тогда такую службу сослужил! Прямо царство спас. А что теперь? Рассказывай!

Трофим открыл рот и замер. Оглянулся на Зюзина. Зюзин сделал страшные глаза. Трофим опять посмотрел на царя. Царь весь подался вперёд, опёрся на посох, посох осном ткнулся в ковёр, ковёр был красный, как кровь.

– Ну! – грозно сказал царь. – Чего молчишь?!

Трофим поднял голову, глянул царю в глаза…

И увидел: а царь-то не грозен! Царь оробел! Глаза у него забегали! И Трофим, сам того не ожидая, вдруг сказал:

– Проломили голову царевичу. Вот так вот с правой руки ударили в висок – и насмерть.

– Как это в висок? Чем? – осторожно спросил царь.