Наши стали выносить мешки и ставить их рядом с вогульским. Одни наши мешки были лёгкие, другие тяжёлые, а некоторые из них при этом ещё и погромыхивали по-железному. Маркел насторожился и подумал: это не к добру. Старый вогул степенно подошёл к нашим мешкам, наши ему их поочерёдно открывали, он в них заглядывал и хмурился. Осмотрев все мешки, старый вогул ещё сильней нахмурился и даже недовольно выпятил губу. Потом что-то отрывисто сказал. Дедушка Макар аж покраснел от злости, но повернулся к нашим и сердито повторил его слова. Один из наших заступил за камни и вытащил оттуда ещё один мешок. Мешок был неширокий, но длинный, из него торчали жерди, и он был в нескольких местах туго перевязан сыромятными ремнями. Старый вогул при виде этого мешка повеселел и о чём-то также весело спросил. Дедушка Макар развёл руками. Вогул разгневался и отвернулся. Тогда дедушка Макар воскликнул что-то очень важное, старый вогул вновь обернулся к нему, а дедушка Макар указал на Маркела и стал что-то рассказывать и даже размахивать руками. Старый вогул внимательно поглядывал на Маркела и молчал. Потом кивнул на безоружного. Безоружный подошёл к Маркелу и взялся за пищаль. Маркел оттолкнул его. Безоружный отступил. Дедушка Макар что-то сказал ему, а потом, обращаясь к Маркелу, заговорил уже по-нашему, понятно:

– Я им сказал, что ты хороший человек, и им поможешь. А они сказали, что за это отвезут тебя к Шуянину. Как ты того и желал! Так что давай, собирайся.

Маркел оторопел. Да как это, подумал он, и осмотрелся, один, что ли, с вогулами, с чертями этими?! И он снова повернулся к дедушке Макару. Тот сказал:

– Езжай, езжай, не сомневайся! Они сейчас едут к себе, тут близко за горой река, а после свезут тебя дальше, по той же реке, и там сидит твой Шуянин. А река быстрая, шумливая, за неделю как птичка домчишь!

– А… – начал было Маркел.

Но дедушка Макар уже перекрестил его, сказал:

– Христос тебе храни! И Пресвятая Богородица!

И, повернувшись к старому вогулу, опять стал говорить по-вогульски. Старик слушал его и кивал. Маркел крепко прижал пищаль к груди и осмотрелся. По вогулам ничего нельзя было понять, а наши смотрели на Маркела весело. Ну, ещё бы, подумал Маркел, не приди он вчера к ним, послали бы кого-нибудь из них. И он хотел уже сказать об этом вслух, как тот безоружный вертлявый вогул опять подступил к нему. Маркел вцепился в пищаль ещё крепче и повернулся к дедушке Макару. Но тот смотрел не на него, а на вогулов, которые уже обступили наши мешки и разбирали их, и поднимали на спину. А наши уже обступили вогульский мешок и стали рассматривать, что в нём и даже совать в него руки. Вертлявый опять потянулся к пищали. Маркел снова его оттолкнул. Вертлявый что-то выкрикнул, к нему сразу кинулись его товарищи и тоже начали хвататься за пищаль. Маркел вырвался от них и уже замахнулся прикладом…

Но ударить не успел, потому что подбежали наши и удержали его. Вертлявый и его вогулы отступили. А дедушка Макар, а он уже был тут же, рядом, укоризненно сказал:

– Зря ты, Маркелка, с ними так. Они люди тёмные, но мирные. – И тут же прибавил: – А это отдай! Не твоё! – и потянулся к пищали.

Маркел отпустил её. Дедушка Макар забрал пищаль и, опять же не по-нашему, что-то прокричал вогулам. Те молчали.

– Вот и славно, – сказал дедушка Макар. – Они на тебя зла не держат. Иди! – и стволом пищали подтолкнул Маркела в сторону вогулов.

Но Маркел упёрся и сказал:

– А где мой узел? Как мне теперь одному без узла?!

Дедушка Макар беззлобно засмеялся, обернулся к нашим и велел подать. После сказал что-то по-вогульски. Вогулы смотрели на Маркела, ждали. Псы поганые, думал Маркел, чтобы вы все передохли, нелюди!

Один из наших протянул Маркелу его узел. Припасли заранее, скоты, с большой злостью подумал Маркел, закидывая узел на плечо, и посмотрел на вогулов. Те уже построились гуськом. Вертлявый завёл Маркела вперёд, поставил его сразу за старым вогулом, старый вогул махнул рукой – и они, и Маркел с ними, пошли обратно вниз с горы. Маркел шёл, поглядывал по сторонам, на горы, на кусты с боков тропы, на торчавшие из земли камни, похожие на бесовские рожи, а вот оборачиваться на дедушку Макара и его людей ему совсем не хотелось. Да и чего он там не видел, думал Маркел злобно, как они вогульский мешок треплют, что ли, и как дедушка Макар им не даёт его, бьёт по рукам. Ну ещё бы! Там же соболя, конечно, и в такой мешок их можно засунуть да хоть восемь сороков, не меньше, а после тайно свести в Устюг, а из Устюга опять же тайно в Новгород, а после в Иван-город, а оттуда через реку ночью в Нарву, а оттуда… И какие за это деньжищи! Зато если поймают, то сдерут со спины кожу, вырвут пальцы, вырежут язык, чтобы не рассказывал, где взял…

Ну и так далее, подумал Маркел уже без всякой злобы, да и его не за этим сюда посылали, этим пусть другие занимаются, а он идёт с вогулами, а после они поплывут по реке, плыть неделю, плыть вниз по течению… А по какой реке? И правда ли, что надо по реке? У кого теперь спросить? По-вогульски он не понимает, а по-татарски у кого спросить, кто здесь умеет по-татарски? Да и поможет ли это? Потому что мало ли что дедушка Макар им про него нагородил, ему скривить – раз плюнуть. Продал Маркела, сволочь, как коня на ярмарке! Подумав так, Маркел аж головой мотнул, так ему тогда стало досадно.

Шли они долго. Молчали. Тропа спускалась вниз, в туман. Когда дошли до тумана, он рассеялся, а тропа стала подниматься вверх, между двумя горами. Солнце уже перевалило за полдень и то выходило из-за туч, то опять скрывалось. Маркел притомился. Но вогулы и не думали делать привал. Старый вогул, идущий впереди, даже не оглядывался. А вертлявый шёл рядом с Маркелом и иногда на него пристально поглядывал, но ничего не говорил. Чем выше поднимались в гору, тем тропа становилась грязнее, сверху же текла вода от тающего снега. Хорошо ещё, думал Маркел, что у него отобрали пищаль, а так бы сейчас тащил её, такую тяжеленную, и проклинал, потому что какой от неё толк, от незаряженной? И тут же подумалось: а что у них в том длинном мешке с жердями, уж не вторая ли пищаль? Но если это так, и если об этом где надо дознаются, то дедушке Макару мало не покажется, тут уже и голову отрубят запросто! А что в других мешках, в которых железо погромыхивало? Там, наверное, чурки железа, вогулы отнесут их своим кузнецам, те им ножей, серпов, шил, кос, вил или чего ещё наделают. А в других, лёгких мешках, лежат, скорей всего, где бусы, где платки, ленты, серьги, колечки и прочая мелочь. И за всё это платили соболями! А это разбой! Это нельзя! Никакая шкурка мимо государевой казны пройти не может!..

Но, тут же спохватился Маркел, всё это не его забота, а его забота – это царская сабля и царский же пансырь, вот что он должен возвратить в казну под запись, а всё остальное его не касается, на это царь найдёт других людей, а Маркел должен искать то, что ему велено. И он же ищет! Вот что тогда думал Маркел, а они поднимались всё выше и выше. И вот они уже взошли на самый верх тропы, на перевал, снегу там было ещё много, и горы по бокам были в снегу, а тропа спускалась прямо вниз и забирала чуть вправо, и там, уже ниже снегов, в грязи, был виден маленький ручей. Они к нему и свернули. Теперь они шли быстрей, радостней. Маркел тоже прибавил шагу.

Когда дошли до ручья, старый вогул поднял руку с копьём, и все остановились. А он начал что-то выкрикивать, и все остальные стали понемногу приплясывать. Один Маркел стоял неподвижно. Тогда вертлявый начал дёргать его за рукав и повторять: «давай! давай!». Чёрт его знает, в честь чего это, сердито подумал Маркел и не приплясывал. Вертлявый разозлился, стал дёргать сильнее. Но тут старый вогул замолчал, все перестали приплясывать и, наклонившись кто как мог, стали пить из ручья. Маркел тоже приложился. Вода оказалась холодная, чистая, вкусная, Маркел пил с удовольствием.

Потом старый вогул махнул копьём, и все пошли дальше. Шли всё время вдоль ручья. Ручей становился всё шире. Так они шли ещё не меньше часа, а потом завернули за угол очень большого камня, и за ним Маркел увидел лодки, лежащие на берегу, а возле лодок стоял сторож, тоже вогул конечно же. С собакой. Собака увидела Маркела и поджала хвост. Маркел посмотрел на лодки. Они были крепкие, долблёные. Но все пошли не к лодкам, а дальше, за камень.