И замер! Сорни-эква держала на руках младенца и укачивала его. Младенец был такой же золотой, как и она, и также намазан жиром. Младенец сосал ей грудь. Сорни-эква улыбалась, она была очень довольна.

Но это неправда! Нет у неё никакого младенца! Маркел прочёл очистительное заклинание – и младенец исчез. Сорни-эква опять стала очень серьёзной и спросила:

– Зачем ты это сделал?

– Потому что это неправда! – ответил Маркел.

– Нет, это правда, – возразила Сорни-эква. – Просто ты этого не видишь. Ты плохой слуга. От тебя даже детей не бывает.

– Ащ! – громко сказал Маркел. – Не бывает оттого, что все наши женщины боятся тебя. А не боялись бы…

– Молчи!

Маркел пожал плечами, помолчал, подумал: когда все приедут, я ещё скажу. И усмехнулся. А Сорни-эква протянула руку к щовалу и сделала пальцами так, как будто она посыпает огонь солью. Огонь стал гореть ярче, над огнём показался дымок. Дымок поднимался всё выше и выше. Дымок был приятный, с горчинкой, Маркел с удовольствием его вдыхал. Маркел знал, что будет дальше, но не мог противиться. Сорни-эква улыбнулась и спросила:

– А ты хотел бы, чтобы у нас появилось дитя?

– Если у нас появится дитя, – сказал Маркел, – мы перестанем быть бессмертными.

– А мы и так не бессмертны, – сказала Сорни-эква. – Просто мы не признаёмся себе в этом.

– И что из этого?! – спросил Маркел.

– Значит, у нас могут быть дети, – сказала Сорни-эква. – Или могли бы быть.

И вдруг протянула к нему руки. А Маркел протянул к ней свои. Она упала на спину и привлекла к себе Маркела. Маркел хотел что-то сказать, но не успел – она поцеловала его в губы. А потом он уже и не помнил, что хотел сказать.

А потом заснул.

А когда утром проснулся, Сорни-эквы уже не было. Маркел оделся, посидел у щовала, посмотрел на огонь, послушал, что тот говорит, и опять пошёл на реку.

И так прошло ещё пять дней. А, может, восемь или десять, но Маркел дней не считал. Это простые люди, думал он, считают дни и прикидывают, сколько осталось до того, как вскроется река, а после сколько до того, как пойдёт большая рыба, и сколько ещё ходов рыбы они успеют увидеть перед тем, как совсем постареют и дети оставят их в становище, а сами откочуют дальше. Люди боятся этого! А он, Коалас-пыг, не боится. Он вечен! Он будет здесь сидеть, бить в бубен и петь до той поры, пока не пересохнет Великая Обь и Владыка Вод умрёт от жажды, а Владыка Неба не удержится на слабых побелевших тучах и упадёт, и разобьётся о сухое русло умершей Большой Оби, а…

И так далее. Вот о чём думал Маркел, сидя перед горящим щовалом. А Сорни-эквы рядом не было. Она как тогда утром, после той ночи, встала и ушла куда-то в глубь пещеры, так пока что и не возвращалась. Зачем она туда ушла и скоро ли придёт обратно, Маркел, правильней, конечно, Коалас-пыг, не спрашивал. У него было полно своих дел! Каждое утро, посидев у щовала и посмотрев на огонь, выслушав, что тот ему говорит, Маркел вставал, шёл на реку и там добывал от Владыки Вод рыбу, а от Владыки Неба мороз и пургу. Если бы не это, думал Маркел, то их люди давно бы умерли от голода или бы их убили чужие люди, а так, заботами его, Коалас-пыга, они и живы, и сыты. А что Сорни-эква?! Кому нужны её богатства? Их разве можно съесть, или разве можно за ними спрятаться, как можно спрятаться в пурге, или разве можно ими согреться, как они греются тем топляком, который Владыка Леса ещё осенью заботливо разложил в разных местах вдоль берега? Маленькие шкурки лесных крыс, какая с них польза? И также какая польза с того, что Сорни-эква умеет притворяться золотой идолицей? Вот если бы она умела притворяться железной, тогда от неё можно было бы отбивать по кусочку и делать калёные наконечники для стрел. Калёный наконечник – это ащ! Стрела с калёным наконечником может пробить любой доспех за пятьдесят шагов, не всякая пищаль способна на такое. Но люди глупы! Людям нужны шкурки лесных крыс и золото. И, что ещё хуже, они думают, что и все другие тоже так же рады этому. Люди, вспоминал Маркел, как только приезжают к ним, сразу развязывают мешки и начинают выхваляться своим богатством. Но золота у них, конечно, нет, потому что откуда им его взять, а вот зато шкур лесных крыс, они их называют нехус, или соболь, у них великое множество. Мех у соболя и в самом деле мягок и приятен на ощупь, крепок, не боится дождя и сырости. Люди, приезжая на Великое Мольбище, первым делом обязательно подносят соболиные шкуры, а уже потом всё остальное. Когда приезжают люди, это всегда очень шумное и хлопотное время, люди везде лезут со своими хлопотами, глазеют на Сорни-экву, которую они, по своей доверчивости, называют Великой Богиней, и задают ей всякие вопросы, по большей части очень глупые. Вот, например…

Но лучше рассказывать всё по порядку. Так вот, сперва прошло пять, восемь, или даже десять дней, когда Маркел не видел Сорни-экву. Она тогда, так ему говорили, закрылась у себя в дальней каморке и никого к себе не пускает, ей даже не носят еду и питьё…

А потом Сорни-эква вдруг вышла и сказала, что к ним едут.

– Кто едет? – спросил Маркел.

– Я этого ещё не знаю, – ответила Сорни-эква. – Они от нас ещё очень далеко, за полдня пути. Но они едут очень быстро. Ты должен спешить.

Маркел очень рассердился, но не подал виду, потому что ссориться с женщиной – это самому стать женщиной. Маркел просто кликнул кучкупов, они вошли и подняли его, подали ему шаманские бурки, шаманскую шубу и шапку, повязали к шапке сетку, чтобы не было видно лица, потом дали бубен, колотушку, Маркел запел «ды-ды-дын!» и вышел из трапезной, через сени, на лёд.

На льду он остановился, осмотрелся. Небо было чистое, видно было далеко, и ветра не было. Маркел начал бить в бубен, плясать. Долго бил, долго плясал, запыхался. Поднялся ветер, запуржило. Маркел снял рукавицу, поднял палец, почуял чужого. Чужой ехал слева, на собаках. Собак было три упряжки, за упряжками бежали воины. Сильно пахло кровью. Это в нартах везли человека. Человек был в кольчуге и в шлеме. Чего это он так, думал Маркел, в такой мороз голова в шлеме отмёрзнет. Ну да головы бывают всякие, подумал он, повернулся и пошёл встречать гостей. За ним пошли кучкупы, все с копьями. Ветер дул сильный, снег свистел в ушах, ничего вокруг видно не было. Маркел время от времени останавливался, снимал рукавицу, поднимал палец, проверял, правильно ли они идут и много ли ещё осталось, и шёл дальше.

Когда до гостей стало близко, Маркел остановился и начал бить в бубен, но уже иначе. Ветер мало-помалу стих, снег улёгся. Маркел перестал бить в бубен и теперь просто стоял и ждал, а рядом стояли кучкупы. Вскоре начал доноситься лай собак. Это собаки их почуяли. Лай собак становился всё ближе и ближе. Маркел ещё немного подождал, потом, что было сил, ударил в бубен. Собаки затихли. Пошёл крупный снег.

– Гай! – крикнул Маркел. – Гай!

Из-за снега показалась первая упряжка. За ней вторая. За ней третья, а за третьей воины, и их было совсем немного. На первых нартах лежал князь. К нему подбежали и помогли ему встать. Маркел посмотрел на князя и подумал, что он уже где-то его видел. Маркела взяла злость на свою память, и он насмешливо спросил:

– Что это у тебя так мало воинов?

– Остальные разбежались, – сказал князь и провёл рукой себе по шее. На шее было много крови.

– Ащ! – только и сказал Маркел.

А князь сказал:

– Я ищу Великую Богиню. Я хочу спросить у неё об одном деле, которое для меня очень важно.

– У всех важные дела, – сказал Маркел, – а Великая Богиня одна, и ей некогда всех выслушивать.

– Ты очень дерзок, – сказал князь.

– Да, это так, – сказал Маркел. – Не хочешь разговаривать со мной, езжай обратно.

Князь опять взялся за своё горло, опять утёр кровь и сказал:

– Покажите ему.

Воины, стоявшие возле второй упряжки, сняли с неё два мешка, поднесли их к Маркелу и начали вытряхивать из них собольи шкурки. Шкурок было много, они падали на снег и падали. Два раза по сорок, не меньше, подумал Маркел.