– Да как это зачем? – ответила она и опять улыбнулась.

И протянула к нему руки, прямо над огнём. Маркел испугался, отшатнулся…

И очнулся. Он сидел на кошме. Рядом сидел Лугуй. Сбоку стоял бывший шаман. Он и спросил:

– Видел её? Узнал?

Маркел молчал.

– Значит, узнал, – сказал бывший шаман. После прибавил: – Глаза не отводи! Не отводи, я говорю!

Маркел не отводил. Глаза у бывшего шамана были волчьи, жёлтые. Маркелу стало тяжело дышать. Бывший шаман оскалился.

– Уйди! – гневно сказал Лугуй.

Бывший посмотрел на Лугуя. Лугуй схватился за саблю. Бывший шаман засмеялся и вышел. Лугуй с облегчением вздохнул. Маркел спросил:

– Кто это такой был?

– Так, человек один, – сказал Лугуй. Потом, немного помолчав, спросил: – А ты что видел?

– Видел сон, – сказал Маркел. – Мне этот сон часто снится, но я никогда никому его не рассказываю.

Лугуй задумался, потом сказал:

– Не хочешь говорить, не надо. Тогда и я буду молчать, и буду говорить только о нашем деле. Так вот: иди и скажи им, что пусть они вначале вернут мне Сумт-Вош, потом казнят Волына, и вот только после этого я, может, соглашусь платить им дань. Если Великая Богиня мне это позволит. Ты же теперь в неё веришь, не так ли?!

Маркел промолчал.

– Ладно, ладно, – продолжил Лугуй, – ты не можешь говорить об этом. Я и так всё понял. А теперь иди. Возле дома стоят мои люди, они выведут тебя.

И он махнул рукой. Маркел встал с кошмы. К нему мягко подбежал кучкуп и подал ему шубу. Маркел оделся, вышел.

Маркел шёл по двору, был ясный день, светило солнце. Маркел перекрестился, подошёл к стене, полез через пролаз. Вылез, увидел наших переговорщиков, стоявших на льду посреди реки, и быстро пошёл к ним, почти побежал.

А на другом, на нашем берегу реки, стоял Волынский со всем нашим войском, а сбоку стоял Игичей со своими. Перейдя через реку, Маркел остановился перед Волынским и громко, чтобы далеко было слышно, сказал:

– Не хотят они мириться. Говорят, что их Великая Богиня защитит.

– Ладно, – сказал Волынский. – Не хотели по добру, будет по-старому. А пока что можно отдохнуть.

И, обернувшись, кивнул Змееву. Змеев кивнул своим, и войско стало понемногу отступать от берега. Солнце зашло за тучу. Волынский посмотрел на небо и негромким голосом прибавил, что сам Господь за нас, сейчас он ещё снег напустит. С этими словами Волынский развернулся и пошёл следом за войском. Рядом с Волынским шли Маркел и Змеев.

А вот Игичеево войско осталось на месте. Змеев оглянулся на них и сказал:

– Как бы они к Лугую не перекинулись.

– Это вряд ли, – ответил Волынский с усмешкой. – Это ему пока что не с руки. – И, повернувшись к Маркелу, прибавил: – Ведь так?

Маркел вспомнил про Аньянгу и кивнул, что так.

И они больше ни о чём уже не говорили, а молча вернулись в табор, молча вошли в воеводский чум, правильнее, по-вогульски, в чом, сняли шубы и сели к щовалу. Пришёл челядин, подал горячего жира, Маркел его чуть выпил, до того он был противный… И только уже после этого Волынский повернулся к Маркелу и велел рассказывать подробнее.

– А! – только и сказал Маркел. – Лугуй на своём стоит. Говорит, что Берёзов его, что ты его у него не по правде забрал. У него на Берёзов есть грамота, он её показывал, и эта грамота исправная. Получается, правда его, а кривь наша.

– Правда его, ага! – злобно сказал Волынский. – А почему я на него пошёл, он не рассказывал? А кто с Агайкой снюхался и на Игичея кинулся?! За то, скажет он, пошёл, что Игичей побил Агайку? Так я скажу, что этот пёс Агайка всё и начал! Пришёл на Носатый камень и стал бить Игичеевых людей. Много побил! И началось! Вот я и пошёл их разнимать! Во сколько это казне сталось? Только он этого же не считает! Он только Сумт-Вош считает! А ясак? А порох? А харчи? А…

И Волынский замолчал, только махнул рукой.

– Так-то оно так, – сказал Маркел, – а зато грамота у него исправная. А у нас и неисправной нет. А вот Щелкалов вдруг откроет розыск, тогда что?!

Волынский тряхнул головой, пристально посмотрел на Маркела и недобрым голосом спросил:

– А тебе до этого какое дело?

Маркел помолчал и ответил:

– Это, конечно, дело не моё. Меня за другим посылали. А это… – И он замолчал.

Волынский тоже помолчал, потом спросил вполголоса:

– Хочешь сказать, что это – дело государево?

– Я пока такого не сказал, – также вполголоса ответил Маркел.

И посмотрел на Змеева. И Волынский тоже посмотрел. Змеев пожал плечами и сказал:

– Я этих ваших дел не понимаю. Пойду лучше караул проверю.

И он и вправду начал подниматься.

– Постой, постой! – сказал Маркел и даже схватил его за руку.

Змеев неохотно сел обратно. Маркел, глядя на него, сказал:

– Лугуй не только про Берёзов говорил. А и про Великую Богиню тоже.

– Что про неё можно сказать? – спросил Волынский. – Про неё уже всё сказано!

– Так-то оно так, – задумчиво продолжил Змеев. – Но пусть говорит. От говорения большой беды не бывает. Ну, говори!

– А и скажу, – сказал Маркел. – Так вот, когда я там у Лугуя сидел, приходил к нему один человек и бахвалился, будто он только сегодня вернулся от Великой Богини!

– Ну и что? – сказал Волынский. – Сказать можно всякое.

– Да, – сказал Маркел, – сказать можно всякое, конечно, вот только скажет не всякий. А этот сказал! И я сразу почуял, что он не кривит.

– Какой ты чуткий!

– Да уж какой есть! – сердито ответил Маркел. – Такая моя служба – чуять. И так и сегодня было: он вошёл, и я сразу почуял, что он непростой человек. Тут и на дыбу поднимать не надо!

– А что в нём было такого непростого? – спросил Змеев.

– Глаза у него были дикие, – сказал Маркел. – И голова брита наголо, как у кучкупа. И одет был вот как: в шаманской шубе, но без шапки. И без бубна.

– А правым глазом дергал? – спросил Змеев.

Маркел подумал и ответил:

– Левым.

– О! – только и сказал Змеев. – Потом прибавил: – Это шаман с Погорелого мольбища. Я про него много чего слыхал. Он и вправду очень непростой. И что он тебе такого говорил?

– Стращал по-всякому, – сказал Маркел. – Ну да чем нас сильнее стращаешь, тем мы только бойчее становимся!

На это Змеев только усмехнулся, а вслух ничего не сказал. Зато Маркел тут же спросил:

– А что ты слыхал про этого шамана? И что это за Погорелое мольбище?

Но только Змеев открыл рот, как Волынский тотчас же сказал:

– Ладно, ладно, про шамана хватит! Мы не шамана, а Лугуя ловим! – И, повернувшись к Маркелу, спросил: – Зачем он тебя звал к себе? Чего хотел? Как думаешь?!

– Ну, это, – сказал Маркел. – Застращать меня хотел. Может, думал, застращает, и мы от него отступимся. Может, он и шамана для этого приплёл. А так что! Сенгеп ушёл, одному ему теперь не устоять…

– Вот! – перебил его Волынский. – Это верно! Не устоять ему против нас! И уходить некуда! И свои ему ещё припомнят Чухпелека! А у Чухпелека есть два сына, выбирай. А у Лугуя нет. А мы: шаман, шаман! И уже, может, снег пошёл, а мы сидим здесь, лясы точим!

Сказав это, Волынский встал, подошёл к выходу, откинул полог чома, выглянул наружу и сказал:

– А снег уже бойчей пошёл. Скоро, глядишь, лопатами повалит. Выходите!

Маркел и Змеев взяли свои шубы, оделись и вышли. Небо было тёмно-серое, смеркалось. Из-за реки, от Куновата, было слышно, как бухают бубны.

– Что это они ещё затеяли?! – сердито сказал Волынский. – Айда, Иван, посмотрим.

И они пошли к реке. Маркел смотрел им вслед и думал, что не мог он ошибиться и что этот шаман не кривил, когда…

Ну и так далее. И что из этого? Да ничего доброго из этого ждать не приходится! Ещё Агай в Москве накаркивал, что не вернуться Маркелу отсюда живым, тогда зачем он ещё дальше лезет? И не по уму это! Ведь в чём здесь всё дело? В том, что прежде всего нужно с царёвой грамотой решать! И так надо было сейчас прямо заявить: говорю государево дело! Вот его грамота, вот что в ней сказано, так что давайте мне стрельцов, я поеду в Москву… И никуда не делись бы, дали! И он уехал бы, приехал бы в Москву, показал бы на Волынского, получил бы за это парчи два отреза, камки десять аршин…