В июне, когда двор переехал в Виндзор, Генрих еще раз смилостивился и позволил Марии провести несколько дней с Екатериной. Дочь выглядела гораздо лучше, и это стало для матери огромным облегчением, однако в глазах Марии застыла мучительная печаль, как будто она несла на своих плечах все беды мира. Было очень кстати, что Генрих увез Анну Болейн на охоту в Хэмптон-Корт.

С отъездом короля старинные королевские апартаменты в Виндзоре показались пустыми. Но погода стояла чудесная, и когда у Марии заканчивались уроки, Екатерина брала ее на долгие прогулки в парк и наслаждалась этими мгновениями мира и покоя. Когда Генрих с Анной вернулись, Екатерина перестала покидать свои апартаменты, не желая, чтобы Мария видела, как эта женщина красуется повсюду.

Несколько раз Екатерина сталкивалась лицом к лицу с Генрихом. Он все еще на нее сердился. Ему недавно исполнилось сорок, по общим представлениям он стал зрелым мужчиной. Отсутствие наследника превращалось в трагедию. Тем не менее Генрих оставался образцом царственности и мужской красоты. Глядя на него, даже когда он бранил ее за упрямство с обиженным, осуждающим выражением на лице, Екатерина больше, чем когда-либо, томилась по их любовной близости.

Она устала от бесконечных ссор и подозревала, что он тоже. Казалось, они ходят по кругу и никуда не могут прийти. Генрих часто обвинял ее в том, что она его не слушает, но она слушала – и слышала! Только то, что он говорил, представлялось ей неразумным.

Четырнадцатого июня двор должен был покинуть Виндзор. Все было готово. В то утро Екатерина, как обычно, поднялась и прослушала мессу. Только когда после этого ей подали завтрак, она заметила, что в замке как-то непривычно тихо. Обычно, перед тем как король переезжал в другой дом, повсюду царила суматоха, но не сегодня. Екатерина встала и выглянула в окно. На верхнем и среднем дворах было пусто. Ни повозок, ни груженных поклажей лошадей, ни распорядителей, выкрикивающих команды, ни снующих туда-сюда слуг.

Она послала лорда Маунтжоя узнать, отбывает ли наконец двор.

– Мадам, – сказал он ей, – король уехал в Вудсток сегодня рано утром.

Это было странно. Генрих наверняка предупредил бы ее, что отправится в путь раньше. Однако не было сомнений в том, что он хотел ехать с леди Анной и присутствие супруги посчитал неудобным.

– Мне нужно ехать за ним?

– Мадам, я не могу ничего сказать. У меня нет указаний.

Маунтжой рассеянно перебирал пальцами золотистую бороду – это был верный знак того, что он обеспокоен.

Озадаченная Екатерина пошла в апартаменты своей дочери. Все вещи Марии были собраны и лежали в ожидании.

– Мы сегодня поедем в Вудсток? – спросила принцесса.

– Я не знаю, – призналась Екатерина. – Мы должны ждать распоряжений короля. Он не оставил никаких приказаний.

Обед был подан в одиннадцать часов, и Екатерина с Марией съели его с положенными церемониями в личных покоях королевы. Только успели убрать скатерть, как прибыл гонец в ливрее дома Тюдоров.

– Ах, теперь мы, должно быть, отправимся, – сказала Екатерина.

Однако посланец, молодой человек приятной наружности, казалось, робел передавать сообщение. Вообще-то, у него был такой вид, как будто он предпочел бы оказаться сейчас где-нибудь в другом месте. После долгой паузы гонец выпалил:

– Ваша милость, я должен сообщить вам: королю желательно, чтобы вы в течение месяца покинули замок Виндзор.

Не сразу Екатерина осознала смысл этих слов. А осознав, задрожала.

Невероятность происшедшего ошеломила несчастную. Генрих порвал с ней.

– Как бы там ни было, я остаюсь его женой и буду молиться за него, – сказала она гонцу, пытаясь подавить дрожь в голосе. Мария с изумленным лицом следила за ней. – Передайте королю привет от меня и скажите ему, как я огорчена тем, что он не зашел попрощаться со мной. И пожалуйста, скажите ему, что я справлялась о его здоровье, как положено верной супруге. Для меня будет утешением слышать, что он в добром здравии.

Гонцу было явно не по себе. Генриху наверняка передадут подправленную версию сказанного, поэтому Екатерина повторила свои слова.

Ей хотелось только одного – разрыдаться, броситься на кровать и выплакать все до дна. Но надо было подумать и о Марии – той, что смотрела на нее вопросительно и не вполне понимала, что происходит.

– Мы никуда не едем, – легким голосом и с улыбкой сказала Екатерина. – Король, ваш отец, хочет, чтобы мы пока оставались здесь.

Большего говорить не стоило. Недавно Генрих уезжал отсюда в Хэмптон-Корт, и Мария наверняка поверит, что просто в Вудстоке он уже перестрелял всю дичь. Он снова вернется. Король может передумать в ближайшие дни, и незачем расстраивать Марию, чье здоровье и без того ненадежно. Однако глубоко в душе Екатерина понимала: это окончательный разрыв.

Наверное, ей следует ждать вестей о разводе, который Генрих совершит каким-нибудь беззаконным способом. Что она будет делать тогда? Она одна, отрезана от двора и, что хуже всего, от Шапуи, ее доверенного лица и жизненно важной связи с племянником Карлом, единственным человеком, за исключением нерешительного папы, который мог ей помочь. Осмелится ли она писать ему? Или шпионы Кромвеля перехватят ее послание и предъявят его королю? Нужно найти способ, как доставлять сообщения Шапуи частным образом. Но как?

Екатерина размышляла об этом весь вечер, когда Мария уже легла спать. Подумывала посоветоваться с Марией и Маргарет Поул, как вдруг ей сообщили о прибытии еще одного гонца. Этот человек оказался англичанином и не носил никакой ливреи. Благоразумно ли принимать его? Но отсылать посланца прочь было поздно, он уже стоял перед ней на коленях.

– Ваше высочество, я прибыл от мессира Шапуи. Он решил, что будет лучше, если я не надену его ливреи. Мне приказано передать вам, что он знает о вашем положении и сделает для вас все, что в его силах.

Гонец протянул ей письмо.

Екатерина вскрыла его и прочла. Шапуи писал, что был свидетелем момента, когда королю доставили ее послание.

Екатерина читала эти строки, и сердце ее обливалось кровью от жестоких слов Генриха. Но худшее ждало ее дальше, внизу страницы…

Теперь, когда королева изгнана, писал дальше Шапуи, Леди трубит повсюду о том, что до ее свадьбы осталось не больше трех или четырех месяцев. «Она постепенно готовится принять корону и только что взяла на службу новых людей. Иностранных послов предупредили, что они должны умилостивить ее подарками. Вы можете быть уверены, что от вашего преданного слуги она ничего не получит».

Похоже, Генрих решил взять дело в свои руки. Тем не менее, несмотря на оптимизм Анны, Генрих, казалось, был не склонен спешить. Заявления университетов он получил еще в марте, то есть четыре месяца назад, но до сих пор ничего в связи с этим не предпринял. Если бы он намеревался протолкнуть нужное ему решение через парламент, то мог бы уже сделать это. Екатерина подозревала – и горячо надеялась, – что Генрих рассчитывал получить нужный ему ответ от папы, что избавило бы его от необходимости вносить раскол в христианский мир. Тогда его снова могли бы принять в число паствы, как заблудшую овцу, и он стал бы добрым сыном Церкви.