Непрочное здание ее надежд рухнуло с прибытием письма от Генриха: он рекомендовал ей лучше заняться поисками доказательств ее предполагаемой девственности в момент брака, вместо того чтобы разглагольствовать о ней перед всяким, кто станет это слушать.

«Вам следует прекратить жаловаться всему миру на воображаемое несправедливое к вам отношение!» – завершал он.

Она была потрясена злобностью его нападок. Большинство окружавших ее людей стояли за короля, у нее в Англии было совсем немного друзей. Вероятно, под «всем миром» Генрих подразумевал императора, папу и Шапуи? Но чего он от нее ждал? Что она позволит ему без всяких сожалений растоптать ее принципы, проскакать по ним на лошади в подковах с шипами? Что она бросит борьбу за права дочери? Позволит сделать посмешищем Святой престол? А что касается ее «предполагаемой» девственности, он, как никто другой, знал, что это напраслина.

Она не ответила. Какой смысл и дальше разжигать гнев Генриха? Рано или поздно он перегорит, как бывало всегда, и в один прекрасный день король, безусловно, прозреет и вернется к ней таким же любящим, как был.

В августе Екатерина прибыла в Истхэмпстед-Парк. Это было просторное королевское охотничье поместье посреди принадлежавших королю Виндзорских лесов. Хотя основано оно было две сотни лет назад, его история простиралась в прошлое до саксонских времен, и тем не менее это была удобная и хорошо оборудованная резиденция; любая королева могла бы мечтать о таком доме. Три крыла окружали обширный двор, поместье защищал ров с двумя подъемными мостами, которые вели к одинаковым домам со встроенными в них воротами.

Екатерина опасалась, что Генрих, дабы сломить сопротивление, отправит ее в какое-нибудь захолустье. Однако в Истхэмпстеде хватало места для всего двора, включая двести пятьдесят фрейлин, созданы все условия для жизни в удобстве и почете. И тем не менее, несмотря на присутствие множества людей, Екатерина ощущала себя одинокой и глубоко переживала разлуку с Генрихом и Марией, которую он отправил в Ричмонд. Екатерина написала ему, прося дозволения, чтобы Мария осталась с ней, но Генрих отказал. Она подозревала, что это еще один способ наказать ее за непокорность. Но разве справедливо вымещать злобу заодно и на Марии? Недоброжелательство Генриха мучило Екатерину.

Она скучала без искрометного общества Элизабет Стаффорд, преданности и гордого испанского духа Гертруды Блаунт. Обеим было запрещено навещать ее, хотя Элизабет дважды присылала Екатерине апельсины, среди которых прятала записки. В них подруга рассказывала, что получает большое удовольствие, оспаривая родословную госпожи Анны и предостерегая ее от попыток вмешательства в брачные планы детей самой Элизабет. «Она хочет переженить их со своими сторонниками, но я заявила ей, что не соглашусь на это!» Екатерина улыбнулась при мысли о том, как напористая Элизабет Стаффорд делает внушения своей ненавистной племяннице.

Гертруда Блаунт отважно написала Екатерине несколько раз и прислала вместо себя свою горничную Элизабет Даррелл: служить королеве и быть связующим звеном между ними. Много лет назад отец Элизабет служил вице-камергером двора Екатерины, поэтому она была рада принять к себе эту девушку. Элизабет Даррелл, которую вскоре все стали звать просто Элизой, еще не исполнилось двадцати лет, это была зеленоглазая красавица с золотистыми волосами. Очень скоро она искренне привязалась к своей новой госпоже. А Екатерина полюбила Элизу больше всех своих фрейлин, хотя она также благоволила к тихой мышке Джейн Сеймур и к Бланш де Варгас. Исабель де Варгас была преданной, но ленивой; когда бы Екатерине ни понадобилась какая-нибудь услуга, ту нигде было не найти, но, как только нужда в ней пропадала, она тут же являлась. Поэтому из двух сестер-двойняшек Екатерина отдавала предпочтение Бланш.

Что касается старших дам двора, с Екатериной оставались только Мария и Мод, а Маргарет, благодарение Господу, заботилась о принцессе. Остальные – или их мужья – посчитали за лучшее принести извинения и оставить службу у Екатерины. Это было обидно, но, по крайней мере, с ней остались те, кто был близок ей по духу, кому она могла доверять.

Очень порадовал Екатерину прием, оказанный ей людьми, когда она переезжала из Виндзора в Истхэмпстед. Жители бежали через поля и выстраивались вдоль залитых солнцем улиц, чтобы увидеть ее, прокричать слова поддержки и выразить свой гнев против Анны Болейн и Генриха.

– Эти островитяне вас действительно любят, – заметила Мария. – Королю следовало бы прислушаться к своим подданным!

Екатерина знала, что дает Марии слишком большую свободу осуждать короля, но леди Уиллоуби обычно оказывалась права. Временами она бывала грубовата, но оставалась верным другом, поэтому ей многое прощалось. Часто Мария произносила вслух то, что сама Екатерина сказать не решалась. Екатерина не осмеливалась признавать, что ужасно скучает по Генриху и жаждет быть рядом с ним. Находясь при дворе, она знала, что он где-то рядом и может навестить ее или они могут встретиться случайно. Здесь она была отрезана от него и обречена на пытку одиночеством и ожиданием. А к тому же ей приходилось помалкивать об этом: она ведь точно знала, что ответит ей Мария.

Екатерина провела в Истхэмпстеде два месяца, уже начали опадать с деревьев порыжевшие октябрьские листья, когда явилась новая депутация лордов – членов совета. Она приняла их в присутствии Марии и Джейн Сеймур.

Говорил снова архиепископ Ли.

– Мы прибыли, дабы рекомендовать вашей милости подчиниться воле Бога и известить вас, что все университеты четко определили: папа ни в коем случае не мог давать разрешение на ваш брак с королем, поэтому документ, на который вы полагаетесь, явно недействителен и не имеет силы.

Екатерина заставила себя сохранять спокойствие. Она должна была показать им, что ее не собьешь с толку ложью. Со спокойным достоинством она опустилась на колени перед этими суровыми, неприступными мужами и воздела руки, как в мольбе.

– Я истинная жена короля! – провозгласила Екатерина. – Он поддался страсти, и я не смею помыслить о том, чтобы суд в Риме и вся Церковь Англии согласились с тем, что противно закону и мерзко. Но я продолжаю утверждать, что я его жена, и буду возносить свои мольбы за него.

Лорды строго смотрели на нее.

– Наша обязанность предупредить вашу милость о том, что может сделать с вами король, если вы будете упорствовать в неповиновении, – сказал ей архиепископ.

– Я пойду даже на костер, если король прикажет! – заявила Екатерина с полной серьезностью, но внутри сжалась от страха.

– Может дойти и до этого, – без всякой жалости уведомил ее кто-то из пришедших.

Когда лорды откланялись и ушли, кураж Екатерины сменился горем и страхом. Ее трясло, и она буквально приросла к месту. Мария и Мод поспешили к ней и помогли подняться на ноги.

– Он не причинит вам вреда! – воскликнула Мария. – Вы не совершили никакого преступления.

– Складывается впечатление, что в Англии перечить королю – это преступление, – с трудом выговорила Екатерина, стуча зубами от страха. – Не могу поверить, что его милость намерен поступить со мной так жестоко.

Екатерина молилась о том, чтобы ее сказанные в порыве отчаяния слова не укоренились в уме короля. Она не должна накликать на себя смерть, пока у нее есть Мария, о которой нужно заботиться!

Через несколько дней Екатерина получила приказ от короля покинуть Истхэмпстед и отправиться в Мор, старый дом Уолси. Когда маленькая кавалькада двинулась в путь, толпы собрались поглазеть на нее.

– Мы всегда будем считать вас своей королевой! – кричали ей люди.

В Море Екатерина устроилась неплохо. Это был роскошный дом из красного кирпича, в окружении превосходного парка, где можно было охотиться. Прекрасные гобелены с гербом Уолси и еще кое-какие мелочи напоминали о кардинале. На стене висел его портрет, а в церкви стояло его кресло. «В какой же роскоши он жил когда-то, – размышляла Екатерина, – и чего это ему стоило? В конце концов все обратилось в прах, и его опустили ниже, чем он заслуживал. Еще одна жертва злой воли госпожи Анны». При мысли о могуществе ночной кукушки она поежилась.