— Вам скоро станет лучше, — сказала Екатерина, беря мужа за руку. — А теперь отдохните, и ваша нога поправится.

Такой же ложью она кормила и Маргарет.

При столь мрачных обстоятельствах лучик света промелькнул в жизни Екатерины: Генрих, собравшись с силами, решил обратить внимание на образование своих детей. Она с энтузиазмом обсуждала с ним, кого выбрать в учителя, и по ее предложению король назначил молодого ученого по имени Уильям Гриндал заниматься с Елизаветой. Эдвард был не так продвинут в учебе, как она, однако Гриндалу было поручено обучать принца греческому, языку весьма сложному для семилетнего мальчика, который уже осваивал французский и немецкий. Кроме того, Генрих попросил Роджера Ашэма, ученого из Кембриджа, пользовавшегося заслуженной славой, наставлять Елизавету и рекомендовать книги молодому учителю.

Вскоре Ашэм уже пел хвалы Елизавете. «Я имел дело со многими образованными леди, — писал он Генриху, — но ярчайшая звезда среди них — моя несравненная леди Елизавета». Это вызвало на лице Генриха редкую в те дни улыбку. Еще раз улыбнулся он, читая строки, где Ашэм выражал свое высокое мнение о Кейт Чепернаун, ныне миссис Эшли, следившей за Елизаветой, когда та выполняла заданные наставниками уроки.

Екатерина беспокоилась за Эдуарда. Хрупкий мальчик, казалось, был перегружен учебой и тем не менее старался, как настоящий мужчина, оправдать отцовские надежды. Секретарь Совета даже преподавал ему науку об управлении государством. Неудивительно, что принц время от времени пускался в шалости, выражая протест. Генрих не мог удержаться от смеха, когда доктор Чик пожаловался, что его царственный воспитанник, поддерживаемый своими благородными компаньонами, использовал громогласные ругательства в классе. Чик сделал ему выговор, а еще одного мальчика выпороли.

— Несмотря на все свои дерзости, он справляется хорошо, — сказал Генрих Екатерине. — Уже умеет спрягать латинские глаголы и готов разбирать Катона и нравоучительные басни Эзопа. Вы знаете, Кэтрин, каждый день он читает что-нибудь из притчей Соломона, и ему это нравится. На примерах из них он учится остерегаться развязных женщин и быть благодарным тем, кто указывает ему на его ошибки. — Король был безмерно доволен своим сыном.

Екатерине нравилось, что в письмах Эдуард называл ее «бесконечно любимой матушкой» и подписывался «Ваш любящий сын», хотя это были короткие записки, составленные в напыщенной манере, явно выдававшей старания мальчика снискать отцовское одобрение. «Передо мной-то зачем вы красуетесь своими достижениями? — думала Кэтрин. — Это вовсе ни к чему». Отвечая принцу, она хвалила его успехи и прилежание, уверяла, что с радостью читала бы его письма каждый день, но понимает, как он занят учебой. «Любовь к матери, с одной стороны, и желание учиться — с другой, полностью избавляют Вас от любых подозрений в нерадивости», — писала она.

Однажды принц сообщил ей, что доктор Кокс не верил, будто она написала то эссе на латыни, которое прислала ему, пока не увидел в конце ее подпись. Это развеселило Екатерину. Эдуард добавил, что он и сам был удивлен, а дальше выразился так: «Литература способствует добродетельному поведению. Все, что исходит от Господа, — благо; учение исходит от Господа, а потому учение — благо». Слова принца поразили ее: каким же педантом он становится! Мальчик уже так уверен, что его высокий статус предопределен свыше. Дай Бог, чтобы, когда придет время, именно ей довелось взять на себя руководство им.

Жарким июльским полднем Маргарет на руках у мачехи покинула этот мир так же легко, как прожила свою недолгую жизнь, — ускользнула из него во сне. Екатерина глубоко скорбела. Она познала боль утраты ребенка и поняла: ей нужно было проявить больше доброты к Анне и леди Ризли. Падчерица принесла ей столько же любви и счастья, как если бы была ее родной плотью и кровью. Трагедия, что бедной девочке не довелось познать любви мужчины и радостей материнства. Она была бы хорошей женой и матерью. Но ее ждет награда на Небесах, лучшая, чем любые земные дары.

Генрих проявлял заботу о Екатерине, несмотря на то что его сильно беспокоили набеги французов на южное побережье. Он каждый раз трапезничал с ней и приходил в ее спальню по ночам, хотя бы только для того, чтобы дать ей выплакаться в его объятиях. А что еще он мог сделать? Их соития стали редкими с тех пор, как его здоровье ухудшилось; ему не хватало силы и ловкости, чтобы овладеть ею.

Король поехал в Портсмут осматривать флот, который будет бить замеченных у побережья Сассекса французов. Там он стал свидетелем жуткого зрелища: огромный корабль «Мэри Роуз» прямо у него на глазах вдруг накренился и пошел ко дну в проливе Солент.

— Это было страшно, — рассказывал он Екатерине по возвращении, когда они ели поздний ужин. — Больше шестисот человек утонули. Я слышал их крики, находясь на зубчатой стене замка Саутси. Никогда мне не забыть рыданий леди Кэри. Ее муж был вице-адмиралом флота и погиб со своим кораблем. Она смотрела вместе со мной, как «Мэри Роуз» погружается в воду. Я попытался утешить бедняжку. Мы оба были потрясены. Корабль дал залп из всех пушек, а потом вдруг перевернулся. Его будто опрокинуло порывом ветра. Но этого не могло случиться. О мои джентльмены! О мои доблестные воины! — Он утер слезу.

Кэтрин потянулась через стол и взяла его за руку:

— Не могу выразить, как мне жаль. Я напишу леди Кэри и выражу ей соболезнования.

— Мы разбили французов, и они убрались восвояси, — добавил Генрих. — Но лучше бы я при этом сохранил свой прекрасный корабль и всех, кто был на борту.

Впереди их ждали новые печали. Во время пребывания двора в Гилфорде, когда король с королевой совершали летний тур по стране, внезапно умер ехавший с ними герцог Саффолк. Генрих был безутешен.

— Он мой старейший друг, — заливаясь слезами, причитал король, стоя рядом с Екатериной у смертного одра седого старика. — Сколько служил мне, ни разу не предал он друга и не воспользовался бесчестно преимуществом над врагом. Больше ни об одном из моих приближенных такого не скажешь.

Напротив них стояла герцогиня Саффолк. Наскоро накинув черную вуаль поверх костюма для верховой езды, она пустым взором глядела на своего почившего супруга. Молодая вдова — ей всего двадцать шесть, — герцогиня не будет испытывать недостатка в поклонниках, если захочет снова выйти замуж, когда придет время, и все же двенадцать лет счастливого брака нелегко забыть.

— Не беспокойтесь, миледи, — сказал ей Генрих. — Я обо всем позабочусь. Чарльза похоронят в капелле Святого Георгия в Виндзоре, а все расходы я возьму на себя.

— Ваша милость более чем добры. Для него это было бы большой честью — знать, что он упокоится среди королей.

— Меньшего он не заслуживает. Надеюсь, ваши мальчики перенесут эту утрату стойко. Старшему сейчас сколько, десять?

— Одиннадцать, сир.

— Он унаследует от отца титул герцога Саффолка, и я найду ему место при дворе принца.

Екатерина обняла леди Саффолк:

— Я знаю, вы захотите поехать в Линкольншир и уладить там дела герцога. Не торопитесь возвращаться. Вы можете отсутствовать сколько понадобится.

Год продолжал приносить неприятности. О женитьбе Тома на Мэри Говард Екатерина больше ничего не слышала, и это ее тревожило уже не одну неделю. Но вот в сентябре Уилл сообщил ей, что Том в Портсмуте и на его кораблях вспыхнула чума. У Екатерины замерло сердце.

— Он не подхватил заразу? — спросила она, вцепившись в рукав брата.

— В письме он упомянул, как всегда беспечно, что был очень болен и провел тяжелую ночь. Король приказал ему с дозором выйти в море, но он сомневается, что способен на это.

— Господи, сохрани его! — выдохнула Екатерина. — Сбереги его! — И, как обычно в те дни, нашла утешение в молитве.

Прошли несколько тревожных недель, а потом, уже в октябре, Екатерина узнала, что флот вышел в море и Том по-прежнему командует им. Эта новость заставила ее на крыльях унестись в молельню, чтобы возблагодарить Бога.