Усталые глаза Шапюи смотрели на нее с восхищением.

— Сожалею, что мне не доведется остаться здесь и пользоваться вашими благоволением и дружбой, но это преимущество выпадет на долю мессира ван дер Дельфта.

Тот поклонился со словами:

— Это будет для меня большим удовольствием, мадам.

Послы передали Марии приветствия от императора. Они обменялись еще несколькими любезными фразами, и Екатерина попросила Шапюи передать императору, что она и впредь будет рада предложить ему свои скромные услуги. На этом беседа завершилась. Когда Шапюи попрощался, у Марии был такой вид, будто она готова броситься ему на шею и расцеловать. Екатерина приметила, что глаза у старого посла увлажнились. Ей было жаль их обоих. Она сама прекрасно знала, каково это — скрывать свою любовь.

Так как Генрих был мрачен и пребывал в капризном настроении, Екатерине трудно было не вспоминать о Томе. По словам Уилла, он теперь находился в Дувре и управлял Пятью Портами. Сильная тоска по любимому навела ее на мысль: хорошо, что он далеко от двора.

Екатерина погрузилась в дела, связанные с подготовкой переезда Маргарет в дом на Чартерхаус-сквер. Он оставался за ней. Его использовал Уилл, и сама она время от времени останавливалась там, когда ей хотелось укрыться от беспрерывного пристального внимания к себе при дворе. В сопровождении одной только Анны или Лиззи Брук, возлюбленной Уилла, Екатерина, надев накидку с капюшоном, садилась в барку без отличительных знаков, добиралась до лестницы Картезианцев и шла оттуда к монастырю, наслаждаясь свободой, заглядывала, как прежде, в книжные лавки у собора Святого Павла. В душе у нее всегда поднимался легкий трепет, когда она видела на прилавках свой молитвенник, изданный анонимно.

Теперь этот дом станет мирным приютом для Маргарет. Екатерина велела приготовить ей большую спальню с видом на зеленую лужайку посреди площади, повесить на окна миленькие занавески и купила новое постельное белье. Когда Маргарет доставили сюда в носилках однажды теплым майским утром, девушка рассыпалась в благодарностях.

— О лучшей комнате я и не мечтала, — сказала она.

— Я наняла сиделку, которая будет жить здесь, — сообщила ей Екатерина. — И доктор Венди обещал заглядывать к тебе раз в несколько дней и справляться, как у тебя дела.

— Это ненадолго, — будто извиняясь, проговорила Маргарет.

— Глупости! — резко возразила Екатерина. — Ты будешь жить и доставлять нам хлопоты еще долго!

Однако, взглянув на исхудавшую девушку, которая лежала на постели с разметавшимися по подушке светлыми волосами, на ее бледную, полупрозрачную кожу, Екатерина поняла, что это напрасные надежды. Маргарет уже была похожа на ангела. Господь скоро призовет ее к себе. «Пусть ее уход будет легким», — молилась Кэтрин.

С тяжестью на сердце она спустилась по лестнице, жалея, что не может остаться с Маргарет, и даже тайно сокрушаясь о своей прежней жизни и свободе, которой наслаждалась тогда. Екатерина любила Генриха, но быть королевой так утомительно, почти никогда нельзя расслабиться, особенно в последнее время.

Сиделка приготовила сладкий напиток. Королева попробовала его и, надев накидку, ждала возвращения Анны из уборной. Тут раздался стук в дверь. Это был Уилл.

— Я надеялся застать тебя здесь, Кейт, — сказал он, целуя ее. — Как больная?

— Боюсь, ей хуже, — пробормотала Екатерина.

— Бедняжка. Я буду молиться за нее. — Он неловко помялся на месте. — Мы одни?

Не успела Екатерина ответить, как появилась Анна.

— Уилл!

Он обнял сестру.

— У меня есть новости. Все в порядке, Кейт, Анна тоже может их услышать. Давайте пройдем в гостиную.

Уилл закрыл за ними дверь, и они сели.

— Нелегко сообщать вам об этом, — начал он, и Екатерина сразу насторожилась, — герцог Норфолк попросил у короля разрешения на брак миледи Ричмонд и сэра Томаса Сеймура.

Екатерина была потрясена. Она-то считала, что этот союз похоронен на веки. И вообще, с чего это Норфолк вдруг возжелал женитьбы Сеймура на своей дочери? Герцог был самым видным католическим пэром Англии, одним из лидеров консервативной партии, а Том и его семья принадлежали к лагерю реформистов. Что касается герцогини, то она никогда не выказывала ни малейшего интереса к Тому и даже не упоминала о нем.

— Но почему? — спросила Екатерина.

— Это очевидно. Католики недавно потерпели неудачу, как вам хорошо известно. Они опасаются растущего влияния реформистов, особенно Сеймуров. Герцог боится, что его семья утратит свои позиции, а потому ищет союза с Сеймурами. Таким образом, я полагаю, он надеется удержаться у власти. Граф Суррей говорит, что его сестра не хочет выходить за сэра Томаса, но решение остается за королем.

Екатерина онемела. Союз между двумя главнейшими фракциями при дворе. Это все равно что объединить Йорков с Ланкастерами — и может понравиться Генриху, который устал от бесконечной борьбы за влияние при дворе. Будет ли у Тома возможность сказать свое слово? И что он скажет? Станет ли бороться за нее? Воспротивится ли воле короля? И как сама она будет терпеть присутствие герцогини при своем дворе, если их поженят?

— Что мне делать? — спросила она брата и сестру, которые с тревогой наблюдали за ней.

— Предупредить его? — предложила Анна.

— Нет! Слишком опасно, — отсоветовал Уилл. — Кейт, ты тут ничего не можешь сделать. Если кто-нибудь заметит, что ты противишься этому браку, на тебя падут подозрения. И какие доводы против него ты приведешь?

— Ты прав, — согласилась она, ошеломленная всем произошедшим — недавним столкновением с Гардинером, болезнью Маргарет, критическим состоянием Генриха, а теперь еще и этой неприятной новостью.

В течение следующих нескольких недель Екатерина с дозволения короля большую часть времени провела на Чартерхаус-сквер. Она каждый день оставалась немного времени у Маргарет — долго задерживаться у нее не позволял доктор Венди, — а больная становилась все слабее, сотрясаемая приступами кровавого кашля. В промежутках между «дежурствами» Екатерина закончила свою новую книгу «Молитвы и размышления», в которой призывала читателей терпеливо сносить все невзгоды, не считаться с тщетой благополучия в этом мире, как делала Маргарет, и всегда стремиться к вечному блаженству. Книгу опубликовали в июне за подписью: «Добродетельнейшая и милостивейшая принцесса Екатерина, королева Англии».

Генрих трогательно гордился женой. Он прочел книгу, как только сошедший с печатного пресса свежий экземпляр оказался у него в руках, и превозносил ее до небес. Екатерина тайно порадовалась, что на страницах своего труда не преминула тепло отозваться о его реформах и поблагодарила Господа за то, что Он послал Англии такого набожного и ученого короля, которого в его триумфе над папой можно уподобить Моисею, победившему фараона. Генриху очень понравилось это сравнение.

— Рука Господа ясно видна в обоих случаях, — заявил он.

Екатерина получила столько поздравлений по случаю выхода в свет книги, что даже смутилась. Распродавалось ее сочинение быстро и вскоре было переиздано… потом еще раз, еще и еще. Университеты Оксфорда и Кембриджа уговаривали ее стать их патронессой, что было действительно великой честью. Екатерина с большим удовольствием ее приняла.

Успех книги помог ей пережить это трудное время, однако всенародная известность составляла лишь внешнюю оболочку ее существования. Настоящей Екатерине приходилось справляться с неотступавшими горестями и тревогами, изобретая для этого все новые способы. Маргарет угасала, и Генрих то и дело был не в духе. Прикованный к креслу — дни, когда он был на коне, явно остались для него в прошлом, — король сетовал на свою судьбу. Часто Екатерина приходила к нему около полудня и заставала его все еще в ночной рубашке. Он утруждал себя одеванием только в том случае, если был достаточно подвижен, чтобы посетить мессу, или когда возникала необходимость появиться на публике.

— Из всех утрат время — самая невосполнимая, — сказал ей однажды Генрих, — так как его не вернуть никакими молитвами и ни за какие деньги. Чего бы только я ни отдал, чтобы получить назад свою юность, ощутить себя способным покорить весь мир, снова заниматься спортом, участвовать в турнирах и побеждать.