Анна знала и боялась этого, потому что с их отъездом оборвется еще одна ниточка, связывающая ее с домом. Ей хотелось поправить Генриха, который неправильно произнес Клеве, но она не посмела. Большинство англичан называли ее родину Клевс в рифму с «плебс», а не Клеве, что рифмовалось бы с «в гневе». Со временем, вероятно, она сама станет так говорить.

— Но, — продолжил Генрих, — я оставляю графа Вальдека и многих других ваших немецких джентльменов и девушек, пока вы не освоитесь с жизнью в этом королевстве. — Он снова проявил доброту, свидетельств которой с момента заключения брака было немного.

— Я очень благодарна вашей милости, — сказала ему Анна, глубоко тронутая и испытавшая облегчение. Когда Генрих вел себя так, она могла многое ему простить.

На третьей неделе января король устроил пир в своем приемном зале в честь уезжающих лордов и сановников. На нем присутствовали Анна и многие знатные дворяне. Кромвель тоже пришел — Кромвель, который так беззастенчиво отказался выполнить просьбу Анны, а теперь делал вид, что ничего не было.

— Нас встречали здесь с большими почестями, — сказал сидевший справа от Анны доктор Олислегер, — так я и передам по приезде вашему брату герцогу. Король проявил большую щедрость. Воистину, я думаю, вам очень повезло с браком.

Анна заглянула в глаза этого мудрого и верного, испытанного временем советника, который так старался сделать ее королевой, и не увидела в них иронии. Олислегер не знал, чего не хватает в ее супружестве. Она подумала о Вильгельме, о том, какие надежды он возлагал на этот альянс и как нуждался в дружбе Англии, которая даст ему опору в борьбе против амбиций императора. Нет, она не станет обременять ни одного из них правдой. К тому же, несмотря ни на что, король начинал ей нравиться; каждый день Анна молилась, чтобы проблема, лежавшая между ними невидимым мечом, разрешилась, и она смогла родить Генриху детей, чем завоевала бы любовь короля и его подданных.

К радости Анны, Генрих сказал, что, наверное, оставит матушку Лёве и ее любимых немецких девушек, Катарину и Гертруду, и еще больше двух десятков других ее соотечественников. Английские фрейлины Анны так и не желали подружиться с немецкими; она начала понимать, что англичане вообще не доверяли иностранцам, или чужакам, как они их называли. Местные косо смотрели на немецкие платья и передразнивали гортанный немецкий акцент. Анна подозревала, что некоторые из ее девушек, включая Анастасию, скучали по дому и были рады уехать, но отважная, жизнерадостная Катарина и мягкая, верная Гертруда с удовольствием остались бы. Обе были преданы Анне и матушке Лёве, которая обращалась с ними как со своими внучками.

Четырнадцатилетний кузен Анны, Франц фон Вальдек, тоже оставался при ней в качестве пажа, и ее это радовало. Разрешили не уезжать и Отто фон Вилиху, его жене Ханне, Флоренцу де Дьячето, Брокгаузенам, доктору Сеферу, повару Анны мейстеру Шуленбургу. Двор ее теперь был весьма многочисленным. «Ни одной королеве, — думала она, — не служило столько людей».

Не так обрадовало Анну, что в качестве официального переводчика доктора Олислегера заменит его надменный сборщик податей Уаймонд Кэри, хотя Сюзанна Гилман продолжит исполнять эту должность в личных делах. Анне сразу не понравилось, как держал себя Кэри. Этот крупный мужчина с расчетливыми глазами и длинной кустистой бородой был слишком вежливым, слишком отчужденным и слишком строгим, но, очевидно, он великолепно управлялся с делами. Нужно попытаться с ним поладить, это ее долг. Анна улыбнулась с неподдельным удовольствием, когда Кэри сообщил, что король поручил ему купить подарки и выделить деньги всем, кто возвращался в Германию. Она предложила свою помощь в выборе и получила отпор, вежливый, но твердый. Однако сегодня, стоя в приемном зале и ожидая момента прощания со своими людьми, она вынуждена была признать, что Кэри не посрамил ее честь. Лорды и послы Клеве и Саксонии были сильно впечатлены ценными дарами, а поднесли им деньги и посуду. Обошлось все это наверняка в огромную сумму!

Настала пора говорить прощальные слова. Анна стояла на помосте и задерживалась взглядом на каждом, кто должен был уехать: любовно посмотрела на доктора Олислегера, великого магистра Гохштадена, барона Оберштайна и Франца Бурхарда, всех этих добрых людей, которые верно служили ей и всей ее семье. Анна боялась, как бы затаенная в сердце печаль нежданно не прорвалась наружу. Все-таки жене короля не подобало терять самообладание. Они должны увезти с собой в Клеве впечатление о королеве безмятежной и довольной своим высоким положением.

Один за другим уезжающие подходили к ней за разрешением отбыть. Самые сильные чувства охватили Анну, когда над ее рукой склонился доктор Олислегер.

— Да пребудет с вами Господь, милый друг! Я стольким вам обязана.

Глядя, как процессия ее соотечественников выходит в огромные двери, Анна вдруг забеспокоилась: нужно сделать так, чтобы родные не тревожились за нее. Она не знала, дошли ли до кого-нибудь из покидавших Англию сегодня эти ужасные слухи, но если дошли и они передадут их в Клеве… Нет, Анна решилась снабдить их напоследок сладкой ложью.

Когда попрощаться подошла леди Кетелер, Анна задержала ее и сказала:

— Миледи, прошу вас передать герцогине, моей матери, и моему брату герцогу, я от всего сердца благодарю их за то, что выбрали мне такого супруга, лучше которого я не могу и желать. Никакой другой брак не доставил бы мне большего удовольствия.

— Я передам им, мадам, — пообещала леди Кетелер и тоже ушла.

Анна сидела в своей спальне и писала ободряющие письма матери и брату, которые заберет с собой и отвезет в Клеве доктор Уоттон. Сюзанна подкладывала дрова в камин, и тут объявили о приходе короля. Они были женаты уже три недели, а он до сих пор так и не сделал ее своей. Анна предполагала, что эта ночь будет такой же, как предыдущие. Генрих заберется к ней в постель, полежит рядом, попытается завести разговор, потом задремлет или предложит сыграть в карты. Он всегда был мил и любезен, но не делал попыток прикоснуться к ней.

Сегодня король был в добром расположении духа.

— Я послал за принцем, Анна, чтобы его привезли ко двору и он познакомился со своей новой мачехой.

— Ах, я так рада! Мне очень хотелось встретиться с вашими детьми.

— Вы скоро увидитесь с Марией и Елизаветой. Мария была нездорова, но теперь, хвала Господу, ей много лучше. Эдуард абсолютно здоров, что для меня большое утешение. Он весьма развитый ребенок, в чем вы скоро убедитесь.

Анна отложила перо. Она уже была в ночной сорочке. Сюзанна задула свечи и ушла, а король тяжело опустился на постель. Запечатав письма, Анна присоединилась к нему. Может быть, напоминание о единственном сыне, которого могла в любой день сразить какая-нибудь детская болезнь, заставило Генриха потянуться к ней. «Пусть сегодня я стану его женой по-настоящему», — про себя взмолилась Анна.

Но нет. Пока Генрих обнимал и целовал ее, стало ясно, что ничего не случится. Вскоре он слегка вздохнул и отпустил жену. Они лежали молча в свете огня от очага.

— Вы нравитесь мне, Анна, — через некоторое время сказал Генрих. — Вы мне очень нравитесь, но, кажется, Господу не угодно, чтобы я любил вас.

— Есть много других путей, помимо любви, — прошептала она.

— Да, но королю нужны наследники, а мой ум никак не подтолкнуть к тому, что нужно для этого произвести.

— Вы больны, Генрих? — осмелилась спросить Анна.

— Боль в ноге сильно мучает меня.

— Можно как-то ее облегчить?

— Доктора делают все, что могут. Простите, Анна.

— Мне очень жаль, что вы так страдаете. — Она взяла его за руку и продолжала держать в своей, когда они уснули.

Принц оказался очень красивым, с белокурыми волосами и серьезным личиком, печальными голубыми глазами, румяными щеками и заостренным подбородком. У Анны сжалось сердце: малыш напомнил ей об Иоганне. Мальчику еще не было двух с половиной лет, но он стянул с головы шапочку с пером, изящно поклонился собравшимся придворным, потом протопал от гувернантки к своему отцу и встал перед ним на колени.