Анна помолчала — у нее от возмущения голова шла кругом — и попыталась вернуть себе самообладание.

Был один человек, который обладал силой и средствами остановить это.

— Пошлите за лордом Кромвелем, — распорядилась она. — Скажите, что я хочу поговорить с ним наедине, прямо сейчас.

Вернулся посыльный. Его светлость молит о снисхождении, но он занят делами государства. Он послушно явится на ее призыв, как только сможет.

Когда Генрих пришел к ней в постель в ту ночь, она едва могла вести себя с ним прилично. Будь он человеком пониже рангом, она бы высказала ему все. Но Анна никогда не забывала о том, что короля нельзя обижать. Разумеется, не имело никакого значения, что обижена она!

Генрих раздал карты, потом остановился.

— Что случилось, Анна?

Она недостаточно хорошо владела английским, чтобы углубляться в детали, поэтому после долгой паузы ответила:

— Люди говорят. О нас. Они знают, что мы не…

У короля хватило такта изобразить, что ему неприятно. Его бледная кожа порозовела.

— Они считают, что я плохая. Что я вам не нравлюсь. Это делает меня очень несчастной. Откуда они знают такие вещи? — Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Это просто сплетни. Двор полнится ими. Не обращайте внимания.

— Говорят, вы сказали, что можете делать это с другими, но не со мной, — возразила Анна. — Но где они такое слышали? — Она была намерена пришпилить его к месту.

— Анна, что это? — вспыхнул Генрих. — Вы решили устроить мне допрос?

— Скажите, что вы не говорили таких вещей! — воскликнула Анна.

— Разумеется, не говорил! — рявкнул он. — Довольно! — Король не взглянул на нее.

Анна подозревала, что он лжет.

Генрих встал и, бросив на стол карты, пробормотал:

— Пожалуй, я пойду и поищу себе более душевную компанию. Желаю вам спокойной ночи, мадам.

И супруг ее ушел, громко протопав к двери.

Когда наступило утро, Анна проснулась, чувствуя себя крайне несчастной и встревоженной. Глупо было злить короля. Хотя она и чувствовала себя обиженной, но решила извиниться при первой возможности.

Анна надеялась, что Кромвель скоро появится; тогда она сможет объяснить, что понимает, как была не права. Она выложит ему всю правду, и он подскажет ей, как теперь подступиться к Генриху. Анна ждала и ждала, но Кромвель не появлялся. Злость и досада росли в ней. Было ясно, что господин главный министр, скорее всего, просто избегает ее. Если Анна прогневала короля или Кромвель считает катастрофу их личной жизни ее виной, вполне естественно, что он не осмелится встревать в ссору Генриха с ней. Мало того, будет всеми силами отстраняться от нее, не желая, чтобы на него возложили ответственность за неудачный брак короля или приписали ему поддержку неугодной суверену супруги.

Анна продолжала терзаться сомнениями, когда к ней в личные покои пришел камергер ее двора граф Ратленд; выглядел он при этом необычно для себя скованным.

— Да, милорд? — начала разговор Анна.

— Ваша милость, милорд Кромвель просил меня поговорить с вами о личном деле. Он принимает близко к сердцу ваши интересы и желает видеть вас и его величество счастливыми и довольными, а потому советует вам вести себя любезно с королем.

Анна онемела. Она боялась, что сейчас взорвется от ярости. Генрих побежал к Кромвелю жаловаться, как будто это грязное дело целиком и полностью лежало на ее совести. Из чего был сделан вывод, что в проблемах, которые возникли в их браке, тоже виновата Анна.

Граф смотрел на нее с сочувствием:

— Думаю, произошло какое-то недопонимание, мадам, которое король воспринял плохо. Если мне будет позволена такая смелость, я наблюдал, как вы ведете себя по отношению к нему, и могу честно заявить, что никто не нашел бы в ваших поступках ничего предосудительного.

От его доброты у Анны едва не потекли слезы. Ратленд был кузеном и приближенным Генриха. Он не мог критиковать своего суверена, но тем не менее открывал путь к примирению, предлагал средство для восстановления хрупкого равновесия между ней и королем. Это было недопонимание.

— Боюсь, вчера вечером я говорила с его величеством невежливо, — призналась Анна. — Я была расстроена после того, как Сюзанна передала мне досужие сплетни, о которых она, вполне справедливо, посчитала, мне нужно знать. Мой английский плох, и его милость воспринял мои слова так, будто я его обвиняю в том, что источник этих сплетен — он. Он ушел прежде, чем я успела объяснить и извиниться.

— Я уверен, его милость примет ваши извинения, — заверил ее Ратленд, потом помолчал и добавил: — Мне известно об этих слухах, мадам. Имея большой опыт службы при дворе, я научился не обращать внимания на досужие разговоры. И советую вашей милости поступать так же.

— Я сделаю так, как вы говорите, — отозвалась Анна, заставляя себя улыбнуться. — Будьте добры, спросите его милость, придет ли он к мне сегодня вечером.

— Разумеется, мадам. — Камергер поклонился и ушел.

Генрих пришел. Анна догадалась, что Ратленд умело справился со своей миссией, так как ее супруг был в благостном настроении и отмахнулся от ее извинений. Может, он чувствовал себя виноватым за то, что так расстроил ее, если и правда был источником сплетен.

Король распорядился, чтобы ужин подали в личных покоях королевы и с ними осталась одна Сюзанна. Потом сказал, что назначил Анне секретаря.

— Уильям Паджет — добрый малый, здравомыслящий и надежный, к тому же умеет обращаться с деньгами. Он служил клерком при Тайном совете. — Генрих застонал. — И леди Лайл пристает ко мне, чтобы я нашел место для ее дочери при вашем дворе. Эта женщина никогда не знает, где остановиться. Она даже прислала мармелад, чтобы задобрить меня, и вынудила доктора Олислегера попросить за нее.

— Это я виновата, — сказала ему Анна. — Я попросила его, не зная, как вы относитесь к таким вещам. Сир, со своей стороны, я бы сказала ей, что, как бы настойчиво доктор Олислегер ни уговаривал вашу милость взять еще одну камеристку, это невозможно. Фрейлины и камеристки были назначены до моего приезда сюда, так что пока им придется набраться терпения.

— Вот именно! — Генрих одобрительно кивнул.

Его благодушие испарилось, когда после ужина к нему подошла леди Ратленд:

— Сир, леди Лайл попросила меня убедить вашу милость, чтобы вы назначили ее дочь одной из фрейлин королевы. Вам следует знать, что она прислала мне подарки — по бочке вина и селедки.

— Это подкуп, мадам! — взревел Генрих. — Скажите ее светлости, что король не хочет больше принимать фрейлин, пока какая-нибудь из тех, что уже служат королеве, не предпочтет другое место.

Леди Ратленд наклонила голову:

— Конечно, сир.

— Посоветуйте ей обратиться к матушке Лёве, — сказала Анна. — Скажите, что она может посодействовать в этом вопросе, как никто другой. И на этом все закончится!

Генрих усмехнулся, и хорошее настроение вернулось к нему.

— Ей-богу, Анна, вы заставили бы покраснеть самого Макиавелли! Надо сделать вас членом Совета.

Через два дня Генрих пришел ужинать в брюзгливом настроении.

— Вы бы последили за этой девкой Анной Бассет, — буркнул он. — Она подстерегла меня сегодня, когда настала моя очередь стрелять по мишеням. И попросила не забывать ее сестру.

— Я поговорю с ней, — обещала Анна.

— Не нужно! — фыркнув, сказал Генрих. — Я ответил ей, что многие уже говорили со мной насчет ее сестры, но я не дам ей места, так как намерен иметь при дворе юных леди порядочных и умеющих блюсти свою честь. Это заставило ее умолкнуть!

— Матушка Лёве сегодня получила крупную взятку от леди Лайл, — призналась Анна. — Она очень твердо написала в ответ, что ваша милость постановили: новых девушек принимать не будут, пока какая-нибудь не покинет свой пост, чтобы выйти замуж.

— Именно так, — подтвердил Генрих, и потом его тон изменился. — Анна, мне нужно обсудить с вами вопрос о ваших соотечественниках. Барон фон Оберштайн, доктор Олислегер, великий магистр Гохштаден и многие другие члены вашего эскорта через несколько дней вернутся в Клевс, как и планировалось.