От Гарри тоже пришли добрые вести. По рекомендации епископа Гардинера он получил должность при дворе и был назначен сверхштатным мажордомом в личных покоях короля, где служили его братья.

– Что такое мажордом? – спросила Дороти, когда мать и отец, радостные, пришли в комнату Джейн, чтобы сообщить ей эту приятную новость.

– Джентльмен, который прислуживает королю за столом, – гордо пояснил отец.

Однако не все известия были хорошими. Вскоре после этого Эдвард сообщил родным в письме, что королева Екатерина, или вдовствующая принцесса Уэльская, как ее теперь называли, отказалась принять постановление архиепископа Кранмера и отрешиться от своего титула.

– Она продолжает утверждать, что является верной женой королю и не подчинится никакому решению, кроме папского, – читала Джейн принесенное матерью письмо.

Лежа в постели, девушка задрожала. Что же это? Ей теперь придется называть Екатерину вдовствующей принцессой? Для Джейн она навсегда останется королевой. В душе Джейн кипел гнев против выскочки, занявшей место истинной повелительницы англичан.

В июне Эдвард и Томас отправили домой восторженные отчеты о коронации Анны Болейн. К этому времени Джейн достаточно окрепла, чтобы непродолжительное время сидеть на стуле. Она оторопела, узнав, что новая королева, будучи на шестом месяце беременности, бесстыдно отправилась на коронацию в белом платье, которое символизирует девственность. Вероятно, она уже носила ребенка, когда король женился на ней, или, может быть, они поженились в январе, о чем ходили упорные слухи. Но и в этом случае она должна была забеременеть раньше…

Отец произвел подсчеты, но смотрел на дело с более прагматической точки зрения.

– Король отчаянно нуждается в наследнике, – сказал он, усаживаясь у постели дочери. – Вот отчего возникло это Великое дело. Королю нужен сын. Может быть, его милость после всех треволнений хотел до женитьбы удостовериться, что его пассия способна к продолжению рода.

– Но пойти на коронацию во всем белом – какой стыд!

– Джейн, ты должна понять, что у королевы белый цвет символизирует моральную чистоту, – попытался урезонить ее отец, – как и распущенные волосы. Эдвард говорит, у королевы Анны они такие длинные, что она на них сидит.

– Простите меня, – Джейн не могла сдержаться, – но я не могу соотнести Анну Болейн с понятием моральной чистоты.

– Довольно! – отрезал отец. – Это слова измены, и я не допущу, чтобы такие вещи произносились в моем доме. Боюсь, из-за болезни у тебя помутился разум.

Джейн откинулась на подушки и закрыла глаза.

– А мне кажется, это весь мир сошел с ума, – пробормотала она.

– Ш-ш-ш! – шикнул он на нее, но немного мягче. – Нам нужно извлекать выгоды из любой ситуации.

Только в разгаре лета Джейн стала набираться сил и прибавлять в весе после болезни. Она проводила много времени в саду Молодой миледи, наслаждаясь свежим воздухом, который мать считала целебным, перечитывала любимые старые романы, занималась игрой на лютне и немного вышивала. Украшать придворные наряды не было нужды: мать уже со всем управилась и сложила вещи в дорожный сундук. Все было готово к отъезду.

К сентябрю Джейн полностью оправилась, но королева Анна в это время удалилась в уединение в Гринвич, и вся Англия находилась в напряженном ожидании известия о рождении принца. Госпожа Маршалл, главная фрейлина, написала Джейн, что она должна явиться ко двору после того, как королеву воцерковят и она вернется к публичной жизни.

Король распорядился, чтобы люди по всей стране молились о благополучном исходе родов королевы. Стоя на коленях в домашней церкви, Джейн сквозь сжатые зубы возносила молитвы, хотя не желала зла невинному младенцу. Она подозревала, что отец Джеймс, старый и скрипевший суставами, испытывает те же чувства, но хорошо их скрывает. Отец же взывал к милости Всемогущего от всего сердца.

А потом Господь ясно дал понять, что не одобряет новый брак короля. Родилась девочка.

Больше откладывать отъезд Джейн ко двору было нельзя. Напрасно она заявляла, что еще не окрепла и быстро утомляется. Сэр Джон знал, что дочь здорова, и ничего не хотел слушать. Ранним утром в начале октября в Вулфхолл прибыл сэр Фрэнсис Брайан и предложил лично проводить Джейн в Гринвич. Она неохотно простилась с родными, и вскоре они уже скакали по дороге в Лондон.

Брайан изменился. Внешность его приобрела какую-то новую значительность, которая хорошо сочеталась с морщинами на обветренном лице. Его единственный глаз горел таким же сардоническим огнем, как и прежде, но теперь сэр Фрэнсис стал более серьезным, чем от него требовалось. Пока они ехали рядом по аллеям между рядами деревьев, пылавших осенней славой, он спросил Джейн, хочет ли она служить королеве.

Прежде чем ответить, она сделала паузу, возможно даже слишком долгую.

– Я догадываюсь, что вам хотелось бы сказать, – проговорил Брайан. – По правде говоря, она не популярна ни в народе, ни при дворе. О, разумеется, все из кожи лезут вон, чтобы снискать благоволение Анны, но не любят ее. Некоторые выразили бы преданность старой королеве, если бы осмелились, но почти всех заставили молчать. – Он бросил взгляд назад, проверяя, не услышат ли их разговор два грума и горничная Джейн.

– А вы что думаете о королеве Анне? – спросила Джейн, испытывая отвращение оттого, что ей приходится называть так эту женщину.

– Как вам известно, я был одним из первых ее сторонников. Но теперь не могу сказать, что испытываю к ней особенную симпатию. Она превратилась в мегеру, этакая высокомерная гордячка, к тому же совсем не умеет вести себя как королева. Люди у нее за спиной делают нелестные сравнения. Думаю, даже король обеспокоен, но пока еще готов на все ради нее. Он зашел слишком далеко и не может сдать назад и потерять лицо.

Вот это новости!

– Но он перевернул мир с ног на голову, чтобы жениться на ней!

– И с тех пор узнал, что в темноте все кошки серые, – мрачно заметил Брайан. – Пока она была беременна, он изменял ей, а когда она упрекнула его, сказал, что ей следует закрыть глаза и терпеть, как делали более достойные персоны.

При этих словах Джейн округлила глаза. Как же она раньше не догадалась: это всего лишь дело времени, рано или поздно король сравнит свою вторую жену с первой и обнаружит недостатки Анны.

– Иногда мне кажется, что он все еще у нее в рабстве, – продолжил Брайан, – но в другие моменты я размышляю вот о чем. Если она родит сына, ее положение упрочится, а если нет… – Он замолчал. – Его милость сделал счастливое лицо, когда родилась принцесса Елизавета, но при своих не скрывал разочарования и досады. Я, например, не стал бы печалиться из-за падения мадам Анны.

– Я тоже, – буркнула Джейн. – Больше всего я хотела бы увидеть королеву снова на троне.

Брайан покачал головой:

– Этого никогда не случится, уверяю вас.

Джейн шла по апартаментам королевы в Гринвиче и удивленно озиралась по сторонам. Все здесь изменилось и приобрело великолепие, какого не было во времена Екатерины. На потолке и резных панелях блестели позолотой листья. Стены были завешены великолепными гобеленами, камины отделаны дорогой севильской плиткой, повсюду стояла роскошная мебель в античном стиле. Генрих проявил щедрость. Слуги королевы Анны носили сине-лиловые ливреи, на их дублетах был вышит девиз: «Самая счастливая». Они с важным видом расхаживали по своим делам. Один из них провел Джейн и сэра Фрэнсиса в личные покои повелительницы. Пройдя через пустой приемный зал, в дальнем конце которого на помосте стоял роскошный трон под балдахином с гербами Англии, они поравнялись с немногочисленной процессией дам.

– Миледи мать моя! – воскликнул Брайан, и возглавлявшая группу женщина обернулась. Она держала на руках крошечного, завернутого в дорогую мантию младенца в чепчике, повязанном лентами из золотой парчи. Сэр Фрэнсис поклонился. – Джейн, это принцесса Елизавета. – Он энергично кивнул, и, повинуясь сигналу, его спутница поспешила сделать реверанс. – Матушка, позвольте представить вам Джейн Сеймур, она приехала служить королеве. – (Джейн снова присела.) – Моя мать – леди – наставница принцессы и заправляет в ее детской.