А еще рядом с Гринвичем находился дом Норриса. Каким благословением – и какой мукой – будет это близкое соседство!..

– Сир, я бы мог разузнать, какие есть возможности, – предложил Уолси.

– Великолепно! – поддержал его Генрих. – Чем скорее это удастся организовать, тем лучше будет для всех.

– Благодарю вас обоих, – улыбнулась Анна, – но вы не рассердитесь, сир, если я уеду в Хивер, пока дом для меня не подготовят?

Генрих застонал:

– Нет! Неужели опять! Клянусь, я сровняю это место с землей!

– Если вы поступите таким образом, мне придется уехать к отцу в Норидж, что гораздо дальше, – сладким голосом ответила Анна.

Иметь собственный дом и свое хозяйство – это прекрасно, будет похоже на собственный двор. Но лучше всего, что там не будет Екатерины.

Анну впечатлило, с какой скоростью доставили письмо от Генриха: прошло всего два дня после ее приезда в Хивер. Подходящего жилища неподалеку от Гринвича подыскать не удалось, однако кардинал нашел для нее другое – Дарем-Хаус на Стрэнде в Лондоне. И Генрих уже приказал ее отцу следить за подновлением дома.

Анна незамедлительно отправилась в Лондон и вместе с отцом пошла осматривать новое жилище. Дом был большой, в просторных залах гуляло эхо. Из окна виднелся сад и лужайки, спускавшиеся к реке. Потом Анна вошла в помещение, которое когда-то, видимо, было опочивальней, и остановилась. На стене висел портрет юной королевы Екатерины.

– Она жила здесь, до того как вышла замуж за короля, – сообщил отец.

– Это нужно отсюда убрать! – потребовала Анна. – Не хочу никаких напоминаний о ней.

В остальном осмотр прошел замечательно, и они потратили целый час, составляя список мебели, гобеленов, штор и домашних слуг, которые понадобятся Анне.

– Король дал разрешение брать из королевских кладовых любые вещи для обстановки дома, – сказал отец.

– Тогда я буду жить как королева! – воскликнула Анна и закружилась в центре зала, который вскоре станет главным в ее собственном доме.

– Именно так. Его милость дал указания, что у вас должен быть дом, достойный его будущей невесты.

На службу к Анне наняли целую армию слуг и фрейлин, чтобы она могла поддерживать в Дарем-Хаусе такую чинность, словно уже являлась королевой. Среди новых фрейлин была милая светловолосая девушка по имени Нэн Сэвилл. Она с такой неподдельной радостью служила своей будущей королеве, что невольно располагала к себе. Сестре Марии Анна предложила стать фрейлиной при ее дворе, но та отказалась, сославшись на необходимость воспитывать детей. Так же поступило и большинство других леди. Впрочем, те же самые причины не мешали им появляться при королевском дворе, с раздражением отмечала Анна, обиженная, что ее оливковая ветвь была отвергнута.

Через три недели она переехала в новый дом. Придворные стекались стаями засвидетельствовать свое почтение и заявить о преданности. Джордж и отец оказались в числе постоянных посетителей, и в первый же вечер явился король – в сопровождении Норриса, тактично соблюдавшего дистанцию. Анна подавила в себе радость при виде сэра Генри. Единственным недостатком жизни в Дарем-Хаусе было то, что она не имела возможности видеть его каждый день.

Как только король и Анна остались наедине, он поцеловал ее, и Анна почувствовала, что его распирает от восторженного волнения.

– Сегодня я получил известие, – сообщил Генрих. – Кардинал Кампеджо скоро прибудет в Англию. Конец уж виден.

– Это замечательная новость! – воскликнула Анна.

– Я ничуть не сомневаюсь в исходе. Бог и моя совесть абсолютно согласны с тем, что дело мое правое. – Генрих снова привлек Анну к себе и запечатлел на ее губах поцелуй. – Скоро вы будете моей! – выдохнул он.

Анна с большим удовольствием показывала королю и Норрису Дарем-Хаус, остро сознавая близость последнего, однако Генрих, занятый выражением сердечных похвал произведенным в доме улучшениям и вкусу Анны в выборе обстановки, ничего не приметил.

Ужинали они наедине на серебряной посуде, которая когда-то украшала стол отца Генриха.

– Вы угостили меня славным паштетом из оленины, – сделал комплимент Генрих.

Он как раз вытирал губы салфеткой, когда раздался стук в дверь и вошел церемониймейстер с письмом.

– От герцога Саффолка, – жестом отпуская слугу, пояснил Генрих. – Я отправил его в Париж встретить и сопроводить Кампеджо в Англию. – Король взломал печать, прочитал письмо и нахмурился.

– Что там? – резко спросила Анна.

– Полная чушь! Он говорит, что миссия Кампеджо будет простой насмешкой. Я в это не верю. Легат не отправился бы за тридевять земель понапрасну.

Генрих уехал охотиться, потому что наступил сезон дичи. Анна осталась в Дарем-Хаусе вся в переживаниях из-за легата и в ожидании новостей от Генриха.

Его следующее письмо было радостным. Через неделю легат прибудет в Кале. Оттуда до Англии уже совсем недалеко, погода благоприятствовала.

А потом очень скоро я буду наслаждаться тем, чего так долго жаждал, к удовольствию Господа и нашему взаимному утешению. Больше ничего Вам сообщить не могу, моя дражайшая, за недостатком времени, кроме того, что хотел бы заключить Вас в объятия или быть обнятым Вами, о чем думаю непрестанно с того момента, как поцеловал Вас.

Генрих не мог долго находиться вдали от Анны. Он послал к ней гонца с просьбой тайно приехать к нему в Истхэмпстед, в его охотничий домик в Виндзорском лесу. Дом этот больше походил на дворец, и, если учесть, что в нем, кроме короля, находились только Норрис и конная королевская свита, казался пустым, но зато давал уединение. И все же присутствие Норриса было мукой для Анны.

Прибытие возлюбленной безмерно порадовало Генриха, хотя он и так пребывал в отличном настроении. Охота шла удачно – они ели добытую им оленину, – и на предстоящие судебные слушания король смотрел весьма оптимистично.

Он начал писать очередную книгу – «Сосуд истины», которую ему не терпелось показать Анне. В ней Генрих с большой убедительностью приводил аргументы против своего брака и наследования трона женщиной. У Анны возникло искушение оспорить последнее, но, разумеется, это было бы не в ее интересах.

Позже Генрих взял книгу в красивом переплете с шелковой лентой-закладкой и передал Анне:

– Я хотел показать вам это, дорогая. Нашел в своей книге хоралов.

Она открыла томик и увидела очень изящное изображение розы Тюдоров и дату 1515, потом перевернула листы до отмеченной закладкой страницы. Текст под заголовком «Quam pulchra es»[40] был на латыни.

– Я не знаю латинского, – возвращая книгу, сказала Анна.

– Тогда я переведу вам, – ответил Генрих и прочитал дребезжащим от избытка эмоций голосом:

Генрих поднял голову, его глаза горели желанием. Никогда прежде он не использовал в разговорах с Анной столь откровенный эротический язык. Она было удивилась, что подобный отрывок включен в книгу с церковными гимнами, но тут же сообразила – это парафраз чувственных Песен Соломона из Библии.

– Я стал монахом, Анна! – жаловался Генрих. – Я томлюсь по вам, одному Богу известно, как сильно! Вы знаете, я решился ждать, пока мы не поженимся, прежде чем сделать вас совершенно своей, но, дорогая, мы можем столь многим насладиться, чтобы утолить наше желание.