– Надеюсь, никаких крайностей не будет, – сказала она, отодвигая тарелку: аппетит совсем пропал.

Последовала пауза – недолгая, в один удар сердца, и Шапуи спросил:

– Ваша милость знакомы с Томасом Кромвелем?

– Немного, – ответила Екатерина, делая знак Марии, чтобы та подлила вина. – Он состоял на службе у кардинала, и я полагаю, теперь переведен к королю. Иногда я вижу его при дворе.

Это был представительный мужчина крепкого сложения, лет за сорок, с черными волосами и маленькими поросячьими глазками. Люди отзывались о нем как о человеке умном.

– Его только что назначили членом королевского совета.

– Почему вы об этом говорите?

– Потому что это человек, готовый на многое, и король его высоко ценит. Как и кардинал, он из простолюдинов. Герцог Норфолк смотрит на него свысока, потому что тот – сын кузнеца, к тому же горячий сторонник реформы Церкви. Герцог, как вы знаете, большой консерватор и сноб. – Шапуи позволил себе мрачно улыбнуться, но лицо его тут же снова посерьезнело. – Томас Кромвель полностью за суверенное государство, поддерживаемое парламентом, законом и эффективной гражданской службой. В его видении будущего страны нет места Римской церкви. Держу пари, за созывом клира стоит именно он.

Екатерина поежилась:

– Похоже, у меня появился новый враг, с которым придется бороться.

– Боюсь, что так. Я некоторое время наблюдал за движениями Кромвеля. Он держится радикальных убеждений. Хочет, чтобы Библия была доступна на английском языке и все могли ее прочесть.

– Но толковать Писание – дело священников! Читать Библию на каком-то другом языке, кроме латыни, – это ересь. Король никогда не согласится на это. Он запретил перевод Уильяма Тиндейла.

– Не стоит недооценивать Кромвеля, – предупредил Шапуи. – Это не Томас Мор. Для него важнее целесообразность, чем принципы, и он день ото дня набирает все больше власти на службе у короля.

– Я этого не знала, – сказала Екатерина, теребя салфетку. – Мой супруг не упоминал о нем при мне.

– Меня это не удивляет, ваше высочество. Его милость не любит раскрывать свои карты. Он предпочитает держать вас в неведении относительно происходящего. А Кромвель ведет себя при дворе тихо. Люди считают его всего лишь одним из советников. Но я знаю его. В Лондоне мы соседи и в этом качестве дружны. Кромвель доверяет мне – до известной степени. Он считает меня другом, я полагаю. Это может быть полезным.

– Вам нравится этот человек? – Екатерина была удивлена.

– В достаточной степени, ваше высочество, но есть многое, что нас разделяет. Он отличается приветливостью, но за ней многое скрывается. С виду кажется сдержанным, но стоит разговориться с ним, и внешняя суровость уступает место веселости и добродушию и он очень оживляется. Он прекрасный хозяин, исполнен любезности, всегда в хорошем настроении и стол держит обильный. Он был верен кардиналу даже после его падения и теперь как магнит влечет к себе тех, кто был раньше близок к Уолси. И в то же время Кромвель обладает умом, который может быть холодным и расчетливым, а когда дело доходит до политики, отбрасывает человеческие чувства. Люди начинают ощущать, что у него есть влияние, и искать его благорасположения. Я не сомневаюсь, он стремится постепенно сделаться незаменимым для короля, и мне бы хотелось, чтобы вы были настороже. Ваша милость, вы не едите. – Шапуи предложил Екатерине еще кусочек фазана, но она покачала головой. – Норфолк и Саффолк ненавидят Кромвеля, – продолжил посол. – Они называют его деревенщиной, но только потому, что он затмевает их в королевском совете. Разумеется, Болейны взяли его под крыло, Леди называет Кромвеля своим человеком, и я не сомневаюсь, что он работает в ее пользу, рука об руку с доктором Кранмером.

– Это больше всего тревожит меня, – сказала Екатерина.

Сколько сил сплелось воедино, чтобы сломить ее волю и лишить Марию законных прав! Самой заметной и самой зловещей из этих сил оказывался беспринципный Томас Кромвель.

– Да, ваше высочество, это тревожно, даже пугающе. На этой неделе Кромвель сам сказал мне, что королю незачем ждать согласия папы на развод. Он говорит, что каждый англичанин – хозяин в собственном доме, так почему бы его милости не вести себя по-хозяйски в Англии? С какой стати король должен делиться властью с каким-то чужестранцем-прелатом? Иначе его милость лишь наполовину король, а англичане только наполовину его подданные.

– Боюсь, то же самое он уже сказал моему супругу.

Екатерина отложила смятую салфетку; она дрожала за будущее своей дочери и страны, которая стала для нее второй родиной.

– Пожалуй, я тоже этого опасаюсь, – с тревогой в глазах отозвался Шапуи.

Заседания парламента продолжались. Каждый день Екатерина в трепете ожидала новостей. Когда в один ясный морозный день в начале февраля Шапуи попросил разрешения прогуляться с ней по ее личному садику, где она дышала воздухом, Екатерина поняла, что он принес плохие новости.

– Ваше высочество, есть тут какое-нибудь уединенное место, где мы могли бы поговорить?

По тону посла было ясно: дело не терпит отлагательств.

– Сидеть здесь слишком холодно. Пройдемте в мои покои.

Идя по дорожке в направлении своих апартаментов, Екатерина услышала тихий шорох за живой изгородью и уловила почти неприметное движение за плотной стенкой из ветвей. Она остановилась и приложила палец к губам.

– Кто там? – спросила королева.

Никто не отозвался. Ей показалось, что за изгородью кто-то стоит, затаив дыхание.

– Я знаю, что вы там! Выходите сейчас же!

Шапуи склонил голову в сторону изгороди и одними губами сказал, что пойдет и посмотрит. Екатерина кивнула, и посол удалился в соседний садик. Вернулся он быстро.

– Там никого нет, ваше высочество.

– Не думаю, что я ошиблась.

– Я тоже слышал, – подтвердил Шапуи.

– Там никого не должно быть. Это мой личный сад.

Екатерина пошла дальше, глубоко озадаченная.

– Я помню, как за мной шпионили слуги кардинала, но они делали это открыто, изыскивая разные предлоги. Думаю, сегодня за мной следили. Или я все придумываю?

– Вовсе нет, ваше высочество. – Шапуи нахмурился. – Говорят, шпионы Кромвеля повсюду, и я бы не удивился, узнав, что он надзирает за вами. Король опасается, как бы вы не связались с императором. Я тоже чувствую, что нахожусь под наблюдением.

Они добрались до покоев Екатерины. Королева отпустила фрейлин и села у камина.

– Подходите и погрейтесь, – пригласила она Шапуи. – А теперь расскажите мне новости. Не утаивайте ничего. Я должна знать, что происходит.

Шапуи глубоко вдохнул:

– Этим утром, ваше высочество, король выступил перед парламентом и потребовал, чтобы Церковь Англии признала его своим главой.

– Господи, защити нас! – воскликнула Екатерина. – Парламент, конечно, отказал ему.

– Нет, мадам. Даже духовенство не протестовало. Никто не смеет бросить вызов королю. Мне сказали, членам парламента, которые поддерживают вас, каждый день предоставляется отпуск. Мне это кажется зловещим.

– Вы считаете, парламент подчинится и введет в действие закон, который сделает короля главой Английской церкви?

– Думаю, так и будет.

– Помоги нам Бог!

Через несколько дней к Екатерине явился Генрих. Взгляд у него был стальной, держался он высокомерно. Она поняла, что он не настроен терпеть никаких возражений. Отпустив ее фрейлин, Генрих сел и наклонился вперед, поставив унизанные перстнями руки на колени:

– Посол императора наверняка сообщил вам о том, как обстоят дела в парламенте, мадам?

– Разумеется, сир, – ответила Екатерина, собираясь с духом, чтобы дать отпор. – И я должна сказать…

Но Генрих не стал выслушивать то, что она намеревалась ему сообщить.

– Вам следует быть в курсе дела, – продолжил он. – Архиепископ Уорхэм сообщил мне, что духовенство готово признать меня верховным главой Церкви Англии, насколько это позволяет закон Христов.