– Да, мадам, король объяснил ей, чей это девиз, и сказал, что она не должна заставлять своих слуг носить эти ливреи. – Шапуи ликовал. – Она была убита!

– Жаль, что король не приструнил ее другим способом, – сказала Екатерина, макая хлеб в острый соус. – Взять, к примеру, последнее представление масок. Это был скандал. И король позволил ей сделать это.

– Когда-нибудь он устанет от ее выходок, а мы будем молиться об этом.

– Этот день придет не скоро! – с некоторой горячностью проговорила Екатерина.

В Рождество Екатерина вместе с Генрихом участвовала в традиционных торжествах в Гринвиче. Она очень обрадовалась, что Мария тоже была там, хотя ее весьма встревожил затравленный вид дочери и выражение страдания, которое появлялось на ее лице при каждом упоминании Анны Болейн или ее появлении. А та часто давала почувствовать свое присутствие, при этом проявляя мало почтения к королеве и принцессе.

– Терпеть ее не могу! – вырвалось у Марии, когда они остались наедине с матерью. – Она злая женщина. Как может мой отец так поступать с вами, мадам?

– Ш-ш-ш, дитя! Вы не должны так говорить о своем отце и должны быть снисходительны к ней ради него.

– Матушка, вы обладаете терпением святой! – воскликнула Мария. – Я не могу быть такой, как вы, как бы ни старалась.

Екатерина содрогнулась. Неужели это ее кроткая почтительная дочь? Но в глазах Марии стояли слезы. При виде их Екатерину охватила злость. Почему жизнь ее любимой дочери должна быть отравлена? Генриху не следует при ней выставлять напоказ свою любовницу, это недопустимо!

Накануне Рождества король пришел к Екатерине. Она была готова к встрече.

– Вы подаете дурной пример, выставляя напоказ свою связь с леди Анной! Мария очень расстроена тем, что ей приходится быть свидетельницей этого.

– Как я вам уже говорил, мадам, в моих отношениях с леди Анной нет ничего дурного! – резким тоном ответил Генрих, явно рассердившись. – Я намерен жениться на ней и сделаю это, что бы ни сказал папа. Марии лучше привыкнуть к этой мысли.

Он был непоколебим. Екатерина выбрала неудачный час, потому что за время праздников стало ясно: он очень жалеет самого себя. Даже в Двенадцатую ночь, когда они вместе сидели на тронах, было устроено представление масок, игры и роскошный банкет, Генрих оставался исполненным жалости к себе и беспрестанно брюзжал о нескончаемых отсрочках в Риме и о том, как плохо к нему относится папа. В конце концов Екатерина оставила попытки добиться от супруга проявлений веселости, хотя бы ради Марии. Ей было почти жаль его. Он сам устроил это безумие, и все же она верила, что его сбили с толку. Раньше она считала ответственным за это Уолси, но теперь точно знала, кто виновник. А Генриха настолько поработили чувства, что он ничего не замечал!

Екатерина не сомневалась: несмотря на все угрозы и недоброжелательство, его природные добродетели в конце концов возьмут верх. Если бы только она могла провести с Генрихом достаточное время – всего два или три месяца – так, как было раньше, то заставила бы его забыть о разводе. Но конечно, Анна была умна. Она понимала, что сердце Генриха на самом деле принадлежит жене, поэтому старалась не допускать того, чтобы он оставался один на один с Екатериной. А пока Генрих находился в обществе Анны, он не мог избавиться от ее влияния.

Первый день нового года только занялся, как в покои Екатерины явился встревоженный Шапуи.

– Ваше высочество, хорошо осведомленный джентльмен сообщил мне, что брак короля с Леди будет заключен во время ближайшей сессии парламента.

– Этого мы боялись и в прошлом году, и в позапрошлом, – напомнила ему Екатерина. Голос ее звучал бодро, хотя особой бодрости она не ощущала. – И до сих пор ничего не случилось. Как бы там ни было, а король не может жениться на ней, не получив сперва развода.

– Я слышал, Леди вполне уверена в этом.

Мария, которая присутствовала при разговоре, фыркнула:

– Она храбрее льва! Знаете, что она сказала мне позавчера вечером? Сказала, что желала бы увидеть всех испанцев тонущими в море. Я возразила ей, что такие речи – неуважение к ее госпоже королеве, на это она ответила, что ее не волнует королева и она предпочла бы видеть ее повешенной, чем признавать своей госпожой.

– Вы видите, какие у нее ужасные планы, – вмешался Шапуи, явно разозлившись.

– Меня не волнует, что думает леди Анна, – сказала Екатерина. – Ее враждебность коренится в неуверенности.

– Фу ты! Простите, мадам, но она с каждым днем становится все заносчивее, даже с королем! – не унималась Мария. – Герцогиня Норфолк говорит, он несколько раз жаловался герцогу, что она не такая, как ваша милость, и что вы никогда в жизни не говорили ему бранных слов. И когда король это произнес, в глазах у него стояли слезы.

Екатерина тоже почувствовала, что вот-вот расплачется. Трудно было представить, что Генрих мог в положительном смысле сравнивать ее с Анной, но, вероятно, он наконец начал приходить в себя.

– Скоро он от нее устанет, помяните мое слово, – сказал Шапуи.

– Дай Бог, чтобы это случилось поскорее! – выдохнула Екатерина.

В эти дни Генрих пребывал в еще более гневливом настроении. Папа наконец приказал ему явиться в Рим и выступить в защиту своего дела.

– Мне дела нет до его вызова! – рычал Генрих однажды темным январским вечером, сидя напротив Екатерины за обеденным столом.

Лицо его пылало в неверном свете свечей.

– Но, Генрих, – возразила Екатерина, – это же путь к разрешению нашего дела.

– Вы думаете, я поеду в Рим как истец?! – взревел король. – А что станет с моим королевством? Я буду отсутствовать месяцы, а то и годы, учитывая нерешительность Климента. Нет, Кейт, для меня с папой покончено.

От его слов у нее похолодело сердце. Он уже грозил этим прежде, но почему-то на этот раз его слова прозвучали не пустой угрозой.

– Господин мой, умоляю вас: обдумайте хорошенько свои слова!

– Я мало о чем другом думал в последнее время! – заорал Генрих. – И пришел к убеждению, что Английской церкви лучше иметь главой меня, короля, чем хранить верность этому слабому, не способному ни на какое решение папе.

Екатерина от ужаса выронила нож и сидела не шевелясь, – настолько ошеломили ее еретические речи мужа. Он замахивался на все, что она почитала святым. Если Генрих отречется от Святого престола, это будет означать раскол и ниспровержение религии. Это может вызвать войну. Она должна остановить его любой ценой.

Екатерина встала, обошла вокруг стола, потом тяжело опустилась на колени.

– Сэр, вы известны как добрый сын и защитник Церкви, – увещевала супруга она. – Я умоляю вас, не порывайте с Римом! Это было бы деянием дьявола!

Разумеется, Екатерина очень хорошо понимала: за всем этим стоит Анна. Анна и ее партия, горячие сторонники ереси Лютера и враги Истинной церкви. В них этот дьявол и есть!

– Кейт, поднимитесь, – сказал Генрих. – Если кто-нибудь и вошел в сговор с дьяволом, так это Климент. Он служит мамоне, а не Господу. Он должен бы защищать и распространять Закон Божий, а вместо этого из политических соображений уклоняется от своих обязанностей. Как может наместник Христа пасть так низко? Вы должны согласиться – это позор!

Самым ужасным было то, что она была согласна. И все же уважение к Святому престолу настолько крепко укоренилось в ней, что она не могла заставить себя осудить папу.

– Но он вызвал вас, Генрих. Он скоро вынесет решение.

Король нахмурился:

– Меня его решения не интересуют!

Вскоре стало ясно, что король говорил серьезно. Однажды вечером за ужином Шапуи сообщил Екатерине, что в Вестминстере собирается духовенство.

– Думаю, это будет очень важное собрание, ваше высочество, и король хочет, чтобы епископы дали согласие на какое-то очень значимое для него дело.

Екатерина сглотнула. Неужели Генрих собрался исполнить свою угрозу и готов развестись без помощи папы? А если так, что будет с ней? Она подозревала, что ее ждет полная изоляция. Именно этого Генрих, вероятно, и добивался.