Екатерина встала, сделала самый быстрый из всех возможных реверансов и покинула зал. Она больше не могла это слушать. Невыносимо было сидеть и внимать, как Генрих в полный голос заявляет о своем намерении заменить ее другой женщиной. Не один только Уолси обезумел! Екатерина вновь почувствовала невольную жалость к кардиналу, однако быстро подавила ее. Загнанный в угол гневом Генриха, Уолси, чтобы спасти свою шкуру, мог проявить себя еще более опасным врагом.

Екатерина взяла шкатулку с письменными принадлежностями – подарок Генриха; как и многие другие вещи, она служила напоминанием о более счастливых временах. На ней красовался герб Генриха, а украшениями служили нарисованные фигурки Христа, святого Георгия и других героев из мифов и легенд, в частности Венеры, воплощения любви и плодовитости. Екатерина не могла и не собиралась оставлять это дело на произвол судьбы. Нужно было торопиться. Кардинал Кампеджо уже, наверное, находился на пути из Рима, и времени оставалось в обрез. Она должна подать официальный протест против слушания дела в Англии, потому что знала: здесь беспристрастное разбирательство ей обеспечено не будет.

Анна заболела потницей.

Генрих был в слезах. Он находился в таком лихорадочном возбуждении, что Екатерина подумала, не подхватил ли он тоже эту болезнь. Он явился в покои королевы среди ночи и разбудил ее. Считал, что ей нужно знать. Отец Анны тоже заразился.

Услышав новость, Екатерина на миг испытала постыдное чувство облегчения. Сам Господь разрешил Великое дело! Потом она сразу укорила себя: не пристало ей тешить себя надеждой на смерть соперницы. Это было немилосердно. «Прости меня, Господи!» – мысленно взмолилась Екатерина. Она легко могла представить себе, что сказала бы по этому поводу Мария.

– Где доктор Чеймберс? – спрашивал Генрих.

Никто не мог его найти. Потом конюший сказал, что он взял лошадь и ускакал в один пораженный лихорадкой дом, чтобы заботиться о больных.

– Пошлите за Баттсом! – командовал Генрих, впадая в неистовство. – Поторопитесь!

Все кинулись врассыпную.

Доктор Баттс, помощник Чеймберса, явился быстро. Это был воспитанный, образованный человек с изысканными манерами и добрым лицом, и его присутствие успокоило короля.

– Не забывайте, сир, многие заболевшие выздоравливают, – уверял Генриха доктор Баттс. – Я немедленно отправлюсь в Хивер.

– Подождите! – Генрих приказал подать ему письменные принадлежности и нацарапал записку. – Отвезите это госпоже Анне.

Доктор Баттс поклонился и вышел.

Екатерина, чувствуя, что стала невидимкой, собиралась уже в одиночестве вернуться в свою опочивальню, но Генрих пошел за ней следом.

– Кейт, я не хочу сегодня оставаться один, – со слезой в голосе произнес он.

Она не хотела его близости, особенно когда он был мыслями с Анной, но Генрих был ее мужем, а потому она не могла ему отказать. К тому же быть нужной приятно; сама того не желая, Екатерина была тронута тем, что король обратился к ней за утешением. Той ночью она смогла разглядеть в этом взрослом и сильном мужчине, который в столь многих отношениях был ей чужим, того не испорченного жизнью юношу, каким он был когда-то.

Они вместе легли в постель, и Екатерина не замедлила обвить Генриха руками и привлечь к себе. И он прильнул к ней, но не как любовник, а как заблудшая душа. Он был так близко к ней и в то же время так далеко, сердце у Екатерины щемило и за него, и за них обоих.

Неделю они ждали новостей. Каждый день Генрих стоял на коленях в часовне, торгуясь с Богом, предлагая ему любые дары, если только Он спасет Анну.

Екатерина, преклоняя колени рядом с ним, не могла не чувствовать, как он страдает. Мучение усугубило известие, что один из ближайших людей Генриха, зять Анны Уильям Кэри, умер от потницы. В день, когда Генриху принесли весть о том, что его добрый друг сэр Уильям Комптон ушел из жизни по той же причине, он погрузился в бездну горя и пучину мучительного беспокойства об Анне.

Екатерина заставляла себя молиться о выздоровлении Анны, хотя сидевший внутри демон подстрекал взывать о ее смерти. С уходом Анны все душевные сомнения Генриха были бы чудесным образом развеяны. В этом Екатерина не сомневалась. Но она не могла найти в себе сил просить Бога о такой милости; это было бы неправильно, грешно, а потому она делала то, что считала достойным.

Наконец пришло письмо от доктора Баттса. Екатерина услышала, как Генрих задержал дыхание, и почувствовала, как он весь напрягся, ожидая худшего. Но Генрих издал крик радости и едва не подпрыгнул.

– Анна вне опасности! – ликовал он. – Она быстро идет на поправку.

– Я рада за нее, – сказала Екатерина, стараясь не задаваться вопросом, почему Богу было угодно спасти женщину, из-за которой мог разгореться скандал на весь христианский мир.

У Генриха на этот счет сомнений не имелось.

– Это знак, что Господь одобряет мою будущую королеву, – заявил он.

Екатерина была благодарна за передышку, которую дало ей долгое выздоровление Анны. Когда эпидемия прекратилась и ее соперница снова появилась при дворе, Екатерина с облегчением узнала, что ей больше не придется терпеть постоянное присутствие госпожи Болейн: Генрих приготовил для той отдельные покои рядом с турнирной площадкой. Он не мог допустить, чтобы его будущая королева прислуживала своей предшественнице.

Прибыв в Гринвич, Анна держалась еще более заносчиво и невыносимо, ибо полагала, что Господь улыбается ей. Уолси был тут как тут, спешил приветствовать фаворитку, угодливо кланялся и преподнес дорогой подарок. Генрих взирал на это, лучась от удовольствия.

Однако, казалось, покоев при дворе недостаточно для тщеславия госпожи Анны. Вскоре Екатерина узнала, что ее соперница намерена обосноваться собственным домом – в Дарем-Хаусе, где жила сама Екатерина в те ужасные годы после смерти Артура. Генрих поручил Томасу Болейну обновить там все, чтобы обстановка была достойна будущей невесты короля. Целая армия слуг и фрейлин должна была обеспечить госпоже Анне королевскую жизнь уже сейчас.

– Могу поклясться, это все потому, что ей претит преклонять колени перед вами, – едко заметила Маргарет Поул. – Она не может вынести, что вы по рангу выше ее, поэтому ей необходимо быть королевой в собственном дворе.

– По крайней мере, мне не придется наблюдать, как она это делает, – заметила Екатерина.

Генрих теперь проводил половину времени в Гринвиче, половину – в Дарем-Хаусе. Он явно предпочитал общество Анны, однако не мог открыто жить с ней и намеренно держал при себе Екатерину для создания видимости благополучного супружества. Внешне между королем и королевой царило сердечное согласие, и, когда Мария бывала с родителями, никто не догадался бы, что в этом семействе что-то неладно. Генрих был общителен и добродушен, как прежде, и радостно предвкушал прибытие кардинала Кампеджо.

– Вы торжествуете преждевременно, – не удержалась от замечания Екатерина. – Не думайте, что папа опровергнет решение своего предшественника.

– Правда на моей стороне! – возразил Генрих. – Бог и моя совесть абсолютно согласны в этом.

– А как насчет моей совести? – не унималась Екатерина.

В эти дни они часто пререкались, оставаясь наедине.

– Вы хорошая женщина, Кейт, но вы заблуждаетесь. И ничего не слушаете!

Генрих работал над новой книгой, в которой излагал свои доводы против их брака. Бóльшую часть ночей он не ложился допоздна и все скрипел пером, несмотря на головные боли, которые опять начали донимать его.

– Я дам вам прочесть, когда закончу, – сказал он Екатерине. – Это поможет вам лучше понять, хотя я подозреваю, что вы скорее упрямы, чем глупы.

– Ваши аргументы я слышала много раз, так что мне незачем перечитывать их снова. Это вы проявляете упрямство!

И так далее. Екатерина молилась, чтобы поскорее приехал легат. Так дальше не могло продолжаться.