В июне двор совершил поездку в Виндзор, где состоялась официальная церемония помолвки. Екатерина, тронутая до глубины души, следила за тем, как Мария, вложив свою крошечную ручку в мужественную длань Карла, лепетала слова обетов. Она выглядела такой крошечной рядом со своим женихом и в церкви, и за столом во время пира, который устроили в честь этого события. Екатерина была ошеломлена разноречивыми чувствами: удовлетворение свершившейся помолвкой умерялось сознанием того, что Мария, когда ей исполнится двенадцать, покинет ее и уедет в Испанию. И возможно – не дай Боже! – она никогда больше не увидит дочь.

Но как же мала Мария! Она и для своего возраста выглядела крошкой – такая хрупкая, уязвимая! Мысли Екатерины заполонили всевозможные сомнения. Как принцесса будет жить без материнской любви и наставления? Сумеет ли приспособиться к строгому этикету испанского двора после гораздо большей свободы при английском? Будет ли готова в двенадцать лет разделить ложе с Карлом, и будет ли он, дай-то Бог, нежен с ней? Теперь Екатерина поняла, что ощущала ее мать, Изабелла, когда ей приходилось отрывать от себя дочерей. Шесть лет, коротких шесть лет – всего-то и осталось ей провести с Марией. Как мало, почти совсем ничего!

За обедом Генрих не был, как обычно, общительным и откровенным. Испытывает ли он те же опасения, что и она? Или у него голова болит о своем? Карл, казалось, не замечал ничего необычного. Он говорил о грандиозных празднествах, которые устроит по приезде Марии в Испанию, и о великолепном дворе, который для нее создаст.

– Ей придется многому научиться и ко многому привыкнуть, – сказал он, вторя тревожным раздумьям Екатерины. – Я подумал: не согласитесь ли вы, что, вероятно, будет лучше, если она приедет в Испанию пораньше, чтобы получить образование и воспитание, подобающее будущей императрице и испанской королеве?

Вдруг пища потеряла для Екатерины всякий вкус. Ни за что не расстанется с Марией хоть на день раньше положенного срока!

Но, хвала Господу, у нее был Генрих!

– Нет, братец, – сказал он, – если бы вы стали искать во всем христианском мире человека, который обучил бы Марию испанским обычаям, вы не найдете никого, кто лучше знает их, чем ее мать-королева. К тому же Екатерина очень привязана к вам и сделает все, чтобы вы были довольны воспитанием Марии. В любом случае я сомневаюсь, что Мария будет в состоянии перенести такое путешествие или приспособиться к воздуху другой страны раньше, чем ей исполнится двенадцать.

Карл вежливо кивал, а Екатерина безмолвно возносила хвалы Господу.

– Благополучие принцессы должно быть превыше любых других соображений, – произнес император, но было ясно, что он разочарован.

Тем вечером Генрих пришел в спальню Екатерины уже очень поздно. Она лежала в постели, но он не стал раздеваться, а вместо этого принялся с обеспокоенным видом расхаживать взад-вперед по комнате. Потом сбросил накидку и сел на стул у камина.

Екатерина встала, надела ночную сорочку и устроилась напротив.

– Выпьете вина? – предложила она.

– Нет, Кейт, я уже выпил достаточно.

– Что вас тревожит? Я вижу, что-то не так. Вы беспокоитесь из-за Марии?

– Это будет мукой, если она уедет, но у меня на уме более тяжкая забота. Если Мария выйдет замуж за Карла, а у нас не будет сыновей, тогда Англия войдет в число владений Священной Римской империи или Испании. На сегодняшний день это вполне вероятно. Я не хочу остаться в истории последним королем Англии.

Екатерину охватил знакомый страх. Что, если она больше не выносит ни одного ребенка? С ее последней беременности прошло уже четыре года. Ей нечем было утешить Генриха. Он до сих пор не знал о нарушении ее цикла и не замечал ночных приливов потливости, которые случались у нее со все возрастающей регулярностью. Она заболела? Несомненно, в тридцать шесть лет она еще не слишком стара и может выносить ребенка. Почему, почему Господь глух к ее мольбам?

– Кейт, у меня есть сын, – мягко сказал Генрих, с настороженностью глядя на нее.

– Знаю, – ответила она, стараясь, чтобы в голосе не было упрека. – Очевидно, что причина наших неудач во мне, – произнесла она с трудом, запинаясь, с болью.

– Я не хотел намекать на это. Бог свидетель, я старался сделать так, чтобы вы ничего не узнали.

– При дворе невозможно хранить секреты.

Ей показалось, что при этих словах он побледнел.

– Я думаю вот о чем: если Бог не посчитает уместным одарить нас сыном, есть ли какая-нибудь возможность сделать этого мальчика законным наследником?

– Нет! – крикнула Екатерина. – Ваша наследница – Мария. Она имеет все задатки для того, чтобы стать такой же великой королевой, какой была моя мать. Она обладает теми же свойствами характера, это очевидно уже сейчас. Выйдя замуж за Карла, она сможет управлять Англией.

– И через нее управлять страной станет он, потому что она женщина и будет покорна своему супругу. Нет, не этого я хочу, Кейт, и мои подданные этого не потерпят. Вы сами видели, как они не любят иноземцев, не доверяют им.

– Ко мне они всегда выказывали большую привязанность, приняли всем сердцем. Они любят меня почти так же, как вас. А Мария – моя дочь и ваша. Они будут любить ее ради нас. Генрих, вы не можете лишить Марию ее прав!

«И вы не можете унижать ее и меня, заменяя нашу дочь своим бастардом», – вертелось у нее на языке.

– Тогда что мне делать, Кейт?

– Мы должны продолжать молиться, Генрих, и пытаться зачать сына.

– За этим я сюда и пришел, – сказал он, едва ли не устало.

Екатерина помогла ему раздеться, расшнуровала манжеты сорочки и сложила дорогую одежду на сундук. Он забрался голым в постель и прижал ее к себе. Они были близки – почти, – как только могут быть близки мужчина и женщина, тем не менее ничего не происходило.

– Простите меня, Кейт, – наконец тихо произнес Генрих. – Копье сегодня не удастся поднять для атаки. Должно быть, я сам не заметил, как выпил больше, чем нужно.

Это звучало как отговорка. Просто он был не в настроении, это ясно. У Екатерины возникло ужасное чувство, что он здесь скорее ради исполнения долга, нежели ради желания обладать ею.

Крючковатый нос на лице красивого смуглого мужчины выдавал еврейское происхождение гостя, хотя не могло быть и сомнений, что он истинный христианин. Екатерина протянула ему руку для поцелуя и попросила выпрямиться.

– Добро пожаловать в Гринвич, профессор Вивес[15], – с улыбкой сказала Екатерина. – Приятно видеть здесь одного из моих земляков, тем более такого известного. Господин мой король много рассказывал мне о вашей учености. Мы оба с удовольствием прочли ваш комментарий к святому Августину.

– Вы очень добры, ваше величество.

– Прошу вас, садитесь. Меня интересуют ваши взгляды на образование, особенно для женщин. Вы познакомитесь с сэром Томасом Мором, который обучает своих дочерей так же, как сыновей. Будучи наслышан о вашей репутации, он порекомендовал вас королю и мне.

Мужчина в темной, подбитой мехом накидке, какие носят ученые, сел напротив Екатерины.

– Я большой поклонник сэра Томаса Мора и благодарен ему за то, что он рассказал обо мне вашему величеству. Он показал всему миру, что образованная женщина скорее сохранит добродетель, чем та, что посвящает время писанию любовных писем!

Екатерина снова улыбнулась:

– Моя мать, королева Изабелла, придерживалась тех же взглядов, за что я ей очень благодарна. Я сама обучила свою дочь-принцессу письму и катехизису, но не имею достаточного опыта, чтобы стать для нее наставницей в дальнейших занятиях. Это подводит нас к причине, по которой его величество и я просили вас приехать сюда. Мне известно, что вы останетесь в Англии на некоторое время для чтения лекций в Оксфорде, но я хотела бы просить вас составить расписание занятий для моей дочери-принцессы.

Строгое лицо Вивеса осветилось радостью.