Генрих никогда не упрекал ее. Он понимал, что она так же раздавлена, как и он, своей неспособностью выносить для него наследника. Это не ее вина, всякий раз заверял он Екатерину. Он пытался развеселить ее, говоря, что желание иметь сына – это хороший предлог, чтобы приходить к ней в постель. Однако постоянное давление необходимости забеременеть лишало акт любви былой прелести. Теперь он превратился лишь в средство достижения цели. Генрих продолжал быть любящим супругом, да, но Екатерина раздумывала: а будь дворец полон сыновей, приходил бы муж к ней так же часто?
Сегодняшняя ночь не стала исключением. Как обычно, Генрих встал на колени и произнес молитвы, забрался на постель, поцеловал ее, пробормотал несколько нежных слов, потом энергично утолил свое желание. Их любовные соития никогда не продолжались долго, и не в том дело. Потом они обычно немного лежали вместе и разговаривали, после чего муж оставлял ее и удалялся в свои покои. Во многих резиденциях Генрих построил секретные лестницы, соединявшие его комнаты с опочивальней Екатерины, чтобы они могли наслаждаться уединением. Принятый в Англии обычай гласных супружеских визитов он одобрял не больше, чем она. Но лучшими ночами бывали те, когда Генрих засыпал и оставался со своей королевой до утра, потому что тогда он мог вновь любовно соединиться с ней.
Екатерине не верилось, что мужчина, который приходил к ней почти еженощно, мог преследовать другую женщину. Наконец Генрих тихо засопел, и она задумалась об истинном смысле того девиза. Она пронзила мне сердце! Ну конечно! Дама отказала ему, каким бы невероятным это ни выглядело. Да кто же из женщин осмелился бы на такое? У кого хватило бы дерзости?
Эту загадку Екатерина продолжала разгадывать и два дня спустя, на пиру в честь послов, устроенном Уолси в Йорк-Плейсе – резиденции архиепископов Лондона, которую кардинал превратил в еще один огромный дворец. Екатерина поймала себя на том, что следит за Генрихом: не подаст ли тот знаков особого внимания какой-нибудь леди?
– Le Château Vert[14], – провозгласил кардинал, поднимаясь со своего места рядом с королем, чтобы милостиво принять выражаемое гостями восхищение.
На площадке для живых картин было выстроено три башни, с которых свешивались три вымпела: на одном – три разбитых сердца, на другом – женская рука, держащая мужское сердце; на третьем – женская рука, крутящая мужское сердце. Екатерина с болью подумала, не связано ли это каким-нибудь образом с раненным два дня назад сердцем короля. Но потом воспылала надеждой, решив, что все это часть одной затейливой метафоры. От этой мысли Екатерина просияла. Стоило Генриху встать и покинуть зал, как она почти уверилась в правильности своей догадки.
Вдруг из замка выскочили восемь женщин, все в платьях из белого атласа с миланским кружевом и золотой вышивкой, в разноцветных шелковых платках поверх миланских чепцов. У каждой на чепчике золотой нитью было вышито имя ее персонажа. Возглавляла труппу «королева Франции», все такая же прекрасная в свои двадцать шесть, и роль была ей под стать – Красота. Одна из самых близких Екатерине фрейлин – Гертруда Блаунт играла Честь. Наполовину испанка, с оливковой кожей и восхитительными черными волосами, Гертруда была дочерью лорда Маунтжоя и Агнес де Ванагас и недавно вышла замуж за кузена короля, Генриха Куртене. Верность изображала недавно появившаяся при дворе дочь лорда Морли Джейн Паркер, невеста наследника сэра Томаса Болейна, Джорджа – красивого и шаловливого придворного пажа. Дочь Болейна, госпожа Кэри, тоже была здесь – в роли Доброты, а ее сестра – девушка, которую Екатерина впервые увидела во Франции, исполняла роль Упорства.
Анна Болейн теперь состояла фрейлиной при дворе королевы. Лишь месяц назад сэр Томас обратился к Екатерине и объяснил, что после сближения Генриха с императором его дочери больше не рады при французском дворе, особенно в свете казавшейся неизбежной войны Англии с Францией. Пожалев девушку, Екатерина согласилась принять ее в свою свиту и была вознаграждена. Анна, не из тех красавиц, каких хотела иметь в своем окружении королева, обладала элегантностью, была воспитанна, музыкальна и остроумна. Ее очарование и веселый нрав внесли оживление в размеренную и несколько монотонную жизнь двора Екатерины. «Кроме того, госпожа Анна прекрасно танцует», – наблюдая за девушкой, отметила королева. Более миловидная сестра бледнела на ее фоне.
В зал вошли восемь роскошно одетых лордов: шляпы из золотой парчи, просторные накидки из синего атласа. Они именовались Любовь, Благородство, Юность, Преданность, Набожность, Верность, Удовольствие, Добронравие и Свобода. Несмотря на театральный костюм, было ясно, что внушительную фигуру Любви представлял сам король. Екатерина почувствовала себя неуютно. Лордов вводила в зал маска Страстное Желание, в накидке из алого атласа с пылающими языками пламени, вышитыми золотой нитью. В этом человеке нельзя было не узнать Уильяма Корниша – гения, который устраивал все развлечения при дворе.
Лорды с воодушевлением рвались к крепости под грохот выстрелов, однако леди отчаянно защищались, бросая в осаждающих конфеты и брызгая на них розовой водой. Мужчины платили тем, что закидывали замок финиками и апельсинами, и, вполне предсказуемо, в конце концов оборонявшиеся были принуждены к сдаче. Взяв пленниц за руки, лорды спустились с ними в зал, где исполнили очень грациозный танец.
Екатерина не могла оторвать глаз от сновавшего между танцорами Генриха: он наклонялся, кружился, подпрыгивал. Самого рослого и крепко сбитого из всех мужчин, его легко было узнать. Когда сняли маски, раздались шумные аплодисменты. Генрих, раскрасневшийся от удовольствия, проводил Екатерину в апартаменты, отведенные ей Уолси, где она должна была играть роль хозяйки на роскошном приеме в честь послов.
С удовольствием накладывая на тарелку и уплетая изысканные угощения, – а их были предложены сотни, – одновременно оживленно беседуя с кардиналом и его гостями, Генрих ничем не выдавал интереса к присутствующим дамам. Когда он от всей души расцеловал Екатерину, пожелал ей спокойной ночи и поблагодарил за гостеприимство, она почувствовала, что способна поверить в безосновательность подозрений. А сердца и девизы, которые показались ей такими зловещими, – это просто придворные игры, прелюдия к живым картинам.
Стоя в дверях главного зала, Екатерина держала за руку шестилетнюю Марию и ждала встречи с племянником Карлом. Весть о его прибытии в Англию для помолвки с Марией принесла ей немалую отраду. Наконец-то. Кроме того, Генрих, все-таки заставив себя взяться за управление государством, хотя бы в этот раз отверг настояния Уолси и вместе с Карлом объявил войну Франции, дабы укротить амбиции Франциска в Италии.
Генрих отправился встречать Карла и доставил его в Гринвич на барке. Когда юный император преклонил колена перед Екатериной, сердце ее переполняла радость.
– Почтенная тетушка, я смиренно прошу вашего благословения, – обратился к ней племянник.
Она с удовольствием благословила его, подняла с колен и расцеловала:
– Не могу выразить, как я счастлива видеть вас, ваше величество.
Карл расплылся в улыбке, что было для него большой редкостью:
– А это моя будущая невеста!
Он взял ручку Марии и поцеловал ее. Девочка очень мило сделала реверанс, широко расставив в стороны зажатую в руках дамастовую юбку.
– Судя по всему, вы станете прекрасной дамой, – сказал ей Карл, – точной копией своей матери-королевы.
Мария зарделась и улыбнулась, играя ямочками на щеках, потом показала Карлу приколотую к своему корсажу новую брошку. На ней было написано «Император». Генрих распорядился, чтобы для дочери изготовили такое украшение.
– Я счастливец, раз у меня такая преданная жена, – сказал Карл и погладил Марию по маленькой рыжеволосой головке.
Естественно, Генрих организовал турниры в честь гостя. В первый день Карл сидел рядом с Екатериной, наблюдая с галереи за площадкой, где проходили поединки, а на следующий сразился с Генрихом: хозяин позаботился, чтобы их единоборство закончилось вничью. Дальше последовал изысканный ужин, а за ним – танцы и представление театра масок.
