– Они забыты, – сказала Екатерина, думая о том, что горести тоже могут породить благо.

Той весной Екатерина вместе с Генрихом радостно встречала посла короля Карла в Англии. Ее супруг выглядел просто великолепно – восседал на позолоченном троне в шапочке из алого бархата, полосатом дублете из красно-белого атласа и алых шоссах. Мантия из пурпурного бархата тяжелыми складками спадала к его ногам. С широкой цепи свисал бриллиант размером с крупный лесной орех.

С радостью Екатерина устраивалась рядом с мужем во главе стола на пиру в честь посланника. Правда, застолье продолжалось семь часов, и она думала, что лопнет от такого количества жирной пищи. С удовольствием она занимала место на королевском балконе во время турниров по случаю приезда ее соотечественников. Вместе с ними и «королевой Франции» любовалась, как Генрих искусно выделывает трюки верхом, от которых дух захватывало. Все пораскрывали рты от изумления, когда его боевой конь, по кличке Говернаторе, неутомимо выполнял совершенно невероятные прыжки, надолго зависая в воздухе. Потом, сменив лошадь, король, ко всеобщему удовольствию, заставил свежего скакуна прямо парить над землей.

Пиры, турниры, обеды в тесном кругу в покоях королевы – Генрих оказывал ее землякам всевозможные почести. В главном зале состоялся роскошный прием. Екатерина гордо поглядывала на всех, пока Генрих со светящимся от удовольствия лицом показывал посланникам малютку Марию.

Единственным облачком, омрачавшим ее небосвод, было присутствие вездесущего Уолси. В прошлом году папа сделал его кардиналом – слишком большая честь для такого заносчивого плута, погрязшего в мирских страстях. Потом Генрих назначил его лорд-канцлером, невероятно приумножив власть своего любимца. Когда Уолси важно шествовал по двору, в мантии из красного шелка, с тяжелой золотой цепью на шее, Екатерина наблюдала за этим со все растущим возмущением. Она знала, что Уолси не допустит усиления ее влияния на короля до прежнего уровня. Генрих был слишком занят развлечениями, проматывая отцовские сокровища; больше, чем когда-либо, он желал препоручить государственные дела чьим-нибудь опытным рукам. Кардинал теперь буквально правил страной, и сердце Екатерины сжималось при мысли, с какой легкостью Генрих позволяет ему делать это.

Луис Карос не замедлил выразить свою озабоченность.

– С его милостью теперь невозможно поговорить, – сказал он, отводя Екатерину в сторону после безуспешной попытки встретиться с королем. – О любом важном деле прежде всего надо докладывать кардиналу, а не королю. Ваше высочество, что бы вы ни делали, остерегайтесь разозлить этого человека.

– Я не собираюсь злить его, – заверила посла Екатерина.

У нее имелись свои способы, как сделаться незаменимой для Генриха, и, если Господь в следующем году пошлет им сына, ее позиции упрочатся. Поэтому, когда Уолси пригласил ее и Генриха осмотреть его новый дворец Хэмптон-Корт, она решила натянуть на лицо улыбку. Однако, когда его преосвященство, облаченный в яркий, безвкусный наряд, распираемый гордостью, неимоверно суетясь, показывал ей свою огромную резиденцию из красного кирпича, личные апартаменты, отделанные позолоченными резными панелями, с масштабными стенными росписями работы итальянских мастеров, с потолками, покрытыми изящной золоченой резьбой, комнаты для тысяч слуг и разные другие чудеса, Екатерина кипела от ярости – этот дом кардинала был намного роскошнее и величественнее любого королевского дворца. И Уолси легко мог позволить себе такую расточительность, потому что король проявлял к нему сказочную щедрость. Но слуге не подобало выглядеть богаче своего господина!

Екатерина видела, с какой завистью Генрих смотрел на показанную им роскошь. Было похоже, что их мысли совпадают. Однако, когда их в барке везли обратно в Гринвич, король был в приподнятом настроении и не подавал виду, что хоть немного завидует Уолси.

– Посещение Хэмптон-Корта заставило меня по-другому взглянуть на собственные жилища, – сказал он. – Многие из них требуют ремонта. Я намерен расширить и приукрасить Гринвич, Ричмонд и Элтем, и очень скоро они превзойдут великолепием Хэмптон-Корт.

Они высадились на берег уже в сумерках и шли по саду при свете факелов, которые несли за ними слуги. Потом из вечерней темноты раздался мужской голос, который пропел очень внятно, так что, несмотря на разговоры, все услышали:

Раздался взрыв глумливого хохота, но Генрих был хмур. «Не может же он не слышать, что говорят об Уолси люди?» – подумала Екатерина. Однако по отстраненному виду короля можно было заключить, что он просто ничего не хочет знать.

Екатерина полагала, что Генрих будет рад принять свою сестру Маргариту Тюдор, королеву шотландцев, но, судя по всему, радости это ему не доставило. Разумеется, он обставил ее приезд пышно: сам отправился в Тоттенхэм встречать беглянку, взял с собой смирную верховую лошадь, которую послала для золовки Екатерина. Генрих сопровождал сестру, процессия двигалась по столице, при этом оба благосклонно принимали восторженные приветствия глазевшей на них толпы: король в расцвете сил и красоты и бедная, перенесшая много невзгод шотландская королева, вынужденная бежать из страны, ставшей для нее второй родиной, после того как местная знать лишила ее регентства. Вернувшись в Гринвич, Генрих воссоединился с двумя своими сестрами. Глядя, как они весело пируют и рассказывают друг другу о своей жизни за последний десяток лет, никто не догадался бы, что Генрих очень сердит на Маргариту.

– Ее место – рядом с мужем, – сказал он позже, когда они с Екатериной лежали в постели. – Да, я знаю, с ней плохо обходились в Шотландии, несправедливо лишили должности и отняли у нее сына-короля, – мой Бог, она беспрестанно жалуется на это. Но она сама настояла на поспешном браке с графом Ангусом. Знала, что лорды ненавидят его. Бог свидетель, это было худшее, что она могла сделать.

– Ее заключили в темницу, – заметила Екатерина. – Вынудили бежать в Англию, когда ей пришло время рожать. Удивительно, что она не потеряла ребенка.

– Да, и поэтому я должен оказать ей помощь, ведь нельзя же позволять им так обращаться с моей сестрой. Но я измучен ее многолетними жалобами. Вы не представляете, Кейт, что я вынес, и я не стану нагружать вас подробностями. А теперь мне придется мирить ее с шотландскими лордами. Как будто у меня своих забот мало!

Екатерине стало жаль Маргариту. Она понимала, что граф Ангус оставался со своей женой лишь до тех пор, пока та не родила от него ребенка, а потом умчался обратно в Шотландию в надежде обеспечить себе регентство. Дочуркой Маргариты и ее тезкой Екатерина восхищалась. Девочку поселили в Гринвиче в королевской детской и растили вместе с принцессой Марией. Генриху племянница, которая была на пять месяцев старше его собственной обожаемой дочери, тоже полюбилась. Он ласково называл ее Маргет. Кузины были похожи друг на дружку, и Екатерине нравилось представлять себе, что они уже подружились.

Много счастливых часов провела Екатерина со своими золовками – французской и шотландской королевами. У этих трех королев было много общего. Маргарита потеряла пятерых детей младенцами и прекрасно понимала, что выстрадала Екатерина. Все три познали большую любовь и недавно стали матерями. Екатерина, держа на коленях Марию, с завистью смотрела на «королеву Франции», которая с гордостью показывала всем своего новорожденного сына, названного в честь короля Генрихом.

Сестринская идиллия длилась недолго. «Королева Франции» не могла позволить себе задерживаться при дворе и должна была отправиться домой, а Маргарите Генрих предоставил Скотланд-Ярд – лондонский дворец королей Шотландии.