– Бедный Людовик! Но я рада, что он был добр к вам. – Екатерине было неловко обсуждать такие интимные подробности. Лучше бы они оставались секретом тех двоих, кого касались. – Но теперь вы счастливы, – добавила она, меняя тему.

– Никогда не была счастливее, – заявила «королева Франции», и глаза ее заискрились. – Главное, что Генрих по-настоящему простил нас. Мне бы хотелось чаще бывать при дворе и видеться с вами. Но вы ведь понимаете, мы не можем себе этого позволить.

Екатерина знала: у Саффолков уйдут годы на то, чтобы выплатить долг Генриху.

– Сейчас вы здесь, – сказала она и протянула руку, – я очень этому рада. В последние несколько дней мне все время хотелось плакать. Это глупо, когда я так счастлива, но повитуха говорит, это нормально в такое время. Генрих был восхитителен. Он приходил два раза на дню, чтобы повидаться со мной, и он обожает Марию. Вам надо увидеть его с малышкой на руках!

Представив себе эту картину, Екатерина улыбнулась.

И все же она чувствовала: Генрих что-то утаивает от нее. Сомнений в его радости при виде дочери не было, но Екатерина подозревала, что он таит в душе недовольство, сожалеет, что родился не сын. Она не могла винить его, ведь это было так естественно: король озабочен проблемой наследования власти, да и всякий мужчина, правитель он или йомен, хочет иметь мальчика – продолжателя рода.

Однако Екатерина, дочь Изабеллы Кастильской, иногда удивлялась про себя: почему так важно, чтобы правителем был именно мужчина? Ее мать была великой королевой, и с Божьей помощью Мария унаследует способности Изабеллы, а потому сама Екатерина не видела убедительных доводов, почему ее дочь не могла бы править. Но говорить об этом Генриху пока рано. Этот разговор она отложит до удобного момента.

После вечерни Генрих вновь пришел ее навестить. Ребенок спал – такая милая крошка, и Екатерина сидела высоко, опираясь спиной на подушки. Пыталась читать молитвенник, но бóльшую часть времени глядела обожающим взглядом на колыбель. Увидев в дверях Генриха, она отложила книгу: от его присутствия комната будто осветилась.

Он присел на кровать и взял Екатерину за руку:

– Я надеюсь, вы сегодня чувствуете в себе больше сил, дорогая.

– Да. Слава Богу, я не бросаюсь в слезы по всякому поводу. Надеюсь, скоро мне позволят встать. Не терпится вернуться к обычной жизни.

Генрих улыбался одними губами, глаза не светились весельем. Вообще, он казался рассеянным.

– Кейт, – начал Генрих, – есть новости, которые я не хотел передавать вам, пока вы не окрепнете достаточно, чтобы их вынести, но чувствую, что не должен и дальше утаивать их от вас. Ваш отец умер, да упокоит Господь его душу.

Екатерина заплакала. Это были настоящие слезы, рожденные горем, а не женскими капризами. Невероятно грустно было потерять человека, который всю жизнь был для нее путеводной звездой, видеть такое величие обращенным в прах. Грустно, что Фердинанд ушел как раз в тот момент, когда они с Генрихом помирились. На это потребовалось много времени, но прошлой осенью гнев Генриха перегорел, и между супругами заново установилось согласие.

Генрих ясно дал понять, что больше никогда не будет ходить на поводу у Фердинанда.

– Я никому не позволю управлять собой, – говорил он.

Но к тому моменту Екатерине хватало для счастья уже того, что двое самых дорогих для нее мужчин больше не враждовали.

Восшествие на престол нового короля Франции немало этому поспособствовало. Король Франциск был на три года моложе Генриха – элегантный, получивший хорошее образование, печально известный распутством и невероятно богатый. Его двор уже стал самым блестящим во всем христианском мире, это был центр притяжения для художников, ученых и прекрасных женщин, а сам монарх в делах политических успел проявить себя столь же коварным, как и все его хитромудрые предки.

Генрих завидовал, и немало. Ведь он больше не был ни самым молодым, ни самым красивым, ни самым популярным монархом в Европе. С самого начала, особенно после того, как ему сказали о попытках французского короля соблазнить его сестру, пребывавшую в трауре, Генрих проникся к Франциску недоверием и неприязнью. Ревность была взаимной, и между двумя монархами возникло острое чувство соперничества.

Генрих намеревался доказать, что он – наилучший король во всех отношениях. Екатерина стала свидетельницей неловкой сцены, когда ее супруг спросил венецианского посла, действительно ли король французов так же высок, как он.

– И так же крепок? Какие у него ноги?

– Худые, ваша милость.

– Взгляните! – торжествующим голосом провозгласил Генрих. – Какие у меня прекрасные икры! – И он радостно продемонстрировал свои ноги красивой формы и с рельефными мышцами, чем крайне сконфузил посла.

Радостно предвкушая новую войну с Францией, Генрих распорядился о постройке нескольких больших кораблей для военного флота. Это был предмет особой гордости короля. Екатерина ездила с ним в Саутгемптон, и они поднимались на борт «Henry Grace à Dieu» и «Mary Rose»[13]. Генрих, одетый в матросскую куртку и короткие штаны из золотой парчи, в тот день пребывал в отличном настроении. Он радовался, как мальчишка, играющий в кормчего, свистел в свисток так громко, будто дул в трубу, оглушая всех вокруг. Это был счастливый день.

Само собой разумеется, король отвернулся от Франции и вновь стал искать дружбы Испании. Екатерина была преисполнена радости, ибо Генрих снова стал любящим супругом. Теперь она сопровождала его во время праздников и пиров, пользовалась его полным вниманием, придворные доискивались ее милостей, и Бесси Блаунт робко стояла среди остальных фрейлин. Но что будет дальше?

Генрих поддерживал ее, был с ней нежен, пока она не выплакала свое горе. Она сокрушалась, что не может рассказать отцу о том, что наконец-то родила здорового ребенка. А ведь как раз собиралась написать ему и сообщить радостную весть. И вот Господь дарующий забрал, и в какое время! Он послал ей ребенка в утешение. Эта мысль успокоила Екатерину.

– Что же теперь будет? – спросила она, расшнуровывая платье и откидываясь на подушки.

– Ваш племянник Карл унаследовал корону всей Испании и Неаполя. В шестнадцать лет он возьмет власть в свои руки. Номинально он является соправителем Кастилии вместе с вашей сестрой Хуаной, но на самом деле будет править один.

– Он получит богатое наследство.

– В один прекрасный день он станет самым могущественным владыкой во всем христианском мире. Когда Максимилиан умрет, Карл получит Нидерланды и Австрию, а потом, возможно, станет императором. Слава Богу, что вы его тетка и у нас прочные торговые связи с Нидерландами, потому что нам потребуется его дружба.

– Я думаю о нем как мать, раз уж Хуана не может быть для него матерью. И хотя я бы все отдала, чтобы увидеть своего отца живым, но объединение – это благо для Испании.

– Это очень хорошо, – подтвердил Генрих. – Прежде я не говорил вам, что после смерти вашей матери, когда ваш отец перестал быть королем Испании и превратился всего лишь в короля Арагона, мой отец заставил меня тайно отречься от помолвки с вами, потому что рассчитывал женить меня на более именитой принцессе. Но я не отказывался от вас все эти годы, и теперь вы снова испанская принцесса.

– Я этого не знала! Помню, как меня огорчала его холодность, казалось, он собирается вечно держать нас в разлуке. Теперь все ясно – и перемена вашего отца ко мне, и его требования к моему отцу. Я никогда не могла понять, почему он так недобр ко мне, хотя прежде ему не терпелось выдать меня за Артура.

– После смерти матери мой отец изменился. Его сердце очерствело. – Генрих горько усмехнулся. – Надеюсь, я поправил дело, Кейт. И вот что, Кейт… – Он помолчал, потом сжал ее руку. – Я наговорил вам много резкостей о вашем отце и о вас. Теперь я очень сожалею об этом, очень.