Мэр немного подумал, потом уверенно произнес:

– Перекрываем весь город и играем спектакль.

Маккенна перечислил необходимые меры безопасности. Все въезды в город держать под контролем. Движение на Мейн-стрит перекрыть. Труппу поселить в “Палас дю Лак”, отель поместить под усиленный полицейский надзор. Доставлять актеров в Большой театр и обратно в отель под специальным конвоем.

Когда совещание наконец закончилось, Анна перехватила Брауна в коридоре:

– Блин, Алан, как вы могли назначить Монтейна на место Гулливера? – с негодованием спросила она. – Вы же меня пригласили в Орфеа, чтобы я возглавила полицию, разве нет?

– Это временно, Анна. Мне надо, чтобы ты сосредоточилась на расследовании.

– Вы на меня злитесь, потому что вас допрашивали по этому делу? Так?

– Могла бы меня предупредить, Анна, а не хватать, как бандита.

– Если бы вы сами рассказали все, что знаете, не оказались бы подозреваемым в этом деле.

– Анна, – рассердился Браун, которому недосуг было препираться, – если это дело будет стоить мне кресла мэра, тебе все равно придется собирать манатки. Докажи, на что ты способна, и поймай того, кто терроризирует весь город.

“Палас дю Лак” превратился в неприступную крепость. Всех актеров отвели в салон, вход в который охраняла полиция.

Толпа журналистов и любопытных жарилась под полуденным солнцем перед входом в отель в надежде увидеть Харви и актеров. Возбуждение достигло апогея, когда появился микроавтобус в сопровождении полицейских машин: труппу вот-вот повезут в театр на репетицию. Наконец, после долгого ожидания, появились актеры в окружении полицейских. Из-за заграждений раздались приветственные крики, толпа скандировала их имена. Зеваки просили фото и автографы, журналисты хотели заявлений для прессы.

Первым на призывы откликнулся Островски. К нему сразу присоединились все остальные. Те, кто еще опасался играть в “Черной ночи”, победили свои страхи, купаясь в восторгах толпы. Они прославились. Вся Америка смотрела по прямой трансляции на актеров-любителей. Это была сенсация.

– Я же вам с самого начала говорил, что вы станете звездами, – сиял от счастья Харви.

В нескольких милях оттуда Джеральд Скалини и его жена, сидя перед телевизором в своем доме на берегу океана, ошеломленно созерцали на экране лицо Дакоты Райс.

В Нью-Йорке Трейси Бергдорф, жена Стивена, включив телевизор по совету коллег, в изумлении смотрела, как ее муж строит из себя голливудскую звезду.

А в Лос-Анджелесе, в баре “Белуга”, бывшие актеры Кирка Харви оцепенело глядели на своего вдруг ставшего знаменитым режиссера, чье лицо не сходило со всех экранов на всех телеканалах. Вся страна говорила о “Черной ночи”. Они упустили свой шанс.

Единственная версия, которая пока возникла у нас с Анной и Дереком, состояла в том, что Коди был связан с Джеремайей Фолдом и его грязными делишками. Мы решили еще раз съездить к Костико в клуб “Ридж” и расспросить его. Но когда мы показали ему фото книготорговца, он поклялся, что никогда его не видел.

– Это еще кто такой?

– Человек, которого сегодня ночью убили, – ответил я.

– О господи, – простонал Костико. – Вы что, будете заявляться ко мне всякий раз, как найдете мертвяка?

– Значит, вы никогда не видели этого человека в клубе? Или в окружении Джеремайи?

– Сказал же, никогда. С чего вы решили, что он с ним как-то связан?

– Очень похоже, что мэр Гордон, которого вы не знаете, обзавелся текстом пьесы под названием “Черная ночь” у этого Коди, которого вы не знаете, а в этой пьесе было закодировано имя Джеремайи Фолда.

– Я что, похож на театрала? – отозвался Костико.

Костико был слишком глуп, чтобы складно лгать, поэтому мы могли поверить ему на слово: он никогда не слышал ни про Гордона, ни про Коди.

Может, Гордон был замешан в торговле наркотиками? А магазин Коди служил ему прикрытием? А если вся эта история с местными писателями затевалась лишь для отвода глаз, а за ней стояла преступная организация? В наших головах роилось множество гипотез, но конкретных фактов опять не хватало.

За неимением лучшего мы решили отправиться в мотель, где Костико, по его словам, заарканивал шестерок. Уже на подъезде мы поняли, что заведение с годами ничуть не изменилось. А когда мы вышли из машины, полицейская форма Анны и бляхи у нас на ремнях вызвали среди фауны на парковке небольшой переполох.

Мы собрали всех проституток в возрасте лет пятидесяти или старше. Среди них была одна, на вид явная бандерша, к тому же ее звали Реджина, Королева; она сказала, что блюдет порядок на этой парковке с середины 1980-х годов.

Реджина пригласила нас пройти в номер, служивший ей кабинетом, чтобы поговорить спокойно, вдали от чужих ушей, а главное, чтобы мы не распугали всех клиентов.

– Что стряслось? – спросила она, усаживая нас на обитый искусственной кожей диван. – Вы, похоже, не из полиции нравов, я вас тут раньше не видела.

– Уголовный отдел, – объяснил я. – Мы не затем приехали, чтобы создавать вам проблемы. У нас есть вопросы по поводу Джеремайи Фолда.

– Джеремайи Фолда? – Вид у Реджины был такой, словно она увидела привидение.

Я кивнул:

– Слова “шестерки Джеремайи Фолда” вам о чем-то говорят?

– Ну конечно, малыш, – ответила она.

– Вам знакомы эти двое мужчин? – спросил я, показывая ей фото Гордона и Коди.

– Ни разу их не видела.

– Мне нужно знать, были ли они связаны с Джеремайей Фолдом.

– С Фолдом? Не знаю.

– Могли они быть его шестерками?

– Все возможно. Честно, не имею ни малейшего понятия. Джеремайя отлавливал шестерок из числа случайных клиентов. Постоянные обычно ходили к одним и тем же девушкам и знали, что Миллу трогать не надо.

– Кто такая Милла? – спросил Дерек. – Девушка, которая служила приманкой?

– Да. Она не одна такая была, но продержалась дольше всех. Два года. До смерти Джеремайи. Всех прочих и на три месяца не хватало.

– Почему?

– Дурь, они все на ней сидели. И теряли товарный вид. Джеремайя от них избавлялся.

– Каким образом?

– Передоз. Полиция ни о чем не подозревала. Тело он где-нибудь оставлял, и копы считали, что просто одной марафетчицей стало меньше.

– А эта Милла, значит, не употребляла?

– Нет. Даже не притрагивалась к этой дряни. Умная была девочка, прекрасно воспитанная, да вот попалась как-то Джеремайе в когти. Он ею дорожил, вроде даже был в нее немножко влюблен. В самом деле красивая была. То есть, я хочу сказать, те девки на улице – они шлюхи. А в ней было что-то большее. Прямо принцесса.

– И как она ловила шестерок?

– Работала на обочине шоссе, приводила их в номер, а там уж Костико сидел в засаде. Вы Костико знаете?

– Да, – сказала Анна, – мы с ним говорили. Но я одного не понимаю, почему ни один из тех, кто попался в ловушку, не протестовал?

– О, надо было видеть Костико двадцать лет назад. Чудовище, сплошные мускулы. И жестокий до ужаса. Иногда совсем слетал с катушек. Насмотрелась я, как он ломал руки-ноги, чтобы заставить себя слушаться. Однажды ворвался домой к одному из шестерок, выволок его из кровати от перепуганной жены и превратил в котлету прямо у нее на глазах. Что парню оставалось делать после этого? Идти жаловаться в полицию, если он сам был мулом, наркокурьером? Оказался бы в тюрьме.

– А вы, значит, закрывали на это глаза?

– Это не моя парковка и не мой мотель, – возразила Реджина. – К тому же Джеремайя нас не трогал. С ним никто не хотел ссориться. Один-единственный раз я видела, как парень поставил Костико на место, вот смеху было!

– Как это случилось?

– Это был январь 1994-го, как сейчас помню, потому что снегу много намело. Чувак выходит из номера Миллы в чем мать родила, только с ключами от тачки. За ним бежит Костико. Чувак открывает дверцу, хватает газовый баллончик и брызгает на Костико. Тот визжит, как девчонка. Умора, да и только! Чувак прыгает в машину и смывается. Голяком! По снегу! Ах, какая была сцена!