— Нельзя ли поподробнее? — попросил Гэхаловуд.

— Когда с завода поступает бракованный товар, а такое случается, уж поверьте, его возвращают и заменяют. Это вопрос не только этики: представьте, что дефект, например, приведет к короткому замыканию и в вашем доме возникнет пожар. Виноват будет производитель, а это судебный процесс с колоссальным возмещением убытков. Так что, если возникает проблема, производители связываются с оптовиками, а те связываются с розничными продавцами. Вернее, это тогда так было. Сейчас, когда есть интернет, имейл и все такое прочее, можно связаться напрямую с покупателем, но раньше именно продавец должен был отслеживать проданный товар.

— И я так понимаю, Нил Роуг из “Дьютис” этого не делал, верно? — спросила Лорен.

— Никогда. Ему было наплевать. Говорил: “Что продано, то продано” — и отказывался извещать клиентов.

— Значит, если я правильно понял, — резюмировал Гэхаловуд, — “Дьютис” мог в 1998 году продать несколько принтеров с таким дефектом.

— Наверняка. Надо у него спросить.

Что мы и сделали. Нашли Нила Роуга в лавке уцененных товаров на въезде в Вулфборо.

— Им бы только на других вину свалить, — негодовал Нил. — Шлют вам несусветные письма с невообразимыми указаниями. Вы обязаны немедленно заменить все аппараты либо вернуть клиенту деньги, потом заполнить кучу бланков, отправить обратно бракованные машинки за свой счет и сто лет сидеть ждать, когда большие начальники соберутся все утвердить и возместить вам расходы. Вечно все шишки на мелкий люд валятся, чтоб им!

— Значит, вы не извещали покупателей, чтобы они вернули принтеры? — поняла Лорен.

— Ну уж нет! Когда мне приходит извещение о возврате товара, я это письмо прямиком в мусорку отправляю! А когда меня спрашивают, говорю, что ничего не получал. Это ведь доставка должна доказывать, что ты получил письмо, так?

— Почему, когда арестовали Эрика, вы не сообщили, что продали ему принтер? — спросил Гэхаловуд.

— Ну и вопрос, ничего себе! Откуда же я знал, что принтер как-то связан с полицейским расследованием? Я продаю электронику, вот и все. Я вам не Шерлок Холмс!

— Кому еще вы продали принтеры из той же партии, что Эрику?

— Пф-ф! Задачка, однако, вспомнить имена спустя одиннадцать лет. Я уже не помню, что сегодня на ланч ел.

— Льюису Джейкобу, например? — подсказала Лорен.

— Ах да, забавно, что вы про него заговорили, я как раз об этом подумал. Если уж кого и помню, так его. Он мне притащил принтер обратно, заявил, что тот вытворяет невесть что. Вроде как печатает по несколько раз одни и те же страницы. Я его проверил, ничего такого не заметил. Но он мне такой скандал закатил, хотел гарантию в ход пустить, а я не мог, потому что не стал отзывать товар. Короче, он так наседал, что пришлось проворачивать всю эту долбаную идиотскую процедуру возврата производителю, у меня это прорву времени отняло. Мы с тех пор разругались. Он больше ни разу не заходил ко мне в магазин, а я ни капли бензина не покупал на его заправке.

— Когда это случилось?

— Вот этого не помню. Может, та же модель принтера была, про какую вы говорите, может, другая. Загадка.

Если принтер вернули на завод, его наверняка можно было отследить. И действительно, юридический отдел изготовителя хранил все дела по возврату за последние двадцать лет — главным образом чтобы продемонстрировать строгий учет и контроль в случае судебного процесса.

Мы просидели там целый день, но в конце концов добыли два важнейших факта: во-первых, принтер Эрика, серийный номер которого фигурировал в полицейском досье, принадлежал бракованной партии; во-вторых, Льюис Джейкоб вернул модель из нее же. Возврат был сделан 3 марта 1999 года. Это означало, что Льюис Джейкоб мог быть автором анонимных писем Аляске и впоследствии избавился от принтера. Что же имела в виду Саманта Фрэзер, когда твердила: “Говенный принтер, я его верну в ‘Дьютис’”?

Под конец дня мы поставили в известность об этом факте шефа Лэнсдейна.

— Значит, если я верно понял, существовало несколько принтеров с таким же дефектом? — спросил он.

— Двести на весь штат Нью-Гэмпшир, — ответил Гэхаловуд. — Из них по крайней мере два в Маунт-Плезант, но, вероятно, больше.

— Подозрение падает на заправщика?

— Очень возможно. Это значит, что он мог быть автором тех писем.

Лэнсдейн на секунду задумался:

— Но это не объясняет, почему одно из писем с угрозами нашли у Эрика…

— Потому что он, возможно, тоже его получил, — заметила Лорен. — Это бы значило, что Эрик — не отправитель, а получатель.

— Значит, ты предполагаешь, — вмешался я, — что Льюис Джейкоб послал одинаковые анонимки Эрику и Аляске. Почему?

— Потому что им обоим было в чем себя упрекнуть? — стал рассуждать Гэхаловуд. — Это могло бы объяснить, почему Эрик так и не сказал нам правду по поводу найденного у него письма. Не хотел усугублять свою вину.

Мы как раз собирались уходить из главного управления, когда группа захвата засекла в каком-то рочестерском баре Рикки Позитано. Его показания в тот вечер станут настоящим откровением.

Рикки сохранился лучше, чем Саманта. Сравнивая его с фотографиями, сделанными полицией в ходе разного рода задержаний, регулярно случавшихся в его жизни, мы заметили, что он, конечно, постарел и расплылся, но шевелюра у него была все такой же черной, а главное, он находился в совершенно здравом уме.

— Самой собой, голову я не потерял, — хорохорился он. — Это вы потому говорите, что с Самантой встречались? Я от нее свалил, когда она начала курить крэк. Крэк — это черт знает что! Все мозги выносит!

— Тем не менее вы ей сделали двоих детей, — заметила Лорен.

— Это не мои щенки! — возразил он. — Она в свое время спала со всеми за дозу, а теперь ее никто не хочет. Вбила мальчишкам в башку, что это я их папаша, можете себе представить? Я их не признавал, ничего такого, но время от времени даю им на еду. У меня доброе сердце!

— Неужели? — иронически удивилась Лорен.

Рикки явно собаку съел на допросах и тут же перешел в контратаку:

— Это ведь у вас на ремне бляха полиции Маунт-Плезант? По-моему, вы несколько выходите за границы своей юрисдикции, дамочка. К тому же никто мне не зачитал мои права.

— Вас никто не задерживает, Рикки, — напомнил ему Гэхаловуд. — Нам всего лишь надо задать вам несколько вопросов.

— Я вас слушаю. Когда могу оказать услугу, так всегда с радостью.

— Почему Саманта начала курить крэк? Из-за смерти Аляски Сандерс?

— Нет, по счастью, когда та умерла, мы уже уехали в Калифорнию. Путешествовали по побережью Тихого океана. К тому же я ночь провел в камере, с дорожными копами повздорил.

— Знаю, — сказал Гэхаловуд, — я проверял. В ночь убийства вы были в камере в Монтесито.

— Ба, раз в жизни не зря в тюрягу угодил. А то еще и меня бы подозревали…

Рикки тут же пожалел о своей фразе: он сказал слишком много или слишком мало.

— Почему вас должны были подозревать в смерти Аляски? — спросил я.

— Я пошутил просто.

— Мы знаем, что вы отжали десять тысяч долларов у Льюиса Джейкоба, — подхватила Лорен. — Может, из-за этого?

— Слушайте, знаю я ваши полицейские штучки. Делаете вид, что вам известно все, чтобы я раскололся. Хочу письменную гарантию: если я говорю, то имею иммунитет.

Запрашивать прокуратуру было слишком поздно, а переносить на завтра признания Рикки нам не хотелось. В любом случае его ни в чем не обвиняли, мы могли подписать ему какую угодно бумагу, она нас ни к чему не обязывала. Так что Лэнсдейн немедленно написал официальное письмо, которое не имело никакой юридической силы, зато заставило Рикки заговорить:

— Однажды в воскресенье, в конце февраля, Саманта мне позвонила с заправки. Она была в шоке. Сказала: “Приезжай скорей, это срочно! Нас кто-то решил шантажировать”.

Воскресенье, 28 февраля 1999 года