Я прокручивал в уме дело Аляски Сандерс, а в промежутках занимался остатками семейства Гэхаловудов. Перри был похож на собственную тень. Он и без того не отличался говорливостью, а теперь замкнулся в полном молчании. Девочки старались держаться. Я изо всех сил опекал их, говорил за двоих, старался принести немного веселья в дом — прежде такой радостный, а теперь мрачный. Занялся тем, чего совсем не умел, — готовкой. Сперва напек гору банановых пирогов тети Аниты. Но пришлось переключаться на предельную скорость и впрягаться в приготовление полных обедов. Топчась в одиночестве на кухне, я взывал к тете Аните. Она вдохновляла меня в кулинарных трудах. Вскоре рядом возник еще один призрак — призрак Хелен Гэхаловуд. То ли вслух, то ли про себя, сам не знаю, я твердил ей наивную до невозможности фразу: “Хелен, я не хочу, чтобы ты умирала”. И, повинуясь ходу воспоминаний, заново пережил день, когда впервые ее встретил.

Два года назад

2 июля 2008 года

Это случилось в самый разгар дела Гарри Квеберта. Следствие принимало скверный оборот. Мы с Гэхаловудом ездили допросить отца Нолы Келлерган, и беседа слегка вышла из-под контроля, в основном по моей вине. Покинув дом преподобного Келлергана, мы с Перри бурно обменялись любезностями, после чего он пригласил меня к себе поужинать. Когда мы подъехали к его дому, я сказал:

— Надеюсь, ваша жена не будет против, что я вот так, без приглашения.

— Не волнуйтесь, писатель, у нее сильно развито чувство жалости.

— Спасибо, сержант, утешили.

Хелен Гэхаловуд только вернулась из супермаркета и, разбирая огромные хозяйственные сумки, пыталась уместить их содержимое в холодильник.

Перри объявил о моем приходе с присущей ему деликатностью:

— Прости, дорогая, что тебе придется ставить лишнюю тарелку, но я подобрал этого беднягу на улице. По-моему, он как две капли воды похож на уродца с обложки той книжки, что валяется у тебя на ночном столике, нет?

В ее потрясающей улыбке отразилась вся ее доброта. Она протянула мне руку:

— Как я рада наконец познакомиться с вами, Маркус! Мне так понравилась ваша книга! Вы правда ведете расследование вместе с Перри?

— Он мне не напарник, — сердито буркнул Перри. — Просто любитель, навязался на мою голову и портит мне жизнь.

— Ваш муж потребовал возместить ему стоимость моей книжки, — пожаловался я Хелен.

— Не обращайте внимания, — ответила Хелен. — В душе он милый.

Я предложил помочь и вытащил из сумки овощи. Перри глядел на меня с насмешкой.

— Вот видишь, — сказал он жене, — вроде помогает, а на самом деле только бардак разводит. Если б ты знала, сколько свиней он мне подложил в расследовании!

— Это означает, что вы способный, — обернулась ко мне Хелен.

— Видите, писатель, в ней опять говорит жалость.

— У Перри нет напарника, — продолжала Хелен. — Он на дух никого не переносит. Сколько коллег он водил домой за последние годы? Ни единого.

— Потому что мне хорошо в семейном кругу, — оправдался Перри, добыл из холодильника две банки пива и протянул одну мне.

Хелен заговорщически подмигнула:

— Видите, Маркус, вы ему очень нравитесь.

— Не нравитесь вы мне, писатель!

— Зовите меня Маркус, сержант, мы же почти друзья.

— Никакие мы не друзья. Вы меня зовете «сержант», я вас зову «писатель», чисто рабочие отношения.

Хелен воздела глаза к небу:

— Добро пожаловать в семейство Гэхаловудов, Маркус!

В тот вечер, после ужина, сидя вдвоем с Перри на террасе, я сказал:

— У вас изумительная жена, сержант. Единственный ее недостаток — что она вышла замуж за вас.

Гэхаловуд расхохотался.

Малия и Лиза, которым я рассказал, как познакомился с их матерью, расхохотались. Мы заканчивали ужинать. Мое оссобуко оказалось настолько несъедобным, что пришлось заказать пиццу. За столом мы сидели втроем, Перри не спускался. Когда он наконец появился, вид у него был особенно мрачный. Девочкам назавтра надо было снова идти в школу, и, поглядев на их отца, я подумал, что для них так будет лучше.

Перри положил себе кусок пиццы и молча сжевал его. Потом дочери поднялись к себе в комнату, и мы с Перри остались на кухне одни. До сих пор у нас не было случая побыть вдвоем. У меня было ощущение, что он меня избегает. Я составил тарелки в посудомоечную машину, а он изо всех сил старался запихать коробки из-под пиццы в мусорное ведро.

— Это во вторсырье, — заметил я.

— Никогда не сдавал вторсырье.

— Все когда-то бывает впервые, сержант.

Он положил коробки на кухонную стойку и, ворча, удалился. Прибрав на кухне, я спустился к себе в спальню. Растянулся на кровати, поглядел на фотографию Аляски Сандерс и взял в руки анонимное письмо. Куда-то оно Хелен привело, что-то она обнаружила. Что же?

Я всматривался в листок, как будто на нем вдруг мог появиться какой-то знак. И внезапно осознал очевидную вещь, на которую до сих пор не обращал внимания: шрифт текста был гармоничным. Короткая фраза (“Кэрри и Донован невиновны”) была составлена из отдельных букв, но коллаж не резал глаз. Тут я понял, что буквы вырезаны из одной газеты. Любопытная деталь: почему не замести следы, используя несколько разных газет?

Письмо я разглядывал лежа, держа его в вытянутых вверх руках, и в конце концов случайно подставил его под свет потолочной лампы. На просвет сквозь одну из букв проступила какая-то надпись. Отклеив букву, я обнаружил на обороте загадочную цепочку цифр и букв:

Надпись была напечатана поперек. Что это могло быть такое? Ответ пришел быстро: передо мной был фрагмент адреса. Адреса подписчика газеты, из которой вырезали кусочек и вставили в письмо Гэхаловуду.

Наконец-то я напал на след.

Назавтра мы с Лэнсдейном встретились в кафе в центре Конкорда, и я рассказал ему о своем открытии:

— Найдем подписчика, найдем и автора письма.

— Не стоит горячиться раньше времени, Маркус, — охладил он мой пыл. — Вы даже не представляете, сколько кафе, ресторанов, медицинских кабинетов и черт знает чего еще подписаны на газеты для посетителей. Человек, изготовивший это письмо, мог подобрать газету где угодно, хоть на улице, даже в мусорном баке. Вы можете себе вообразить, чтобы кто-то послал анонимку с собственным адресом?

— Его толком не видно, — возразил я. — Нельзя сбрасывать со счетов небрежность.

— Ну Маркус, кто же будет использовать для анонимки газету, на которую подписан? Это же бессмыслица.

— Я и об этом подумал, представьте себе. Это может быть человек, который где-то заперт и у которого нет доступа к другим газетам. Например, заключенный.

— Заключенный?

— Кто-то сидит в тюрьме, — предположил я. — Его сокамерник, задержанный за что-то совершенно другое, признается ему в убийстве Аляски Сандерс. И человек пишет анонимное письмо Гэхаловуду.

— Заключенные не получают газет.

— Он получил посылку, завернутую в газету, — упорствовал я, — и использовал ее, чтобы составить текст.

— Переписка заключенных проходит проверку. Письмо бы перехватили.

— Нет, если он передал его с адвокатом.

— Чтобы адвокат согласился играть роль почтальона и отнес письмо к Гэхаловудам? Не верю, Маркус. Хоть и отдаю должное вашему богатому воображению.

— Тем не менее я уверен, что этот адрес куда-то привел Хелен Гэхаловуд.

— Возможно, — согласился Лэнсдейн. — Поэтому для начала надо попытаться найти адрес, а не блуждать в предположениях.

Участие Лэнсдейна в этом деле было каким-то двойственным: какая-то часть его “я” совершенно явно не желала пачкаться. Но и пренебречь происходящим он не мог. Поэтому, когда он встал со словами: “Удачи вам в поисках, держите меня в курсе”, я в досаде воскликнул:

— Удачи? То есть как “удачи”? Вы меня бросаете одного, выкручивайся как знаешь?