Входя в стеклянную дверь ресторана, я почувствовал, как взгляды завсегдатаев вонзились в меня словно кинжалы. С колотящимся сердцем я уселся за столик № 17, и ко мне в бешенстве подлетела Дженни — сказать, что такого подонка, как я, свет не видывал. Я думал, она запустит кофейником мне в физиономию.

— Это что же, — разразилась она, — ты сюда явился просто бабла срубить на наших костях? Всякие мерзости про нас писать?

В глазах у нее стояли слезы. Я попытался понизить градус:

— Дженни, ты же знаешь, что это неправда. Эти отрывки не предназначались для печати.

— Но ты в самом деле написал этот ужас?

— Эти фразы вырваны из контекста, потому они и омерзительны…

— Но эти слова написал ты?

— Да. Но…

— Никаких «но», Маркус!

— Я никому не хотел причинить зла, уверяю тебя…

— Зла ты не хотел причинить? Хочешь, зачитаю тебе твой шедевр? (Она развернула газету.) Вот, смотри, что написано: «Дженни, официантка в „Кларксе“, с самого первого дня влюбилась в Гарри…» Это ты обо мне такое пишешь? Подавальщица, неряха обслуга, у которой на Гарри слюнки текут?

— Ты же знаешь, что это неправда…

— Но, блин, так написано! Так написано в газетах по всей этой долбаной стране! И это все прочтут! Мои друзья, моя семья, мой муж!

Дженни орала. Посетители молча наблюдали за сценой. Ради общего спокойствия я решил удалиться и направился в библиотеку в надежде найти в лице Эрни Пинкаса союзника, способного понять катастрофические последствия перевранных слов. Но и он не горел желанием меня видеть.

— О, великий Гольдман явился, — произнес он. — Ищешь, каких бы еще гадостей написать про этот город?

— Я в ужасе от этой утечки, Эрни.

— В ужасе? Кончай комедию ломать. О твоей книжке говорят все. Газеты, интернет, телевидение только о тебе и говорят! Ты должен быть счастлив. Во всяком случае, надеюсь, ты сумел выжать все, что можно, из тех сведений, какие я тебе накопал. Маркус Гольдман, всемогущий бог Авроры, этот самый Маркус является сюда и говорит: «Мне надо знать то, мне надо знать это». И даже спасибо не скажет, как будто так и надо, как будто я на побегушках у величайшего писателя Маркуса Гольдмана. Знаешь, чем я занимался на этих выходных? Мне семьдесят пять лет, а я, чтобы свести концы с концами, через воскресенье подрабатываю в супермаркете в Монберри! Собираю тележки на парковке и везу их ко входу в магазин. Да, я ничем не прославился, я не звезда вроде тебя, но имею я право на капельку уважения или нет?

— Мне очень жаль.

— Жаль? Да ничего тебе не жаль! Ты не знал, потому что тебе это неинтересно, Марк. Тебе никто не интересен в Авроре. Все, что тебе нужно, — это слава. Но у славы есть и оборотная сторона!

— Мне честно очень жаль, Эрни. Пойдем пообедаем вместе, если хочешь.

— Не хочу я обедать! Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое! Мне надо книги расставлять. Книги — это важно. А ты — никто.

Ошеломленный, испуганный, я забился в свою нору в Гусиной бухте. Маркус Гольдман, приемный сын Авроры, сам того не желая, предал свою семью. Я позвонил Дугласу и попросил опубликовать опровержение.

— Опровержение чего? Газеты просто напечатали то, что ты написал. Да и вообще, книжка через два месяца выйдет.

— Газеты все извратили! Там ничто не соответствует моей книге!

— Да ладно тебе, Марк, не парься. Тебе надо сосредоточиться на тексте, вот это и впрямь важно. У тебя мало времени. Ты помнишь, что мы три дня назад встречались в Бостоне и ты подписал договор на миллион долларов и должен меньше чем за два месяца написать книгу?

— Помню! Знаю! Но это не значит, что я должен писать макулатуру!

— Книга, написанная за несколько недель, — это книга, написанная за несколько недель…

— За это время Гарри успел написать «Истоки зла».

— Гарри — это Гарри… Ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Нет, не понимаю.

— Он очень большой писатель.

— Спасибо! Огромное спасибо! А я, значит?..

— Ты же знаешь, я не то хотел сказать… Ты писатель, скажем так… современный. Тебя любят, потому что ты молодой и динамичный… И продвинутый. Ты продвинутый писатель, вот. От тебя не ждут, чтобы ты получил Пулитцеровскую премию, людям нравятся твои книги, потому что они в тренде, потому что они их развлекают, и это тоже очень здорово.

— Ты что, правда так обо мне думаешь? Что я «развлекательный» писатель?

— Не передергивай, Марк. Но ты же понимаешь, что публика запала на тебя, потому что ты… Красавчик.

— Красавчик? Еще того лучше!

— Марк, в конце-то концов, ты же понимаешь, о чем я! Ты несешь определенный образ. И я уже сказал, ты в тренде. Тебя все обожают. Ты и хороший друг, и загадочный любовник, и идеальный зять… И потому «Делу Гарри Квеберта» обеспечен невероятный успех. С ума сойти, книжки еще нет, а ее уже с руками рвут! Сколько работаю, никогда ничего подобного не видел.

— «Делу Гарри Квеберта»?

— Это же название книги.

— Какое еще название книги?

— Ты сам так написал.

— Это же было рабочее название! Я там в заглавии уточнил: «рабочее название». Ра-бо-чее. Если ты не знаешь, это прилагательное означает «неокончательное».

— Барнаски тебе не сказал? Отдел маркетинга решил, что это идеальное название. Они вчера обсуждали. Срочно собрались из-за утечки. Рассудили, что раз так, то надо использовать утечку как инструмент маркетинга, и сегодня с утра запустили рекламную кампанию книги. Я думал, ты знаешь. Посмотри на сайте.

— Ты думал, что я знаю? Дуг, мать твою! Ты мой агент! Ты должен не думать, а действовать! Ты должен убедиться, что я в курсе всего, что происходит вокруг моей книжки, дьявол тебя раздери!

Я в бешенстве швырнул трубку и ринулся к компьютеру. Вся главная страница сайта издательства «Шмид и Хансон» была посвящена моей книге. Там красовалось мое большое цветное фото, черно-белые картинки Авроры и следующий текст:

В тот же день, в тринадцать часов, должны были состояться судебные слушания, назначенные прокуратурой по результатам графологической экспертизы. Журналисты осаждали ступени здания суда в Конкорде, комментаторы телеканалов, которые вели прямую трансляцию, излагали от себя откровения, вычитанные в газетах. Говорили о возможном прекращении судебного преследования; выходил смачный скандал.

За час до начала заседания я позвонил Роту и сказал, что в суд не приеду.

— Прячетесь, Маркус? — рассердился он. — Знаете, нечего из себя красну девицу строить: эта книга — божий дар для всех. С Гарри снимут обвинение, вы обеспечите карьеру себе, а заодно подтолкнете как следует и мою: я буду уже не просто Рот из Конкорда, а тот самый Рот, о котором говорится в вашем бестселлере! Так что книга будет весьма кстати. Особенно для вас, на самом-то деле. Вы что, за два года так ничего и не написали?

— Заткнитесь, Рот! Вы не знаете, о чем говорите!

— А вы, Гольдман, прекратите этот цирк! Ваша книжка произведет фурор, и вы это прекрасно знаете. Вы собираетесь объяснить всей стране, что Гарри извращенец. У вас пропало вдохновение, вы не знали, о чем писать, и теперь вот пишете книгу, заранее обреченную на успех.

— Эти страницы не предназначались для печати.

— Но эти страницы написали вы. Не беспокойтесь, я очень надеюсь сегодня вытащить Гарри из тюрьмы. Скорее всего, благодаря вам. Подозреваю, что судья читает газеты, а значит, мне не составит труда его убедить, что Нола была общая подстилка.

— Не делайте этого, Рот! — закричал я.

— Это почему же?

— Потому что она такой не была. И он любил ее! Он ее любил!

Но он уже повесил трубку. Чуть позже я увидел его на экране своего телевизора: он победоносно шагал по ступеням Дворца правосудия с улыбкой до ушей. Журналисты тянули к нему микрофоны, спрашивали, правда ли то, что пишут в газетах: Нола Келлерган в самом деле развлекалась со всеми мужчинами в городе? Расследование опять начинается с нуля? И он радостно отвечал «да» на все вопросы.