Изри резко встает из-за стола, хватает пачку сигарет и уходит из комнаты.

– Не волнуйся, – шепчет Васила. – Он не переносит, когда об отце разговор заводят. Тот так плохо с ним обращался…

– А где он сейчас?

– Исчез, когда Изри было пятнадцать. Ни слуху ни духу, и надеюсь, мы его больше никогда не увидим!

Изри возвращается и, ни слова не говоря, садится за стол.

– Холодно на улице? – спрашивает Васила.

– Прохладно…

Позже мы просто болтаем, и обстановка разряжается. У Василы взгляд молодой, с хитрецой, она невероятно энергична для своих лет. Мне нравятся ее спокойный голос, мягкие движения. Она рассказывает о муже, и я замечаю, как блестят у Изри глаза. Я никогда не видела, чтобы он плакал, только когда ему снятся кошмары, и я уверена, что сегодня вечером он тоже не расплачется. Не при нас.

Я узнаю, каким был Хашим, что он был сильным, храбрым, работящим.

Честным человеком.

Потом Васила берет меня за правую руку и разглядывает ужасные шрамы. Она спрашивает, страдаю ли я от того, что со мной произошло.

– С тех пор как Изри меня спас, я счастлива. Я с ним очень счастлива… Я никогда не смогу отблагодарить его за то, что он для меня сделал.

В этот раз глаза блестят у меня.

– Надеюсь, ты позабудешь боль, которую причинила тебе моя дочь, – добавляет Васила.

– Это в прошлом, – говорю я. – «Величайшая слава не в том, чтобы никогда не ошибаться, а в том, чтобы уметь подняться каждый раз, когда падаешь».

За моей тирадой следует удивленное молчание.

– Это не мои слова! – быстро уточняю я. – Это один философ написал. Философ, которого звали Конфуций.

– Да ты ученая, дочка! – улыбается Васила.

– Меня этим словам научил Тристан!

Изри бросает на меня косой взгляд.

Страшный взгляд.

– Кто такой Тристан?

Они обнимают Василу и поднимаются в маленькую комнатку на втором этаже. Тама закрывает дверь и ложится под одеяло. Несмотря на свежий вечер, Изри открывает окно и закуривает.

– Васила чудесная, – говорит Тама. – Я очень рада, что мы познакомились.

Изри смотрит на нее ничего не выражающим взглядом.

– Ты ей очень нравишься.

– И прекрасно!.. Согреешь меня?

Он тушит окурок, раздевается и ложится в постель. Они обнимаются, Таме хочется прикоснуться к нему, вдохнуть его запах, почувствовать, как бьется его сердце.

– Ты думаешь, она в шоке оттого, что мы спим вместе, хоть и не женаты?

– Не думаю, – шепчет Изри.

Он проводит рукой под ее ночной рубашкой, и она тихонько смеется:

– Не здесь! Бабушка услышит!

– Не волнуйся…

Тама все равно не может долго сопротивляться. С той ночи, ночи убийства, что-то между ними произошло. Они стали близки, как никогда раньше.

Стали сообщниками. Навсегда.

В кульминационный момент Изри зажимает Таме рот, чтобы у бабушки не зародились подозрения. Потом падает на матрас, тяжело дышит. Тама прижимается к нему и слушает свое тело, которое говорит ей, как она любит Изри. Как он важен для нее.

– Итак. Кто такой Тристан? – вдруг тихо спрашивает Изри.

– Я же тебе уже говорила, у него книжный магазин, я там книжки покупаю.

– Гм… Опиши его.

Тама вздыхает:

– Он умный и начитанный.

– Не играй со мной, Тама…

– Что ты имеешь в виду?

– Сама прекрасно знаешь.

Она секунду раздумывает, прежде чем ступить на зыбкую почву, и клянет себя за то, что произнесла это имя.

– Старый, – говорит она.

– Насколько старый?

– Ну, старый! Старше тебя.

– Точнее.

Это уже не вопрос, а приказ.

– Не знаю! Ну, лет пятьдесят. Он мне советует разные книжки, вот и все… Ты ревнуешь или что?

Он поворачивает к ней голову, и в глубине его глаз Тама видит угрожающие молнии.

– А должен, Тама?

– Нет, Из… Я люблю только тебя, и ты это прекрасно знаешь.

Он чуть улыбается, его улыбка так же загадочна, как и его взгляд. Потом крепко обнимает, как будто хочет показать, что она принадлежит ему.

Только ему, и никому больше.

Я молча стою у могилы Хашима, он похоронен в мусульманской части маленького местного кладбища. Я не знала этого человека, но мне тяжело. Потому что тяжело Изри.

Я думаю о маме, о том, что и она тоже лежит в могиле. Там, далеко от меня. Я не могу пойти к ней на могилу, не могу принести цветы. И конечно, секундой позже я думаю об отце. Помнит ли он еще о том, что я существую? Волнуется ли за меня? Хорошо ли себя чувствует?

Я бы так хотела сказать ему, где я, чем занимаюсь. Хотела бы рассказать последние новости и услышать его голос…

Но Изри мне это строго-настрого запретил.

Может быть, когда-нибудь я смогу убедить его изменить мнение.

Мы выходим с кладбища ближе к полудню и отвозим Василу домой, а потом уезжаем. Изри хочет показать мне эти места.

Узкие дороги петляют, я открываю для себя осенние Севенны, и душа у меня ликует. Меня поражает каждый дом, каждый бедняцкий хуторок, каждая речушка.

Мы обедаем в прекрасном ресторане, в роскошном месте. Обед стоит сумасшедших денег. Когда Изри вынимает из бумажника крупную банкноту, я невольно думаю о том, откуда эти деньги. Инкассаторская машина? Банк? Краденые драгоценности?

Я горю желанием узнать, почему он выбрал такую дорожку, такую жизнь. Убивал ли он уже людей, вставших на его пути во время какого-нибудь ограбления? Спросить не решаюсь. Я же маленькая Тама, служка, кто я, чтобы задавать ему подобные вопросы?

Я говорю себе, что это, наверное, и есть любовь. Когда не задают вопросов.

Изри делает знак официанту, чтобы тот принес счет. И вдруг тихо признаётся:

– Знаешь, Тама, дедушка всю жизнь работал как про́клятый. И в результате умер в нищете. Я не хотел жить, как он. Закончить, как он… Ты понимаешь?

Я на секунду теряю дар речи. Изри читает мои мысли? Увидел вопрос у меня в глазах? Я для него как открытая книга?

– Да, понимаю, – говорю я. – Но принять это сложнее.

– Если что, людей я не убиваю. Просто забираю деньги, вот и все.

Он чуть улыбается и продолжает:

– Я предпочитаю ответить, пока ты сама не спросила…

Когда мы выходим из ресторана, я немного растеряна.

И говорю себе, что, может быть, это и есть любовь.

Мы путешествуем весь день. Пересекаем реки Тарн и Жонт, поднимаемся на гору Эгуаль. От грандиозных пейзажей кружится голова, иногда становится страшно, я уже не знаю, куда смотреть. Я прошу, чтобы Изри сфотографировал меня, нас.

Чтобы я навсегда это запомнила. Что я была здесь, что я жила здесь. Что я была свободна.

Позже, около шести вечера, Изри останавливает машину на вершине одного из холмов, и мы смотрим, как над Севеннами заходит солнце. Чем больше темнеет небо, тем больше я кажусь себе песчинкой.

Я провела самый прекрасный день в жизни. И, несмотря на обещания Изри, я думаю, что лучше дня уже не будет.

– Расскажи мне о своей сестре, – вдруг говорю я.

Он удивленно оборачивается.

– Твоя мать однажды сказала, что у нее была дочка…

Он несколько секунд медлит с ответом. По всей видимости, я затронула больную тему.

– Она умерла, – наконец говорит он. – Еще до рождения. Мне было шесть, когда это случилось… Матери все равно пришлось рожать. И потом ее похоронили в крошечном белом гробу.

Я, конечно, ненавижу Между, но холодею от этой ужасной истории.

– Какой кошмар, – шепчу я. – А известно, от чего она умерла?

– Нет. Может быть, из-за побоев отца.

– Мне так жаль, любимый… Как ее звали?

Он снова с удивлением на меня смотрит:

– Никто еще меня об этом не спрашивал.

– Хоть она и умерла до рождения, но имя же у нее было…

– Аниса. Ее звали Аниса.

Уезжать тяжело. Особенно оставлять Василу. Я была у нее всего пять дней, но мне кажется, что мы знакомы всю жизнь.