На носу Лорана, который начинал раздуваться, как воздушный шар, готовый к полету, красовался холодный компресс. Фрэнк пристроился рядом и рассказал Филиппу, что Марианна ошалела, прочитав заметку в газете.

— Эта сумасшедшая чуть нас не прикончила! — кричал Лоран, прижимая к носу полотенце. — Хорошенькое дело! Нужно срочно сбыть ее с рук!

— Говорил я тебе: надо выкинуть эту газету!

— На фиг! Думаешь, я могу за всем уследить…

— Я бы никогда не подумал, что эта история может настолько ее взбудоражить, — продолжал комиссар, словно говоря сам с собой.

— Она чокнутая! — голосил Лоран. — У меня, мать твою, голова раскалывается!

— Филипп, отвези его в больницу, пожалуйста…

— Не стоит! — сдавленно запротестовал капитан.

— Без разговоров! Поехали…

Филипп усадил Лорана в «лагуну». Установив на крышу маячок, быстро выехал из имения. Фрэнк выпил кофе, понемногу успокаиваясь. Потрогал пострадавшую челюсть, тут же отдернул руку. Даже прикоснуться больно. По синяку с каждой стороны. Суперсексуально!

Он поднялся, приложил ухо к двери. Вскрики, плач. Он поколебался немного, но все же вошел. У него чесались кулаки. Хотелось отплатить той же монетой. Но его задел за живое вид женщины, совершенно впавшей в отчаяние. Женщины, которая рыдала, скорчившись на полу. В конце концов он забыл о мести. Кроме того, она не решилась его убить. Даже, кажется, отказалась от своего намерения прежде, чем Филипп оглушил ее.

— Успокойся, Марианна…

При звуке его голоса она застыла.

— Ни к чему себя доводить до подобного состояния… Нас доводить до подобного состояния.

— Я во всем виновата! Если бы я не сбежала, они не посадили бы его в тюрьму! Я во всем виновата…

Фрэнк был изумлен, видя, как эта девушка страдает из-за мужчины. От любви. Он даже вообразить себе не мог, что Марианна на это способна. Любить до отчаяния. Мало-помалу буря улеглась. Дыхание Марианны выровнялось. Фрэнк помог ей прислониться к кровати.

— Нужно вытащить его оттуда, — прошептала она. — Он невиновен…

— Я знаю! Но ничем не могу ему помочь.

— Почему он признался? — простонала она. — Почему?

— Копы, должно быть, сломали его. Если в нем есть слабина…

— Нет и не было в нем никакой слабины… Ты не отдашь мне газету? У меня нет его фотографии…

— Хорошо, — вздохнул он. — Постарайся не переживать. Все уладится.

Он снова спустился в кухню. Всмотрелся в фотографию вертухая, был поражен тем, какие светлые у него глаза. Полная противоположность глазам Марианны. Он завалился на канапе. Голова горела огнем.

И Фрэнк окунулся в густые черные воды.

Судья растерялся, увидев лицо задержанного. Мэтр Анди, который по-прежнему не рвался помочь подзащитному, все же сразу пошел в атаку:

— Вы, как и я, можете констатировать состояние моего клиента. Следует отложить допрос…

Он шумно чавкал жевательной резинкой с хлорофиллом: так бычок блаженно смакует зеленую травку на шаролезском лугу.

— С вами грубо обращались, месье Бахман? — спросил судья. — Кто именно?

Даниэлю даже удалось язвительно улыбнуться. Грубо обращались?

— Те, кто призван меня защищать… Мои прежние коллеги.

— Вас избили охранники?

— Да, месье судья. Меня избили охранники… И едва не убили.

— Я могу возбудить дело, начать расследование…

— Ну еще бы! Тогда они опять возьмутся за свое прямо сегодня вечером.

— Вы предпочитаете, чтобы я сидел сложа руки?

— Вы должны делать свою работу! Повторяю: я не помогал Марианне совершить побег! Стало быть, нет никаких причин держать меня под стражей!

— Это вы так говорите, месье Бахман! Я же, напротив, считаю, что вы не только помогли ей, но и знаете, где она находится сейчас.

Даниэль вздохнул:

— Нет, я не знаю, где она… Надеюсь, что в безопасности.

— Давайте-давайте, месье Бахман! Усугубляйте свое положение!

— Я имею право на любовь, да или нет? Против любви нет никакого закона, насколько мне известно!

— Нет, в самом деле… Но ваша любовь вас привела к преступлению…

Забавно он произнес это слово: любовь. Будто оно из лексикона инопланетян. Даниэль всмотрелся в его лицо. Сухое, высокомерное. Некрасивое. Кожа изжелта-зеленоватая, под цвет отвратительных обоев, покрывающих стены кабинета. Глаза такие же выразительные, как у подтухшего карпа. Губы тонкие, в ниточку.

— Кроме того, против вас выдвинуты новые обвинения… Полицейские снова встретились с Соланж Париотти, которая сообщила им поразительные факты.

Заполучить ее в полную власть. Разбить ее хорошенькую мордочку о стену. Выцарапать глаза. Вырвать змеиный язык. Такие криминальные фантазии пришли вдруг на ум Даниэлю.

— Она утверждает, что вы доставляли в тюрьму запрещенные вещества. Снабжали Гревиль сигаретами и, что гораздо серьезнее, героином. Что вы имеете сказать по этому поводу?

Анди с ужасом воззрился на своего клиента. С дурацким видом стал листать копию досье, лежавшую у него на коленях. Даниэль размышлял в ускоренном темпе. Врать бесполезно, они быстро все проверят.

— Это правда, — признался он, выдерживая оловянный взгляд судьи. — У Марианны не было денег, она не могла покупать себе сигареты… Да, я снабжал ее. Что до героина, это был способ держать ее в рамках…

— Держать в рамках? — поперхнулся судья.

— В тюрьме такая девушка, как она, — бомба замедленного действия… Ей двадцать лет, у нее неистовый нрав, она приговорена к пожизненному… Давать ей наркотик и сигареты означало предоставить отдушину, это был способ держать ее под контролем. Если она вела себя тихо, то получала дозу.

— Забавные методы! Таким образом вы распространяли наркотики в тюрьме!

— Я не получал от этого никакой выгоды. Приносил только для Марианны… Никакой коммерции.

— Возможно… Это следует проверить. Кто вас снабжал?

— А… Этого я вам не скажу.

— Было бы лучше, если бы сказали…

— Я не могу.

— Вам нечего бояться, вы сидите в тюрьме!

— Ну и ну! Я в полной безопасности! Достаточно поглядеть на мою физиономию, чтобы в этом убедиться!

— Не могу оценить вашего юмора, месье Бахман…

— Тем хуже. Мне нечего добавить по данному поводу.

— Хорошо… Мы к этому вернемся позже. Но вы и за это ответите перед законом… И это только усугубит наказание.

— В моем положении…

На мгновение мелькнула мысль, не выдать ли Санчеса, который его покрывал. Но он тут же одумался. Нельзя терять главную свою опору в недрах тюрьмы. Это значит сразу подписать себе смертный приговор.

— В последний раз предлагаю: скажите нам, где скрывается Гревиль, и суд это учтет…

— Я не знаю, где она! Сколько раз я должен это повторять? Я не знаю, где она прячется. И я не помогал ей бежать из больницы…

Судья открыл окно, в комнату проникли уличный шум и смог.

— Можно покурить? — спросил Даниэль.

— Разумеется, нет. Курение приводит к раку легких.

Еще бы! Лечить эту фигню уже слишком поздно.

— Хорошо, — пробормотал судья, усаживаясь на место. — Не угодно ли начать сначала? Что вы сделали в тот день, когда навещали вашу любовницу в больнице?

Любовницу. Впервые с его жизнью соотнесли это слово, немного грубое. Даниэль слабо улыбнулся:

— Я принес ей вещи… И мы занимались любовью. Знаете, этим занимаются вдвоем, и это очень приятно.

— Эй! Фрэнк!.. Фрэнк?

Комиссар издал хриплый крик. Увидел через амбразуру век обеспокоенное лицо Филиппа. Приподнялся, сел, опустив голову на спинку канапе. Будто молотом ударили по затылку.

— Тебе нездоровилось? — забеспокоился Филипп.

— Сам не знаю… Очень болела голова, и… я прилег… Сейчас сколько времени?

— Час дня.

— Уже? Я продрых четыре часа?

Фрэнк вдруг заметил, что и Лоран тоже тут, сидит в кресле прямо напротив него.

Четверть секунды понадобилась, чтобы его узнать. Толстенная повязка в форме буквы Т скрывала его лоб и опускалась до кончика носа. Два фингала вместо глаз.