Закрываю дневник. Заставляю себя успокоиться. Настоящее потихоньку начинает заявлять о себе. Темнеющая комната, в которой я сижу. На улице что-то сверлят. У моих ног стоит кофейная чашка.

Я смотрю на висящие на стене часы и только теперь, вздрогнув, осознаю: это те же часы, о которых написано в моем дневнике, та же гостиная, где сижу я – та самая женщина, о которой в нем написано, а история, которая рассказана в дневнике, – моя собственная.

Прихватив дневник и чашку, я иду на кухню. Там, на стене, висит та же самая доска, которую я видела сегодня утром, те же ЦУ, сделанные крупными буквами и аккуратным почерком, а ниже фраза, которую написала я сама: «Собрать вещи к вечеру?»

Надпись. Что-то мне в ней не нравится, но я не могу понять, что именно.

Я думаю о Бене. О том, как ему, должно быть, трудно живется. Никогда не знает, с кем он проснется утром, что я сегодня вспомню и смогу ли дать ему любовь, которую он заслужил.

Но теперь? Теперь-то я все понимаю. И знаю достаточно, чтобы мы оба смогли начать жизнь заново. Интересно, поговорила ли я уже с ним, как собиралась? Наверное, ведь я была так уверена, что это следует сделать, но в дневнике про это не написала. Вообще в дневнике уже неделю нет никаких новых записей. Должно быть, я отдала дневник доктору Нэшу, не успев ничего записать. Или почувствовала, что больше нет нужды записывать то, что со мной происходит, с тех пор как я показала дневник Бену.

Я вновь открываю первую страницу своего дневника. Вот они, написанные теми же синими чернилами слова: «НЕ ДОВЕРЯЙ БЕНУ».

Достаю ручку и зачеркиваю их. В гостиной я натыкаюсь на альбом с вырезками и фотографиями. Изображений Адама там по-прежнему нет. И утром Бен мне про него не рассказывал. И не показывал содержимого металлического ящика.

Я вспоминаю свой роман «Для утренних пташек» и смотрю на дневник в своих руках. В голове промелькнула непрошеная мысль: а что, если я все это выдумала?

Я встаю. Мне нужно найти доказательства. Связующее звено между тем, что я только что прочла, и тем, что окружает меня в действительности; знак, что прошлое, о котором я читала, не плод моего воображения.

Кладу дневник в сумочку и выхожу из гостиной. Вешалка для пальто на месте, под лестницей, а рядом с ней стоят шлепанцы. Если я поднимусь наверх, то найду кабинет мужа, а в нем шкаф, так? В нижнем ящике которого, под полотенцем, лежит металлическая коробка. А ключ от нее – в тумбочке возле нашей кровати.

А если так, то найду ли я своего сына?

Мне нужно узнать. Я бегу наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

Кабинет оказывается меньше, чем я предполагала, но шкаф на месте, солидный, с металлически-серым отливом.

Там и правда лежит полотенце, а под ним – коробка. Я поднимаю ее, готовясь вытащить наружу. С дурацким чувством: там, наверное, пусто или заперто.

Оказалось – ни то ни другое. В коробке обнаруживается моя книга. Не тот экземпляр, который мне дал доктор Нэш, – на первой странице нет круглого следа от кофейной чашки и страницы чистенькие. Должно быть, эту книгу хранил Бен. Ждал, когда я вспомню достаточно, чтобы вернуть мне мой роман. И я задумываюсь: куда могла деться книга, которую дал мне доктор Нэш?

Я вытаскиваю книгу, а под ней оказывается единственное фото. Мы с Беном – улыбаемся на камеру, но вид у нас обоих невеселый. Снимок как будто сделан недавно – мое лицо похоже на то, которое я каждый день заново узнаю в зеркале, а Бен выглядит точно так же, как сегодня утром, когда собирался на работу. На заднем плане виден дом, посыпанная гравием подъездная дорожка и горшки с ярко-красной геранью. Перевернув фотографию, я вижу надпись: «Варинг-Хаус». Должно быть, снимок сделан в день, когда он забрал меня домой.

И все. Больше фотографий нет. В том числе снимков Адама. Исчезли все фотографии, которые я находила в этой коробке раньше.

«Этому есть объяснение, – сказала я себе. – Должно быть». Я начинаю рыться в бумагах на его письменном столе: журналы, каталоги компьютерных программ, школьное расписание с графами, выделенными желтым маркером. Запечатанный конверт, который я тут же хватаю, повинуясь внезапному импульсу, но фотографий сына нет и там.

Я спускаюсь на кухню и готовлю себе чай. Кипяток, пакетик. «Не оставляй его в чашке надолго и не выжимай до конца, намотав веревку на ложечку, иначе выделится слишком много танина и чай будет горьким». Вот почему это я помню, а что родила сына – нет? Где-то в гостиной звонит телефон. Он в сумочке – и не «раскладушка», а подарок мужа. Я нажимаю «ответить». Бен.

– Кристин? У тебя все нормально? Ты дома?

– Да, – отвечаю я. – Да. Спасибо.

– Ты сегодня куда-нибудь ходила?

Его голос кажется знакомым, но отчего-то отстраненным. Я возвращаюсь к нашему последнему разговору, но не помню, говорила ли ему о встрече с доктором Нэшем. Может, он и правда не знает об этом. А может, испытывает меня: скажу, не скажу. Я думаю о приписке, сделанной рядом с записью о встрече: «Не говорить Бену». Должно быть, я написала это до того, как поняла, что могу ему полностью доверять.

Я хочу доверять ему. Хватит лжи.

– Да, – отвечаю я. – Встречалась с врачом. – (Он молчит.) – Бен?..

– Прости, – отзывается он. – Я слышал. – (Отмечаю про себя: он не удивлен.) – Я тут еду, – поясняет он, – машин много, пробки. Слушай, я просто звоню напомнить: ты не забыла, что надо собраться? Мы уезжаем.

– Конечно не забыла. Я очень жду этого!

И понимаю, что так оно и есть. Думаю, нам будет полезно куда-нибудь съездить. Будет шанс начать все сначала.

– Я скоро приеду, – говорит он. – Можешь собрать наши вещи? Как приеду, помогу, но лучше будет, если мы выедем пораньше.

– Конечно, – отвечаю я.

– В гостевой спальне в шкафу два чемодана. В них все и надо сложить.

– Хорошо.

– Я люблю тебя, – говорит он, и только когда он уже отключился, слишком поздно, я отвечаю: я тебя тоже.

Я иду в ванную. Я женщина, говорю я себе. Взрослая женщина. У меня есть муж, которого я люблю. Я вспоминаю, что прочитала в дневнике о сексе. О том, как он занимается со мной любовью. Про то, что я получаю от этого удовольствие, там не сказано.

Нравится ли мне заниматься сексом? Я даже этого не знаю. Нажав на кнопку слива, я снимаю брюки, колготки и трусы. Сажусь на краешек ванны. Каким чужим мне кажется собственное тело. Совершенно незнакомым. Как я могу с удовольствием отдавать его другому, если не узнаю его сама?

Запершись в ванной, я раздвигаю ноги. Слегка, потом шире. Приподняв блузку, смотрю вниз. Обнаруживаю растяжки на теле – я нашла их у себя в тот день, когда вспомнила про Адама, вижу курчавый кустик лобковых волос. Интересно, брила ли я лобок и кому это важно – мне или мужу? Думаю, уже никому.

Сложив ладонь чашечкой, кладу ее на холмик лобковой кости. Пальцы касаются половых губ, слегка раздвигая их. Проведя по выступу, как я понимаю, клитора, я слегка надавливаю, нежно поглаживая его пальцем, и ощущаю легкую щекотку. Скорее, лишь тень ощущения.

Интересно, что же будет дальше.

Чемоданы ждут меня в гостевой спальне, как он и сказал. Компактные, крепкие, один чуть больше другого. Я отношу их в спальню, в которой проснулась сегодня утром, и кладу на кровать. Отодвинув верхний ящик гардероба, обнаруживаю наше с ним белье.

Начинаю выбирать одежду для нас обоих, ему – носки, мне – колготки. Вспомнив описание той ночи, когда у нас был секс, я понимаю, что где-то у меня должны быть чулки с резинками. Неплохо бы найти их и прихватить с собой. Не помешают.

Открыв шкаф, я выбираю платье, юбку. Пару брюк, джинсы; на полу замечаю коробку из-под обуви – ту самую, где когда-то я прятала дневник; она пуста. Интересно, как мы себя ведем на отдыхе? Ходим по ресторанам или сидим в уютных пабах, расслабляясь у настоящего камина, освещенные мягким розоватым светом? Бродим наугад по незнакомым улочкам или ездим на машине по заранее намеченным маршрутам? Остаток жизни мне предстоит потратить на то, чтобы это узнать. Приятная перспектива.