Я взглянула на нее. Она отвернулась от меня, чтобы заслонить от ветра огонек зажигалки, так что я не видела выражения ее лица и не смогла понять, нарочно она сменила тему или просто спросила.

– Нет, – ответила я. – Несколько недель назад я вспомнила, что у нас был сын, и с тех пор писала в дневник, не забывая об этом. Это как камень на груди. Но нет. Я совсем его не помню.

Она выпустила облачко голубоватого дыма:

– Жаль. Чертовски жаль! Но Бен ведь показывает тебе фотографии? Разве это не помогает?

Я подумала: мне столько надо ей сказать. Кажется, они с Беном когда-то общались, дружили. Мне стоило быть осторожнее, тем не менее я чувствовала все возрастающую потребность говорить и слушать правду.

– Да, фото он мне показывает. Но почему-то нигде в доме нет его портретов. Говорит, чтобы я не расстраивалась. Он их спрятал. – Я чуть не сказала: «И запер на ключ».

Ее это как будто удивило.

– Спрятал? Серьезно?

– Ну да, – ответила я. – Он считает, что я слишком расстроюсь, если случайно найду его портрет.

Клэр кивнула:

– Ты можешь не узнать его? Не понять, кто это такой?

– Ну, наверное.

– Возможно, он и прав, – сказала Клэр. – Теперь, когда его нет с вами.

«Нет с нами», – повторила я про себя. Как будто он просто переехал и теперь живет отдельно, ходит с подружкой в кино и покупает булочки в магазинчике за углом. Хотя я все понимала. Понимала потребность в негласном уговоре не упоминать о смерти Адама. Еще не время. Понимала, что Клэр тоже хочет защитить меня.

Я промолчала. И попыталась представить, каково это – каждый день видеть собственного сына в те времена, когда дни мои еще текли чередой, а не отпиливались один от другого, как чурбаки от бревна. Представить, что когда-то я узнавала своего сына, просыпаясь утром, могла строить планы и с нетерпением ждать Рождества или дня его рождения.

Просто смешно, подумала я. Теперь я не вспомню даже, когда у него был день рождения.

– А тебе бы не хотелось его увидеть?..

Сердце мое так и подпрыгнуло.

– У тебя есть фотографии? – спросила я. – Я могу их посмотреть?

Кажется, ее это удивило.

– Ну конечно! – ответила она. – Целая куча. Только дома.

– А можно мне одну? – спросила я.

– Ну да, но…

– Пожалуйста. Это очень важно для меня.

Она накрыла мою ладонь своей:

– Ну конечно. В следующий раз обязательно захвачу. Только… – Она не договорила, вдалеке раздался крик; к нам с плачем бежал Тоби, а за его спиной продолжалась игра в футбол. Клэр выругалась сквозь зубы. – Тоб! Тоби! Что случилось? – (Он не остановился.) – Черт! Пойду выясню, что там.

Она побежала и присела на корточки перед сыном, очевидно расспрашивая, что случилось. Я посмотрела под ноги. Тропинка поросла мхом, и то тут, то там бетон пробивали травинки, стремясь к свету. Я была довольна. Клэр не просто подарит мне фотографию Адама. Она сделает это в следующий раз. А это значит, мы станем видеться чаще. Я понимала, что каждая наша встреча будет казаться мне первой. Какая досада – всякий раз забывать, что у тебя нет памяти.

И еще. Легкая грусть, с которой она говорила про Бена, заставила меня поверить: бред это, ничего между ними не было.

Она вернулась.

– Все в порядке, – объявила Клэр и, бросив сигарету, растерла ее каблуком. – Мячик не поделили, вот и все. Пройтись не хочешь? – Я кивнула, и она повернулась к Тоби: – Хочешь мороженое, сынок?

– Да, – ответил он.

Мы втроем направились к зданию. Тоби держал мать за руку. Как он похож на мать! Тот же огонь в глазах.

– Мне тут очень нравится, – сказала Клэр. – Такой вид… вдохновляющий.

Я посмотрела на серые дома и купы зелени:

– Это точно. Ты все еще рисуешь?

– Если это можно так назвать. Скорее, краску перевожу. Все стены в нашем доме увешаны моей мазней, но больше ни у кого моих картин нет, – посетовала она. – А жаль.

Я улыбнулась. Правда, не стала вспоминать о своей книге, хотя и хотела узнать, читала ли она ее и что думает. Я спросила:

– Чем же ты теперь занимаешься?

– Вот Тоби воспитываю. Он на домашнем обучении.

– Ясно, – ответила я.

– Не то чтобы мы этого хотели, – добавила она. – Его просто не берут в школу. Говорят, он постоянно нарушает дисциплину. Они с ним не справляются.

Я посмотрела на ее сына – он шел с нами, держа мать за руку, и казался совершенно спокойным. Клэр пообещала купить ему мороженое, и он был счастлив. Невозможно поверить, что передо мной трудный ребенок.

– Каким был Адам? – спросила я.

– Ребенком? – уточнила она. – Хороший мальчик. Очень вежливый. Послушный, ну, ты понимаешь.

– Я была хорошей матерью? Он был счастлив?

– О Крисси! Да. Да. Адама любили, как никого другого. Ты этого не помнишь? У вас долго не получалось. Потом была внематочная беременность. Мне показалось, ты уже отчаялась забеременеть снова, а затем появился Адам. Вы были так счастливы. И тебе нравилось ходить беременной. Мне вот совсем не понравилось. Ходишь раздутая, как бочка, и тошнит все время. Ужас. Но ты – другое дело. Ты вся светилась. Крисси! Ты словно озаряла помещение, стоило тебе войти.

Несмотря на то что мы шли, я закрыла глаза и попыталась вспомнить или хотя бы представить себе свою беременность. Ни то ни другое не вышло.

Я взглянула на Клэр:

– А потом?

– Потом ты родила. Это было удивительно. Разумеется, Бен был рядом. И я приехала, как только смогла. – Она остановилась и посмотрела на меня. – Матерью ты была прекрасной, Крисси. Адам был счастливым ребенком. За ним ухаживали, его любили. Больше всех на свете.

Я попыталась вспомнить свое материнство и детство сына. И снова ничего не вышло.

– А Бен?

Она помедлила, потом ответила:

– Бен был хорошим отцом. Всегда. Он очень любил сына. Каждый вечер летел с работы на крыльях, чтобы увидеть его. Когда малыш сказал первое слово, он созвал всех, чтобы объявить об этом. И когда он начал ползать, а потом сделал первый шаг. Как только сын научился ходить, Бен стал водить его в парк, играть с ним в футбол, возился с ним. А Рождество! Столько игрушек! Думаю, единственная причина, по которой вы тогда ссорились, – это дикое количество игрушек, которое покупал Бен. Ты боялась, что он испортит сына.

Внезапно я ощутила укол сожаления, мне захотелось просить прощения у сына за то, что я когда-либо хотела ему в чем-то отказать.

– Теперь бы я позволила ему все, что бы он ни захотел, – вздохнула я. – Если бы только могла.

Она грустно посмотрела на меня:

– Я знаю. Знаю. Но можешь утешать себя тем, что он никогда ни в чем не нуждался.

Мы пошли дальше. Возле тропинки стоял фургончик с мороженым, и мы направились в его сторону. Тоби дернул мать за руку. Она наклонилась к нему и, достав из кошелька банкноту, протянула ему.

– Выбери один шарик! – закричала она ему вслед. – Только один! И не забудь сдачу!

– Клэр, а сколько было Адаму, когда я потеряла память?

Она улыбнулась:

– Года три. Или четыре. Не больше.

Я почувствовала, что ступаю на опасный путь. Но у меня не оставалось выхода. Если я хочу узнать правду.

– Врач сказал, что на меня напали. В Брайтоне. Что я там делала?

Я смотрела на Клэр, прямо в лицо. Казалось, она принимает решение, взвешивая за и против, обдумывая.

– Точно не знаю, Крисси, – наконец ответила она. – И никто не знает.

Мы замолчали и какое-то время наблюдали за Тоби. К тому времени он уже купил мороженое и теперь сосредоточенно его разворачивал. Пауза затягивалась. Если я не заговорю, подумала я, мы так и будем молчать.

– Я изменяла мужу, так?

Реакции не последовало. Она не вздохнула, не задержала дыхание: да ты что, ничего подобного! Лицо ее не выглядело удивленным. Клэр пристально, спокойно посмотрела на меня:

– Да. Ты изменяла Бену.

Голос ее был бесстрастным. Интересно, что она подумала обо мне тогда и что думает сейчас.

– Расскажи, – попросила я.