Я задерживаю дыхание. Нельзя допустить, чтобы она меня увидела. Но тут к ее голосу присоединяется еще один:

– Сэди?

Гэвин?

Луч фонаря мечется по стенам пещеры и в конце концов натыкается на меня.

– Черт. Вот она! Сэди!

В его голосе слышится невыразимое облегчение.

– Ты здесь! – выдыхает он, потом обращается к Монике: – Она здесь!

Неужели и он во всем этом замешан? Надо спасаться. Оскальзываясь на влажных камнях, я вступаю обратно в воду и погружаюсь с головой. Она, ледяная, смыкается надо мной, и я понимаю, что не могу даже пошевелиться. Нужно бежать, но куда?

Вариант только один. Обратно в темноту, в пещеру, а оттуда в море.

Впрочем, нерешительность дорого мне обходится. Гэвин дотягивается до меня и хватает за локоть.

– Стой! – кричит он. – Что ты делаешь?

Я вырываюсь, но он держит крепко. Чуть позади него Моника с фонарем в руках пытается перебраться через камни.

– Пусти меня!

Взмахиваю рукой, и, хотя удается высвободиться, я поскальзываюсь на ослизлых камнях и падаю лицом в воду. Черная глубина летит мне навстречу, я не могу дышать. Гэвин вновь хватает меня и пытается поставить на ноги.

– Дейзи! – кричит Моника. – Подожди!

Имя смыкается вокруг меня точно тиски. Желание сбежать пропадает; я прекращаю сопротивляться. Я обмякаю – должно быть, от шока. Гэвин крепко держит меня, и я слышу его изумленный голос:

– Дейзи?

Время останавливается. Я не знаю на сколько, но молчание нарушает Моника.

– Да, – подтверждает она. – Так, ладно.

Гэвин колеблется, у него явно масса вопросов, но она подхватывает меня под вторую руку:

– Помоги ей.

Они вытягивают меня из ледяной воды на узенький карниз и склоняются надо мной. Я закашливаюсь, и из ноздрей вытекает теплая соленая вода вперемешку с соплями. Гэвин придерживает мою голову, Моника тоже. Ее пальцы лежат на моем горле, и мне кажется, что сейчас она сожмет их и будет сжимать до тех пор, пока не выдавит из меня жизнь.

– Дейзи, – произносит она, наклоняясь к самому моему лицу, – ты должна пойти с нами.

Я мотаю головой. Мое тело отключается. Я не могу вернуться туда, в Блэквуд-Бей. Теперь, когда я знаю, что сделала с Сэди, не могу.

– Дейзи, идем! Здесь небезопасно, поверь мне.

Похоже, она имеет в виду Брайана. Он бросит катер у лодочного спуска и поспешит сюда. Но почему она мне помогает?

Нет ни сил, ни желания спрашивать. Теперь, когда я узнала, что сделала, все потеряло смысл. Мне плевать, что со мной будет.

Подождав секунду, Моника поворачивается к Гэвину:

– Помоги поднять ее наверх, а потом беги в деревню и приведи кого-нибудь.

Он стоит у нее за спиной и смотрит на нас обеих. Кажется, он растерян, не может понять, что происходит и стоит ли оставлять меня здесь наедине с Моникой.

– Я пытаюсь ей помочь! – кричит она, и Гэвин наконец стряхивает с себя оцепенение.

Вместе они поднимают меня на ноги, и мы карабкаемся по туннелю в подвал Дэвида. В темном углу скрывается выход – рассохшаяся дверца, заставленная старыми коробками. Над головой висит одинокая лампочка, оплетенная паутиной.

Моника поворачивается к Гэвину:

– Бога ради, скорее приведи помощь.

Я пытаюсь выдавить что-то сквозь клацающие зубы, но Моника мне не дает.

– Поверь, я хочу все исправить. – Она снова смотрит на Гэвина. – Иди! Что стоишь?

Он наконец решается и бежит вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Мы с Моникой приваливаемся к пыльной стене, слишком уставшие, чтобы говорить. Меня бьет дрожь, промокшая одежда липнет к телу, руки и ноги болят. Я могла бы умереть тут, в этом подвале, просто уснуть и больше не проснуться. И по заслугам. Но в глубине души я понимаю, что не имею права погибнуть. У меня есть важное дело: не допустить, чтобы все сошло Брайану с рук.

– Моника?

Поначалу кажется, она не слышит меня, но потом все же нарушает молчание:

– Ты была права. А я, идиотка, не желала замечать, что происходит у меня под носом. Он убеждал, что ничего такого нет. Девочки ходят на вечеринки, потому что им нравится. Они соблазняли мужчин, делали фото, а он потом их шантажировал. Девочки были в доле. Так он говорил.

Ее подбородок дрожит, и она закрывает лицо руками, чтобы я не видела, как ей стыдно, но не может сдержать слез.

– Я любила его, – рыдает она. – Всю жизнь. И верила каждому его слову. А он просто меня использовал.

Она все говорит, теперь уже шепотом:

– Он догадался, что ты вернулась. Сказал, ему бросилось в глаза, как странно ты держала сигарету – точно Дейзи. Сказал, нужно разрулить ситуацию. Он заставил меня заснять Блафф-хаус и потребовать, чтобы ты пришла туда одна. Но потом… Добавил, что единственный способ тебя заткнуть, – это убить. Тогда-то я все и поняла. Тогда-то я и поняла, что смерть Сэди не была случайной. Что он и ее убил.

Я смотрю на Монику, и меня сжигает стыд за наше общее прошлое.

– Нет. Это я ее убила, – вырывается у меня рыдание.

Мне хочется со всей силы вжаться в пол, провалиться сквозь землю.

– Дейзи, милая, он заставил тебя. У тебя не было выбора.

Я пытаюсь ей поверить. Ничего не выходит, но звучание моего настоящего имени действует странным образом – выводит меня из ступора. Я снова испытываю какие-то чувства. Острую жалость к Сэди и к остальным девочкам. К Монике.

– Ты все еще его любишь.

Она качает головой, но я вижу ответ в ее глазах.

– Как можно быть такой дурой?! – восклицает Моника. – Я думала, он меня спас.

– Спас тебя?

– От моего отца.

Она выдавливает эти слова еле слышно, но я понимаю, что она имеет в виду. Насилие описывает круг за кругом, как говорила доктор Олсен. Но, может, сейчас у Моники появился шанс разорвать этот порочный круг.

Впрочем, как и у меня. Мало-помалу я чувствую, как оживаю, просыпаюсь, очухиваюсь, точно мой старенький ноутбук.

– Как ты узнала, где меня искать?

– Мы с Гэвином вместе сообразили. Если ты спрыгнула со скалы и осталась жива, значит должен быть способ попасть обратно в дом. Он читал про контрабандистов и догадался. – Она замолкает, потом спрашивает: – Вчера вечером, когда приходила ко мне… Ты правда считала, что ты Сэди?

– Да, – отвечаю (я искренне в это верила, пусть даже одна на всем белом свете). – Но ты знала, что ее нет в живых.

Я размышляла о том моем эпизоде потери памяти, состоянии фуги. Должно быть, я сама выдумала большую часть своих якобы вернувшихся воспоминаний, в которых разрозненные обрывки реальности переплелись с моими собственными фантазиями и представлениями о жизни Сэди. А самые важные факты – что она мертва и что это я ее убила – начисто стерла из памяти.

– Моя психика… В какой-то момент она просто не выдержала. Я верила, что я – Сэди… Все эти годы.

Не выдержала и расщепилась надвое, думаю я. Наполовину Сэди, наполовину Дейзи.

И тут на меня обрушивается осознание: я понятия не имею, кто я такая.

Вот только это неправда. Я Алекс. Я снимаю фильмы. Я успешный режиссер, ну или была им когда-то.

– Ты пойдешь в полицию? – спрашиваю я.

Она смотрит в пол. Ей, разумеется, не хочется.

– Наверное, – произносит она наконец. – Расскажу, что здесь произошло. Мне придется.

– И о том, что я сделала.

– Это не твоя вина, – качает она головой. – Ты была совсем девочкой.

– Но уже и не ребенком.

– Не вини себя, Дейзи. Ты никак не могла ее спасти.

– Но это не отменяет того факта, что именно я ее убила.

Она открывает рот, чтобы возразить, но тут сверху раздается голос:

– Да, Дейзи. Ее убила ты.

Он доносится от входа в подвал. Поддерживая друг друга, мы пытаемся подняться, но я обессилена, и прежде чем хотя бы одна из нас успевает твердо встать на ноги, Брайан уже бежит вниз по лестнице. В руке у него что-то металлическое, он с размаху бьет Монику в висок. Она ахает, оседает и, цепляясь за все подряд, едва не увлекает за собой меня. Но я все же удерживаюсь на ногах, в то время как она с тошнотворным хрустом валится на землю.