Я не могу заставить себя посмотреть на него, поэтому устремляю взгляд прямо перед собой, в направлении паба. Из его голых стен торчат крюки, вкрученные на равном расстоянии друг от друга. Я успокаиваю себя: должно быть, летом на них висят корзины с цветами – фуксиями, например, ядерно-розовыми и огненно-красными, – но сама картина кажется нереальной. Вместо цветов я вижу освежеванные туши – зарезанных свиней, заколотых ягнят. Вздернутых на крюках и истекающих кровью. Девушку, кричащую от боли. Внезапно меня охватывает желание развернуться и убежать.

Нет. Все это нездоровые фантазии. Я заставляю себя подняться по ступенькам и вхожу в теплое помещение, не обращая внимания на посетителей, заскочивших в обед пропустить по стаканчику. Они молча провожают меня взглядами до барной стойки.

– Как дела, золотце? – спрашивает хозяйка, когда я подхожу.

Вид у нее какой-то подавленный.

– Спасибо, неплохо. Можно мне воды?

– И все?

Я на мгновение задумываюсь. До вечера еще далеко, ну и что?

– Нет, лучше дайте-ка мне виски.

Она наливает порцию в бокал. Маслянистая тягучая жидкость липнет к стеклу, точно кровь.

– Моника не появлялась? – спрашиваю я, протягивая ей деньги.

– Да вон сидит.

Она кивает на столик в уголке. Моника одна; заметив меня, жестом просит подойти. Я усаживаюсь рядом, и она закрывает книжку, которую держит на коленях.

– Все в порядке?

Она склоняет голову набок, и я задаюсь вопросом, не слышала ли она нас прошлой ночью. Стены в домах тонкие, – в конце концов, слышу же я, как она ходит за стенкой.

– Это правда? – спрашиваю я.

– Что?

– Что вы видели, как Дейзи прыгнула со скалы.

У нее вытягивается лицо.

– С чего вы взяли?

– Дэвид сказал.

– Правда, что ли? – удивляется она. – А зачем вам вообще понадобилось с ним разговаривать? Да еще об этом.

Отвечать на этот вопрос я не хочу.

– Так как?

Моника вздыхает, потом обводит зал взглядом:

– Не здесь. Идемте наверх.

Она встает из-за стола, и мы подходим к барной стойке. Моника спрашивает Беверли, не возражает ли та, и, получив согласие, ведет меня к двери в углу. Я чувствую, как с каждым шагом где-то глубоко внутри, точно костер из уголька, начинает разгораться страх, неопределенный, но вполне живой.

– Идемте, – говорит Моника.

Дверь разевает пасть, черную и необъятную, и в нос ударяет странный запах, соленый с сернистой ноткой. Меня подмывает сбежать, но я понимаю, что это глупо, и заставляю себя двинуться следом за Моникой по ступеням.

Наверху она щелкает выключателем, и под потолком тускло загорается пыльная лампочка. Мы стоим в узком коридорчике; пожелтевшие от времени обои отклеиваются от стен, слева и справа тянутся ряды дверей. Мы входим в одну из них и оказываемся в захламленной гостиной. Все свободные поверхности заставлены немытыми чашками из-под кофе, в углу беззвучно работает огромный телевизор. В комнате стоит застарелый табачный дух, и меня немедленно начинает подташнивать; сердце колотится в груди, точно дикий зверь, отчаянно пытающийся вырваться из клетки.

Моника плюхается на диван и указывает мне на кресло напротив.

– Бев пускает меня сюда, когда мне хочется покурить, – поясняет она, хотя я ни о чем не спрашивала.

– Ясно.

Она с улыбкой вытаскивает из пачки сигарету.

– Значит, Дэвид сказал вам, что я видела, как Дейзи прыгнула со скалы.

– Вы не говорили мне об этом.

Мой голос звучит слабо и жалобно. Я откашливаюсь, но это не помогает.

– Не говорила.

– Почему?

– Просто так.

– Что вы видели?

– В смысле? Она спрыгнула со скалы. Вот и все, что я видела.

Иногда я тоже вижу, хочется мне сказать. Я вижу, как она стоит на краю обрыва в длинном струящемся платье, ветер подхватывает и раздувает его и оно блестит в свете луны. В этом бледно-голубом свечении она кажется совершенно призрачной, неземной. Я вижу, как она делает шаг вперед, к краю утеса, за ним другой, практически плывет по воздуху. Потом без паузы она делает еще один, самый последний роковой шаг и беззвучно исчезает.

Впрочем, я знаю, что все было не так. На ней были джинсы. Ботинки. Куртка. Ничего возвышенного. Ничего утонченного и хрупкого. Ни намека на поэтичность.

– Что вы там делали?

– Просто гуляла.

Она щелкает зажигалкой, и я шарахаюсь, как от выстрела, а когда вскидываю голову, вижу сразу двух Моник: в глазах двоится.

– Алекс?

Я моргаю, и все вокруг вновь обретает четкость. Нужно хоть что-то сказать. Нельзя уплывать. Я всаживаю ногти себе в ладонь, но ничего не чувствую.

– Что именно вы видели?

Она качает головой: то ли не хочет рассказывать, то ли ей больно воспоминать. Наконец она начинает говорить, но очень тихо:

– Она просто там стояла. Неподвижно. Поначалу я ее даже не узнала. Она была слишком далеко, на самом краю. Просто стояла и смотрела вдаль.

– Она точно была там одна?

– Да, совершенно одна.

Она лжет. Однозначно лжет. Дейзи убил Дэвид. Он едва не сознался.

– Она вас видела?

– Нет. Она оглянулась, всего один раз, но при этом явно находилась где-то в своем мире. Кажется, я что-то ей крикнула. А потом она прыгнула.

Моника произносит это так просто, так буднично. «Она прыгнула». И все. Как будто она шагнула с тротуара на проезжую часть на пешеходном переходе.

– И?..

– Что – и?..

Неужели она не кричала? Даже не вскрикнула? Неужели ты не попыталась ничего сделать, чтобы помешать ей?

Впрочем, что она могла сделать? Сигануть с утеса следом за Дейзи? Отрастить крылья и поймать ее на лету?

– И что вы предприняли?

– Я подбежала, разумеется. Что еще я могла предпринять? – Она выдувает из ноздрей дым. – Посмотрела с края утеса вниз. Кажется, что-то кричала, сейчас уже точно не помню.

– Вы не стучались в дом к Дэвиду? В трейлер?

– Стучалась, – отвечает она. – Дэвид сказал, что он уже лег. Я решила, что разбудила его.

– Вы ему поверили?

Она раздумывает.

– Так поверили?

– Я не знаю. Со стороны-то как понять? Не знаю. Он вроде зевал, но это выглядело как-то…

– Как?

– Фальшиво, что ли. Но может, он и ни при чем.

– Не уверена, – говорю я. – Он был знаком и с Дейзи, и с Зои.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Думаю, Элли тоже с ним общается.

– Она бы мне рассказала, – качает головой Моника. – Я уверена.

– Так что вы сделали, когда Дэвид вам открыл?

– Мы позвонили в полицию.

Некоторое время я наблюдаю за ней: глаза подернуты дымкой, будто она переживает все заново.

– Поэтому кто-то считает, что Дэвид причастен? Потому что он солгал, что спал?

– Я никому об этом не рассказывала. Какой смысл? Мне всего лишь показалось.

– Почему же тогда?

– Кое-кто говорил, что Дейзи там видели.

– Но она там жила. Им пришлось переставить трейлер к нему в сад…

– Нет. В его доме. На крыше. У него там что-то вроде террасы, я думаю. А когда ее об этом спросили, она все отрицала. Как будто ей велели держать язык за зубами. Так что люди рассудили, что он имеет какое-то отношение к ее решению… Ну, вы понимаете.

– Покончить с собой.

– Да. – Некоторое время она молчит. – Послушайте, оставьте вы это дело в покое. Правда. Не стоит слишком глубоко во все это влезать.

Но я уже влезла. И если бы ты только знала, насколько глубоко.

– Прошло десять лет, – произносит она. – Дейзи все равно не вернуть.

Но я так просто не сдамся.

– А вдруг Зои сбежала по той же причине? Это произошло всего несколько лет назад. По-вашему, двух пропавших девушек мало?

– Трех, – поправляет она, сощурившись.

– Тем более. И это длится до сих пор. Сколько еще должно исчезнуть?

– Нисколько. В смысле, ничего не длится.

– Но…

– Послушайте, – перебивает Моника. – Мне пора.

Мы выходим обратно в коридорчик. Та дверь…

– Что там?

Мой голос звучит слабо и безжизненно. На лбу бисером выступает пот.