Я представляю себе разнузданную Таню в деловом костюме и строгой блузке. Мелькает мысль, что, пожалуй, от нее можно такого ожидать, но я тут же понимаю, насколько это глупо. От нее можно ожидать? А что, разве от любого из нас нельзя – при определенных обстоятельствах?

– И что? Когда вы обо всем узнали…

– Я не собирался распускать руки.

Пан или пропал. Я предполагала совсем другое.

– Вы ударили ее?

– Она вам так сказала?

– А как тогда все было?

– Я ударил его.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться от накатившего облегчения. Пытаюсь представить эту сцену, вообразить Гэвина, подкарауливающего на улице своего соперника, а может, даже заявившегося к нему домой. Как все было? Возможно, он нанес удар холодно и расчетливо, трясясь от ужаса и переживая, к чему это все приведет, но считая, что альтернативы нет. Или гнев внезапно ослепил его, и все остальное просто померкло. Может, он сам себе удивился, опустив глаза и увидев на полу поверженного соперника, и лишь тогда осознал, на что способен?

– Вы ударили своего начальника?

– Он сказал, что заберет заявление из полиции, если я уволюсь, так что у меня не было особого выбора.

Хладнокровный Гэвин победил.

– Мне очень жаль, – говорю я.

– Сейчас, задним числом, я понимаю, что давно хотел перемен в жизни, – пытается он шутить. – Просто тогда я не отдавал себе в этом отчета.

Его оптимизм явно наигранный; не знаю уж, кого из нас он хочет обмануть. Впрочем, я молчу. В глубине души я даже испытываю облегчение: правда оказалась вовсе не такой ужасной, как я боялась.

– Ладно, какая теперь разница, – говорит Гэвин устало. – Это все дело прошлое. – Он вскидывает на меня глаза. – Да, кстати, я в курсе, кто вы такая.

Мне вдруг становится нечем дышать, перед глазами все плывет и двоится. Я будто смотрю на Гэвина сквозь треснувший объектив.

– Что?

Прикидываю, получится ли у меня сбежать.

– Здесь сложно сохранить что-то в тайне. По крайней мере, надолго… С вами все в порядке?

– Что вы узнали?

– О, лишь то, что это вы сами снимаете фильм. Зачем вы сказали, что просто помогаете собирать материал?

Меня снова накрывает волной облегчения.

– А-а, – тяну я. – Да так, совершенно без причины…

– Из скромности? Я все про вас прочитал. Даже не подозревал, что вы такая знаменитость. «Черная зима», да? – Он явно прошерстил Интернет, и я невольно чувствую себя польщенной. – Пока не успел его посмотреть.

– Вы и не обязаны.

– Я сам хочу.

Это действительно так. Я вижу. Это не попытка ко мне подольститься. А если и попытка, то очень тонкая. Некоторое время мы сидим молча, глядя друг на друга.

– Кажется, мы оба были не совсем откровенны, – замечает Гэвин.

Я внимательно изучаю крышу. Там, высоко над землей, висит зацепившийся за стропила уже слегка сдувшийся ярко-зеленый воздушный шарик.

– Похоже на то.

– Простите.

– И вы меня.

Он понижает голос:

– Я правда хочу помочь. Выяснить, что здесь происходит.

«Знаю», – думаю я. Он полон решимости, надо отдать ему должное.

– Может, раз такое дело, перейдем уже на «ты»?

Я пожимаю плечами.

– Я видела Лиз, – говорю я. – Она забралась ко мне в машину, практически меня похитила.

Гэвин аж рот разевает от неожиданности:

– Что?!

– Она хотела кое-что мне показать на торфяниках.

Я молча наблюдаю за его реакцией. Но ее нет, он лишь еле заметно нервозно морщится, терпеливо ожидая, когда я продолжу.

– Она считает, что там похоронена Дейзи. – Я выдерживаю небольшую паузу. – Или Сэди.

– Сэди?!

– Да.

– Но Сэди сбежала.

Я пересказываю ему то, что услышала от Лиз, и когда заканчиваю, он присвистывает:

– Звучит как полный бред.

– Я знаю. Но что, если они нашли тело Дейзи, когда его вынесло на берег? Я имею в виду, раньше полиции. И похоронили ее, чтобы скрыть улики.

– Кто «они»? И что на это сказала полиция?

– Лиз туда не обращалась.

– Значит, мы должны обратиться.

Я качаю головой. Нельзя этого допустить. Нельзя допустить, чтобы делом занялась полиция. Они меня вычислят.

– Нет.

– Нет? – Он вскакивает на ноги. – Речь, на минуточку, идет о неучтенном захоронении!

Пора давать задний ход, и быстро.

– Да никакое это не захоронение, просто чья-то нездоровая шутка. Букетик под деревом. Судя по всему, у отца Лиз под конец в голове все перемешалось.

– Но…

– Сэди не может быть там похоронена, не может, и все.

– Почему?

– Просто поверьте мне.

Он устремляет на меня вопросительный взгляд.

– Так, значит, вы как-то связаны с этим местом? – догадывается он. – С Блэквуд-Бей.

Утыкаюсь глазами в колени. Внутренний голос твердит, что надо все отрицать, никому ничего не говорить, но я понимаю, что теперь слишком поздно. Он ни за что мне не поверит. И ни за что не выбросит это из головы.

Я сижу совершенно неподвижно. Потом чешу запястье, но ничего не чувствую.

– Я уверена, что Сэди жива. Я ее знала. Еще в Лондоне. Мы обе жили на улице. Бомжевали. Познакомились в одном из хостелов. Так что если я в чем-то и уверена, так это в том, что Сэди никак не может быть там похоронена.

– Если только она в какой-то момент не вернулась сюда.

– Она не возвращалась.

– Вы, кажется, чересчур уверены.

– Так и есть.

– Почему? Что с ней здесь произошло?

Она не знает, думаю я. В этом-то и беда. Хотела бы она знать. Она считает, что это может иметь отношение к гибели Дейзи.

Но я не могу ему этого сказать.

– Я не знаю.

– Вы никогда ее об этом не спрашивали?

Я устремляю на него взгляд:

– Нет, не спрашивала. Люди сами тебе все расскажут, если захотят, когда будут готовы. Давить нельзя.

Не уверена, что он меня понимает. Мужчина в идеально отглаженной рубашке, с профессией, к которой он, без сомнения, сможет вернуться в любой момент. Он думает, малышку Сэди в один прекрасный день все достало, потому что у нее, бедняжки, кто-то стащил пенал или обозвал жирной, и она собрала манатки и рванула сначала в Шеффилд, а потом в Лондон. Надеюсь, когда-нибудь смогу рассказать ему, каково это на самом деле. Я почти завидую его бескомпромиссности, его уверенности в том, что существуют единые для всех незыблемые нравственные принципы.

– А где она сейчас, вы не знаете?

– Мы потеряли связь.

– Вы же дружили.

– Я такого не говорила. И вообще, это было очень давно.

Он садится. Повисает молчание. Жаль, что он не курит, я бы стрельнула у него сигарету. Момент сейчас как раз такой, когда впору снова начать курить. Я на мгновение закрываю глаза и представляю: сигарета зажата между губами, вспыхивает зажигалка; первая, головокружительно желанная затяжка, терпкий вкус табачного дыма, слегка дерущего горло.

Он еще некоторое время молчит, потом спрашивает:

– А про Зои Лиз не упоминала?

Я качаю головой.

– Вы знаете, я полагаю, надо кому-то рассказать, – мягко говорит Гэвин.

– Про так называемое захоронение?

– Нет, про то, что вы встречали Сэди. Ее родные…

Нет, думаю я. Нет. Я отчаянно хочу выяснить, что же такое случилось – что я сделала с Дейзи, прежде чем сбежать, – но вернуться назад я не могу. Я не могу встретиться со своей матерью, она неминуемо меня раскроет, и что я тогда ей скажу?

– Ее мама была бы рада узнать, что с ней все в порядке.

Вот только с ней не все в порядке, думаю я. Совсем не в порядке.

– Я просто… Нет.

– Алекс, – все так же мягко произносит он. – Это ведь чистый эгоизм.

И снова эта бескомпромиссность, сказал как отрезал. Наверное, он прав. Наверное, у меня и нет другого выхода. Может, она и есть тот самый человек, который наконец поведает мне, почему я сбежала и что произошло между мной и Дейзи. Ответит на вопросы, которые не дают мне покоя.

И если она это сделает, если я смогу вспомнить, кто причинил зло Дейзи и почему я сбежала, тогда, вероятно, я узнаю, кого боится Лиз и что происходит с Кэт и Элли.