– Ты заслуживаешь приличного парня.

Она ждет моей реакции.

– Он нормальный, – отвечаю я.

Мне стыдно. Врать и использовать ее состояние нечестно, но я просто пытаюсь наладить контакт. Именно этим я и занимаюсь.

– Вот и хорошо.

– Джеральдина, – произношу я мягко.

И снова ее взгляд на мгновение проясняется, чтобы тут же потухнуть.

– Да?

– Можно задать вам один вопрос?

Необходимо выяснить, имеет ли к ней отношение трейлер, стоящий во дворе у Дэвида. Я понижаю голос:

– Про Дейзи.

Она моргает, но этим ее реакция и ограничивается. Я опасалась, что она разволнуется, замкнется, а она словно даже не помнит про свою дочь.

– Вы можете сказать, где жили до того, как оказались здесь?

Она вскидывает голову:

– Да! На заливе. В трейлере. Неподалеку от Молби. Я подрабатывала там уборщицей.

Я улыбаюсь – я даже готова рассмеяться, – но тут она говорит:

– Только они меня вышвырнули. Нам пришлось переехать.

Моя веселость улетучивается.

– Куда переехать? К Дэвиду?

Она не отвечает. Я беру ее за руку – холодную и невесомую, как иссохшая птичья лапка. Когда мы касаемся друг друга, между нами проскакивает искра статического электричества. Я практически чувствую, как пульсирует в ее жилах кровь. С сестринского поста в коридоре доносятся голоса и смех, но все это сейчас где-то там, за тысячу миль.

– К тому времени, когда Дейзи не стало, вы переставили свой трейлер к Дэвиду?

Джеральдина мнется. Вид у нее озадаченный, как будто она забыла, что ее дочери нет в живых. Но потом в ее мозгу что-то в очередной раз замыкает, вспыхивает новый синапс. Она тепло улыбается:

– Как у него дела?

– Почему вы к нему переехали?

– Он был нашим другом. Как у него дела?

– Вашим другом? Или другом Дейзи?

Она смотрит на меня с таким видом, будто я спросила заведомую глупость.

– Вы ему доверяли?

– Конечно доверяла.

– И в отношении Дейзи тоже? Вы не боялись, что между ними может что-то быть?

– Да ничего между ними не было. Он вел себя достойно. По отношению к нам обеим. – В ее глазах загорается решимость. – Заруби себе это на носу. Это не он их обижал.

– Дейзи кто-то обидел?

– Да.

– Вы сказали «их». Кто еще пострадал?

Судя по всему, она меня не слышит. Из коридора доносятся приближающиеся шаги, и я вспоминаю про установленную на комоде включенную камеру.

Я наклоняюсь к Джеральдине:

– Кто-то так страшно ее обидел, что она… покончила с собой?

Женщина вскидывает голову:

– Она никогда бы так не поступила. Она была сильная.

Ее глаза потухают.

– Она же вроде оставила записку? Вы ее не сохранили?

Джеральдина ничего не отвечает. Я повторяю вопрос, и на этот раз она горько смеется:

– Записку…

– Ее подбросили?

Она мямлит что-то невразумительное, как будто разговаривает сама с собой, споря с голосами в голове.

– Джеральдина?

– Говорят, ее даже кто-то видел, – смеется она с таким видом, как будто это полный бред.

– Видел, как она прыгала, – уточняю я. – Кто?

– Да только все это вранье.

– Кто ее видел? Где сейчас записка?

– Они ее забрали. Но там все неправда, – печально бормочет она себе под нос. – Я знаю. Я чувствую.

В комнате повисает молчание. Где-то в коридоре открывается и закрывается дверь. Слышатся голоса. Тот, кто шел сюда, судя по всему, где-то задержался. Мне хочется встать и уйти прочь, не оглядываясь, но в то же время хочется остаться с ней. Или забрать с собой, заботиться о ней, попытаться вернуть ей дочь.

Но как это сделать? Я присаживаюсь на кровать рядом с Джеральдиной. На мгновение даже кажется, что это самый обычный визит, что я пришла сюда с цветами и ее любимым тортиком, чтобы просто подержать ее за руку, поболтать и прокатить на машине.

Но это не так. И как вообще такое возможно?

Внезапно она вскидывает голову:

– Бедная Сэди…

Имя оглушает меня, точно гром. Земля уходит из-под ног.

– Сэди? – шепчу я. – А что с ней случилось?

Молчание. Меня тут как будто и нет, я словно ничего и не говорила. Краткие просветления чередуются с затмениями, она будто бы выныривает на поверхность перед тем, как снова провалиться в черный омут. Она отводит взгляд и смотрит в пол. Голова падает, но когда она вновь ее вскидывает, глаза мечутся, точно мальки в воде.

– Бедная девочка. Доведется же пережить такое. Говорят, она оставила записку. Ты знала об этом?

– Что?

Не было никакой записки. Я бы ее помнила.

– Ее мама мне рассказывала.

– Мама Сэди? – переспрашиваю я, пытаясь не выдать ни своего раздражения, ни своего отчаяния.

У нее в голове все перепуталось. Вспоминает то, чего не было, не иначе. Интересно, можно ли верить хоть одному ее слову. Я уже готова сдаться, развернуться и выключить камеру, но что-то меня останавливает. Я не могу. Я должна докопаться до правды, по крайней мере в этом вопросе.

– Где она? – спрашиваю я. – Что случилось с мамой после исчезновения Сэди?

Молчание. Я снова кладу ладонь ей на локоть, и она внимательно на нее смотрит.

– Они подружки были неразлейвода.

– Кто? Дейзи и Сэди?

– Что у тебя с рукой?

Ее взгляд устремлен на мой шрам.

Я ничего не отвечаю. Не хочу рассказывать, что со мной произошло, но она с неожиданными проворством и силой завладевает моей рукой.

– Ты бы показала его врачу.

Я отдергиваю руку.

– Расскажите мне о Сэди. Вы сказали, она тоже оставила записку?

– Они убили ее.

– Дейзи? Они ее убили?

Она складывает руки на коленях и устремляет взгляд в окно. Там ничего нет, просто серая квадратная дыра в стене, за которой, точно пепел, серебрятся в гаснущем свете зимнего дня снежинки.

– Джеральдина?

И снова голоса. Потом в дверь стучат.

– Джеральдина? – словно эхо доносится из коридора чей-то голос. – У вас все в порядке?

Я оглядываюсь на дверь, но прежде чем успеваю что-либо ответить, Джеральдина вновь стискивает мою руку. Лицо ее искажено болью. Я чувствую себя последней скотиной, что мучаю ее, что заставляю заглянуть в потаенные закоулки памяти.

– Она тут, моя Дейзи.

Ее взгляд упирается в некую точку повыше моего плеча.

– Тут?

Я оборачиваюсь. На пороге стоит женщина, темноволосая, в светло-зеленом халате. Наверное, она похожа на Дейзи, или так Дейзи могла бы выглядеть сейчас.

– Джеральдина?

Женщина переводит взгляд с нее на меня. Потом замечает камеру, явно направленную на нас двоих.

– Мисс?

Внезапно я ощущаю на своем локте еще одну руку. Пальцы медсестры сжимаются железной хваткой.

– Мисс, я думаю, вы ее расстраиваете.

Я сбрасываю с себя руку, но уже слишком поздно. Джеральдина ускользнула от меня окончательно и бесповоротно. Она сидит, уткнувшись в телевизор, не замечая, что он давно выключен.

– Я как раз собиралась уходить, – говорю я.

И уже протягиваю Джеральдине на прощание все еще трясущуюся кисть, как меня вдруг охватывает желание сделать нечто большее, обнять ее. Я совершенно убеждена, что мы никогда больше не увидимся, и это меня ужасно огорчает. Я поддаюсь порыву – обнимаю ее, и, хотя сначала мне кажется, что она отшатнется, этого не происходит. Некоторое время она сидит неподвижно, а потом вдруг подается ко мне, обвивает руками мою спину и крепко прижимает к себе. Мы сливаемся друг с другом. Она шепчет мне на ухо, тоненько и отчаянно:

– Пожалуйста…

– Что?

– Это прекратилось?

– Что именно?

– Девочки. Ты должна помочь им.

– Кому? – не понимаю я. – Каким девочкам?

– Помоги им. Пожалуйста.

Мне вспоминается Кэт. И ее подружка, Элли.

– Кому – им? Что случилось?

Она глядит на меня с непроницаемым выражением.

– Мисс! – произносит за спиной голос, на этот раз строго.

Я смотрю Джеральдине в глаза, но они уже потускнели. Я опять обнимаю ее. Это все, что я могу сделать.