Услышав, что она разведена, я обрадовался. Сам не знаю почему.

– А зачем вы решили со мной встретиться? – поинтересовался я.

Она помешала ложкой кофе и посмотрела куда-то вдаль, прежде чем ответить.

– У меня возникло чувство… ммм… знаете, в последнее время я почти не читаю газет.

– Сейчас этого никто не делает, – успокоил ее я.

– …я пыталась представить себе, что чувствовали те две женщины… которых убили. Когда я увидела вас по телевизору, я еще не читала ваших статей. Но потом нашла их в Интернете, и мне показалось, что с теми женщинами произошло нечто похожее на случившееся со мной. С той только разницей, что я жива.

Надо же, и как я этого не заметил?

– Но у меня нет доказательств, что действовал один и тот же человек. Это только мои ощущения. В конце концов, прошло двадцать лет.

То есть сейчас ей тридцать восемь.

– Не то чтобы я каждый день об этом вспоминаю, но забыть не могу. И вот, когда увидела вас на экране, а потом прочитала ваши статьи, я как будто пережила все заново, вернулась в тот вечер.

С этого момента я попросил поподробнее.

– Итак, мы поехали в Фальстербу – Анна, Лоло и я. Мы нередко туда наведывались. Анна раздобыла спиртного и парня, который понимал толк в развлечениях. И… я никому об этом не рассказывала: ни маме, ни полиции, ни толстяку…

– Арне Йонссону, – поправил я.

– Да. Так вот, я была в стельку… И действительно пыталась поймать машину, но… я разминулась с Анной и Лоло и вообще пошла не в том направлении. Знаете, когда организм не привык к алкоголю… Помню, что уснула, а проснулась где-то на пляже. Когда вернулась к танцплощадке, возле нее не оказалось ни одной машины. Мы приехали в Фальстербу на автобусе, но обратно планировали возвращаться на автомобиле, с тем самым парнем, которого привела Анна. Автобусы уже не ходили. Мобильников еще не существовало, поэтому я не могла ни позвонить, ни отправить эсэмэску. Оставалось одной брести вдоль дороги и поднимать большой палец при виде попутной машины.

– И он остановился? – догадался я.

– К тому времени я уже вышла из Фальстербу.

– И как много машин проехало мимо вас?

– Три или четыре. Даже не притормозили.

– Он остановился сразу, как только вас увидел?

– Нет. – Она покачала головой. – Притормозил, потом снова поехал… Не знаю, я ведь до того никогда не путешествовала автостопом… Он словно сомневался. Но потом остановился и включил задние фары, и я поняла, что он собирается хотя бы спросить, куда мне надо.

– Что это была за машина?

– Я плохо в них разбираюсь, – улыбнулась Бодиль. – Мм… белый автофургон.

– Похожий на автобус? С окнами или грузовой?

– Скорее грузовой, насколько я помню.

– Он остановился на обочине?

– Н-не могу сказать.

– Водитель опустил стекло или открыл дверь?

Она задумалась.

– Вроде перегнулся через пассажирское сиденье. Помню, когда я стояла возле машины, дверь рядом с пассажирским сиденьем была открыта.

– Что он сказал?

– «Куда тебе?» Я ответила, где живу, и он предложил подвезти почти до самого дома. Я запрыгнула в машину.

– И совсем не боялись?

– Чего?

– Ну… незнакомый мужчина, машина, девушка одна, ночью…

– Я была рада, что он подвернулся.

– Можете описать свою одежду?

– Зачем? – не поняла она.

– Гм… Иногда насильники оправдываются тем, что жертва была вызывающе одета, как будто это может служить смягчающим обстоятельством согласно шведскому законодательству. Я просто хочу понять, планировал ли он заранее сделать то, что сделал, или же в вас было нечто такое, что заставило его остановиться.

Она пожала плечами:

– Я одевалась как все. У нас была униформа: короткая юбка, белые лакированные туфли и блузка с широким отложным воротником. Сегодня это смешно, но тогда мы больше всего на свете боялись выделиться. То же касается и косметики. Все красились одинаково: голубые тени, помада. Мы одалживали друг другу пластмассовые браслеты. На тот вечер я взяла юбку у Анны. – (Я кивнул.) – Вряд ли это имело значение, – продолжала Бодиль. – Ведь березовые розги уже лежали у него в машине. Там, где мы встретились, березы не росли.

– Он решил кого-нибудь наказать, попались вы, – кивнул я.

– Я тоже так думаю.

– А как он был одет? Как выглядел? Вы разговаривали? Сколько ему было лет?

– Мне только что исполнилось восемнадцать, Харри. Ему могло быть двадцать пять, но, когда тебе восемнадцать, все взрослые кажутся пятидесятилетними. Я не знаю. И потом, я сама лыка не вязала. Я достала пачку сигарет из сумочки – дамской замшевой сумочки, если для тебя это важно, – и он спросил: «Это родители научили тебя курить?» Я ответила, что они некурящие, и тогда он поинтересовался: «А ты не боишься получить дома по мягкому месту?» Я не ответила, потому что никак не могла справиться с зажигалкой. Я была в стельку, Харри.

– И больше он ничего не говорил?

– Нет, насколько я помню.

– «Это родители научили тебя курить?»

Она кивнула.

– И: «А ты не боишься получить дома по мягкому месту?» – повторил я, имитируя сконский выговор.

– Примерно так.

– То есть он был из Сконе?

Она снова пожала плечами:

– Все может быть.

– А голос? Высокий? Низкий?

– Довольно низкий. И знаете, такое впечатление, что у него были проблемы с речью.

– То есть? Может, намеренно искажал голос?

– Гм… Как будто каша во рту. Так, кажется, говорят…

– Как у дикторши местного радио, которая ведет музыкальную викторину, – пробурчал я.

– Вы слушаете местное радио?

– Когда еду в машине.

Бодиль посмотрела на меня как на ненормального:

– А я думала, оно вещает только для пенсионеров.

– Там информируют о ситуации на дороге. Так во что он был одет? Цвет волос…

– Темные брюки, клетчатая рубашка с короткими рукавами. Темные волосы, насколько я помню, и очень странная прическа. – Она обвела руками вокруг головы. – Короткая челка, квадратные очки в темной оправе… Монстр Франкенштейна. Губы как у Мика Джаггера, будто приклеенные.

Я записал все, что она сказала. Чудовищ часто называют Франкенштейнами, забывая, что он всего лишь создавал их. Еще одно очко в пользу Бодиль Нильссон.

– А вы видели фотографию в газете? – спросил я, имея в виду размытый снимок, которым проиллюстрировали мою заметку.

– Да, но это может быть кто угодно.

– И что же было потом, как все произошло?

Она глубоко вздохнула, прежде чем продолжить:

– Я уснула и не заметила, как он остановился. Проснулась, когда он открыл дверь с моей стороны и вытащил меня наружу. Голова кружилась, и я плохо соображала, где нахожусь. Он взял меня за правую руку и подтащил к скамейке, уселся на нее. А дальше… произошло то, что произошло. – Она криво улыбнулась и хлопнула в ладоши.

– Скамейка? Как на парковке или площадке для пикника?

– Да, и столик там тоже был.

– А машины, люди?

Она покачала головой:

– К тому времени уже наступила ночь. Вокруг никого. И мне показалось, он поставил автомобиль так, чтобы его не было видно с дороги.

– Вы это заметили?

– Я очнулась сразу, как он меня выволок, от ужаса.

– Вы думали…

– Приготовилась к самому худшему.

– Так что же случилось?

– Он посадил меня на скамейку, перегнул через колено, задрал юбку, спустил трусы и… выдрал меня березовой розгой.

– Вы сказали, что розги уже лежали у него в машине. Вы их видели?

– Нет, наверное, они были где-то сзади. В водительской кабине я ничего не заметила. Помню, когда он тащил меня к скамейке, что-то держал в руке. Но я не поняла, что именно.

– Он и тогда ничего не говорил?

– Нет, но теперь я вспоминаю… Он что-то напевал.

– Напевал?

– Да, какую-то мелодию, пока держал меня. Она сразу вылетела у меня из головы, ведь я была в шоке и бил он очень больно. Я все время пыталась выскочить, увернуться, но он оказался сильным.