— Труп ребенка, которого никто до сих пор не ищет, и деревня, замершая во времени четверть века назад. Или труп был брошен в воду недавно, или же больше двадцати пяти лет назад. Так что вы не правы, это меняет все наше расследование.
И Ноэми решительно отправила Буске в архив:
— Подберите мне все дела пропавших без вести за последние тридцать лет. Пока зона поисков сохраняется в пределах наших шести коммун, позже, если будет надо, расширим ее.
— А сирийский след? — ввернул Милк.
— Приложите его к делу о фантомах, они подружатся.
Шастен вышла из кабинета, чтобы сделать доклад дежурному судье, но вскоре ее нагнал заместитель:
— А знаете, мальчишка не так уж не прав.
— Насчет сирийцев?
— Нет, насчет призраков. Если зайти так далеко, как вы просите, вы разбудите того, кто был темой разговоров доброй части моего детства.
— Я вас слушаю.
— Превращение одного Авалона в другой не было безоблачным. Во время перемещения пропало трое детей.
— Почему вы не сказали об этом раньше?
— Прошло двадцать пять лет. Я не залезал так глубоко в свою память. Вы сами много происшествий помните из того, что случилось двадцать пять лет назад? В любом случае надо потихоньку разыграть эту карту, пока мы ни в чем не уверены.
— То, что вы рассказали, не выйдет за пределы комиссариата, если это вас беспокоит.
— Этого недостаточно. Мать Милка работает в магазине комиксов Деказвиля, она и распространяет все сплетни и пересуды. Если с утра что-то происходит, Милк в подробностях рассказывает ей в полдень за столом, и в два часа дня в курсе уже все. Поймите, что родные этих детей все еще живут в деревне. Представьте, какое землетрясение случится, если они прознают, что дело снова открыто. Особенно если станет известно, что оно поспешно переквалифицировано в похищение. Ни в коем случае нельзя подавать рапорт.
— Что за бардак! — взъярилась Ноэми. — Вы расскажете мне наконец всю эту историю, а, вашу мать?
Ромен уже попривык, так что его не смущали резкие выражения Шастен.
— Его звали Фортен. Он был сезонным рабочим и однажды утром почему-то сбежал, в самый разгар сбора урожая. Последнего перед затоплением. В тот же день внезапно пропали трое ребятишек. Разумеется, возможно, это и совпадение, но Фортен был хорошо знаком нашему брату-полицейскому. Бывший налетчик, освободившийся из заключения.
— Вооруженное нападение — и похищение людей. Это совсем другая песня.
— Людям на это плевать. Вам хотелось знать, какого призрака вы разбудите, я просто назвал его имя. Фортен.
— И никаких известий ни о детях, ни о Фортене?
— Никаких.
— О’кей. Не будем ничем пренебрегать. Останавливаемся на периоде в тридцать лет, и вы тащите мне это дело из архива. Незаметно передаете мне, а я вечерком спокойно его изучу.
— А приходите за ним сегодня вечером ко мне. Жена очень хотела бы с вами познакомиться. К тому же я приглашаю вас уже в третий раз.
— Она встревожена? Вы сказали ей, что моя внешность не опасна?
— Прошу вас, выпьем по стаканчику и разойдемся. Между коллегами ведь так принято? Зато потом она займется другими делами, а главное, прекратит расспрашивать об «этой загадочной мадам капитан Шастен из Парижа».
— Она так и говорит?
— Да. Не делая пауз между словами, как будто это ваше имя.
— Ну, если я могу спасти ваш брак… — сдалась Ноэми.
Она уже представляла, как позволит мадам Валант внимательно рассмотреть себя в лупу, чтобы умерить ее предполагаемую ревность, когда в кармане завибрировал телефон. Судмедэксперту было о чем сообщить.
— Несмотря на его опыт, — заявил он, — вы все же заставили побледнеть моего ассистента. Когда мы извлекли кости и пряди волос, ковыряться в этом органическом месиве стало сущим адом.
— И что вы там обнаружили, в этом аду?
— Только металлические предметы выдержали атаку желудочного сока и времени. Так что мы обнаружили…
Он зашелестел бумагами.
— …двадцать металлических колечек, наверняка обрамлявших дырочки для шнурков в обуви. Пряжку от ремня. Что-то вроде сплава, напоминающего зубную пломбу, и монетку в десять сантимов.
— Короче, ничего интересного.
— А что, если я скажу, что благодаря одному из предметов могу дать достаточно точную датировку?
Приняв вызов, Шастен замялась. Но ненадолго.
— Твою мать, десять су! Это ведь франки, верно?
— Браво! А я уж боялся разочароваться в вас. Да, это франки. А переход на евро произошел в две тысячи втором.
— Выходит, если ребенок не был нумизматом, он погиб не позже две тысячи первого года, то есть более восемнадцати лет назад. Это существенно сократит временной разброс поисков. Что-то еще?
— Отчет о пробах, взятых с бочки. Они содержали пропиленгликоль. Обычно его легко обнаружить у нас в организме: это пищевая добавка для молочных коров и овец.
Обменявшись информацией, Шастен и Валант бросились в подвал, где располагался архив. В длинном обшарпанном коридоре они миновали камеры временного содержания, фотолабораторию, где делались контрольные снимки задержанных, и гардеробные, чтобы оказаться наконец в помещении без окон. Там сидел Милк, окруженный стопками открытых дел и разбросанных вокруг листков отчетов, словно уже наступила осень.
— За тридцать лет пропало без вести четырнадцать человек. Номер один — несовершеннолетняя, спустя два дня обнаружена в Родезе у своего парня. Номер два был найден в Испании, номер три…
— Плевать на найденных, Милк. Нас интересуют незакрытые дела, в частности те, что начаты до введения евро. В кармане жертвы обнаружены старые сантимы.
— Старые? — удивился юный полицейский. — Так это, как минимум, пятидесятые годы прошлого века…
— Две тысячи второй, дурачок, — любезно поправила его Ноэми.
— Две тысячи второй год или четырнадцатый век — у меня в любом случае ничего нет. Ноль. За этот период не пропал ни один ребенок. В Авероне нет ни Эстель Музен[579], ни Марион Вагон[580] или Авроры Пенсон[581]. Единственный случай, который подходит по датам, — вот это дело.
Он с трудом приподнял стопку из многих томов, на корешках красным фломастером было написано «ФОРТЕН».
— Но я знаю, сейчас вы станете говорить, что тут нет ничего общего, потому что это похищение.
Ноэми и Ромен обменялись досадливыми взглядами. С соблюдением тайны они, скорее всего, промахнулись: мальчишка обладал достаточным нюхом и теперь шел по тому же следу, что и они.
— Полагаю, мы это прибережем и распространим в департаменте? — заключил Милк.
— Нет, будем заниматься тем, что имеем, по порядку. Такое расследование ведется по миллиметру. В деле Фортена брались пробы ДНК детей?
— Чтобы снова не промахнуться, скажу, что автоматизированный учет генетических данных[582] был запущен в девяносто восьмом году. У нас разрыв в четыре года, потому что похищение совершено в девяносто четвертом.
— Автоматическая картотека — да, — уточнил Ромен. — Но сравнения делались уже на пятнадцать лет раньше, особенно при пропавших без вести.
Милк, водя пальцем по строчкам, перелистал страницы толстенного дела и обнаружил ответ:
— Ты прав. Вот заключительный протокол анализа проб, взятых в ходе расследования. Фортен ночевал в одной из пристроек фермы Валантов, образец его ДНК найден во многих местах и тогда же зарегистрирован. Также имеются две пробы, взятые в спальнях каждого из трех пропавших детей. Один образец с зубной щетки, другой — с нижнего белья.
— Супер! Звоните в лабораторию и попросите сравнить ДНК ребенка Х из Института судебно-медицинской экспертизы в Монпелье с этими образцами, которые должны быть в их архиве. Просто сравнить, ответ нужен завтра. Лишь бы не было никаких затруднений, ведь это наш единственный след.
