– Да, тогда все не так-то просто, – смеется он и нажимает кнопку лифта. – А знаешь, мне очень понравились твои рисунки в практических заданиях, прекрасные рисунки. У тебя настоящий талант.

– Я вообще люблю рисовать, и маслом пишу, и другими красками, – признаюсь я. – Была у меня мысль поступить в художественный колледж, но мама считает, что там учатся только хиппи, наркоманы и всякая богема и я там сама превращусь в хиппи. Марихуана, секс с кем попало и все такое.

– Ну, мама должна беспокоиться, такая уж у нее должность. Ты на нее не сердись.

Я слегка толкаю его в плечо:

– С чего вы взяли, что я на нее сержусь?

– Да уж вижу… у тебя бывает такое лицо… мол, отстань, отвали, а не то…

Мы входим в лифт, и он бросает на меня искоса быстрый взгляд:

– Сварливое, в общем.

– Сварливое? – поднимаю я вверх кулачки. – Это я сварливая?

Ночью, оставшись одна в своей спальне, я снова думаю о нем. Я все еще девственница. Давно пора избавиться, я уже не маленькая, мне почти восемнадцать лет, но этим должен был заняться Юан, а он уехал, и от него нет ни одного письма, ни словечка, и хотя я пару раз гуляла с другими парнями, но мне это быстро надоело. Неинтересно. Мысли переходят на Пола, я представляю, как он меня обнимает, целует, занимается со мной любовью. Руки у него уверенные, опытные, руки взрослого мужчины, он совсем не то что эти сопляки моего возраста, которые торопливо щупают меня дрожащими холодными пальцами.

Роза мне больше не снится. Я каждый день думаю о ней, но общение с Полом несколько умалило чувство вины. До конца, конечно, я его еще не преодолела. Я прекрасно помню, что натворила, и понимаю, что с этой памятью покоя мне не видать до конца дней моих. Я убила маленькую девочку, совсем еще ребенка, я всегда буду помнить об этом, но, слава богу, уже способна работать, совершать поступки, улыбаться и даже порой смеяться. Надо только держаться подальше от мест и избегать ситуаций, которые напоминают мне о трагедии, – теперь я и близко не подойду к лагерю скаутов или к озеру и не выношу запаха ландышевого мыла. Передо мной сразу встает картина: берег озера, посиневшее, распухшее лицо Розы, ее обезображенное водой тело.

Близится к концу учебный год, у меня последнее занятие с Полом. Я в отчаянии. Этот человек так глубоко вошел в мою жизнь, что я не знаю, как буду жить без него, не знаю, что делать, никак не могу придумать, что предпринять, какой найти предлог, чтобы наши встречи с ним не прекращались.

Мы переходим дорогу, направляемся к ресторану. Сегодня я не работаю, не моя смена. Я пригласила его на обед, хочу поблагодарить за все, что он для меня сделал.

Подают закуску – салат с креветками и острым соусом, – и мы начинаем есть, как вдруг он сообщает, что собирается на пару лет уехать в Америку. В Бостонском университете освободилась вакансия, и ему хочется поработать с профессором Баттеруортом, выдающимся и весьма уважаемым ученым в области биологии моря.

Сердце мое сжимается.

– Я буду очень скучать, – ни с того ни с сего вырывается у меня, даже сама удивляюсь и густо краснею.

– И я тоже, Грейс.

Он смотрит на меня добрыми глазами. Он всегда так на меня смотрит – по-отечески сдержанно и вместе с тем сочувственно, всепонимающе. Терпеть не могу этого взгляда.

– Я уже не ребенок, – говорю я. – Вы всегда смотрите на меня, будто я маленькая. А это не так. Через месяц мне будет восемнадцать.

Цепляю на вилку порцию салата и сую в рот.

– Знаю, знаю… – Он секунду молчит. – Я о тебе все знаю.

– Правда?

– Ну конечно. Я ведь мужчина, а ты юная женщина, к тому же весьма привлекательная.

– Вы считаете, что я привлекательная?

Сердце в груди стучит как сумасшедшее.

– Грейс, – он снова смотрит на меня этим своим противным взглядом, – не надо.

– Почему? Из-за разницы в возрасте? Не такая уж большая. Всего каких-нибудь двенадцать лет. Да мы с вами почти ровесники! – всплескиваю я руками.

– Я не совсем об этом. Я пережил большую трагедию. А ты еще так молода. У тебя впереди целая жизнь. И было бы нечестно с моей стороны…

– Да, то, что случилось, ужасно, – перебиваю я. – Вы потеряли Марсию и Розу. Но прошу вас. Не отвергайте меня! – Тянусь через стол и беру его за руку. – Пожалуйста.

До его отъезда в Америку еще три месяца, и он соглашается: мы с ним будем иногда встречаться, проводить вместе время. Сейчас он работает над диссертацией «Проблемы токсикологии и болезни морских млекопитающих», и я прихожу в лабораторию, помогаю ему в опытах или тружусь сама, собираю портфолио для поступления в художественный колледж. Хотя родителям еще не сказала, что решила отказаться от карьеры медсестры. Профессия хороша, конечно, но лишь теоретически, я понимаю, что из меня в этой области ничего не выйдет. И дело тут не в том, что я боюсь вида крови, сломанных рук и ног, нет; мне страшно еще раз своими глазами увидеть смерть. Я просто не выдержу. Сразу вспомню о Розе, о том, что я с ней сделала. И мне будет очень больно.

Три дня в неделю, после занятий в лаборатории, Пол учит меня играть в теннис. Ученица я хорошая, схватываю буквально на лету, и совсем скоро мы с ним играем почти на равных; конечно, выигрывает он чаще, но дается это ему не так-то просто. Еще мы ходим в кино, и выясняется, что у нас одинаковые вкусы, нам нравятся одни и те же фильмы и книги. Он знакомит меня со своими друзьями, и, к моему удивлению, я легко вписываюсь в его компанию. Я уже неплохо разбираюсь в том, чем занимается Пол, и уверенно могу поддержать разговор с его коллегами. Кроме того, на его друзей производит немалое впечатление мое увлечение живописью, а во мне самой растет убеждение, что я действительно могу писать картины, и очень даже неплохо. Проходит время, и я замечаю, что Пол смотрит на меня совсем другими глазами. Я для него уже не прежняя девочка-подросток, он относится ко мне как к ровне и наконец, уже в самом конце лета, решается поцеловать меня. И я понимаю, что он разглядел во мне женщину.

– Ты знаешь, перед твоими чарами не устоит ни один мужчина, – признается он.

И уже перед самой поездкой в Бостон он просит моей руки. Я сообщаю родителям. В ответ изумленное молчание. Мама смотрит на меня, разинув рот. Отец тоже уставился широко раскрытыми глазами, уронив газету на колени и слегка склонив голову набок, хмурится, словно не расслышал, и хочет, чтоб я повторила.

– Вот! – Я протягиваю к ним руку, на пальце красуется обручальное кольцо, поворачиваю палец так, чтобы свет от торшера отразился в бриллиантах.

Папа откашливается:

– И долго будет длиться ваша помолвка?

– Не очень, папа. На следующей неделе Пол приступает к работе в Америке. Я хочу повенчаться уже к Рождеству. Закончу школу и поеду к нему.

– Что? Это же безумие, Грейс! – вставая, восклицает мама. – Тебе еще рано замуж!

– Лилиан! – осаживает ее папа, тоже встает и роняет газету на пол. – Грейс, ты, конечно, прекрасно знаешь, как мы уважаем Пола, но… этот человек пережил в жизни две ужасные утраты.

– В том-то и дело, папа, – говорю я, беру его за руку и тяну к себе. – А я могу сделать его снова счастливым.

– Грейс, но ведь это ты обнаружила его несчастную девочку, – он понижает голос, – мертвой… Невольно приходит в голову, что именно это было причиной твоих к нему чувств, другой я не вижу.

Отпускаю папину руку и делаю шаг назад. Я тоже об этом думала, но искренне верю, что наши с Полом чувства с Розиной смертью никак не связаны. Я уверена, если б Роза была жива, мы все равно полюбили бы друг друга.

– Я люблю его, – говорю я тихо.

– Ну тогда я прошу тебя, не торопись. Подожди немножко.

– Но я хочу быть с ним в Америке.

– Вы можете приезжать друг к другу.

– Два или даже три раза в году, – вставляет мама. – А время летит быстро.

– А если он встретит другую женщину?

– Если он тебя любит, то потерпит, ничего страшного. Другой был бы счастлив…

Папа направляется к телефону: