В семь часов утра Курт стоял перед моей дверью. В ожидании его визита я уже проснулся, принял душ и выпил свою первую чашку кофе. Хотя спал я не много, но чувствовал себя превосходно. Совсем не так, как человек, стоящий сейчас у моей двери.

Курт в эту ночь явно не сомкнул глаз. На этот раз от него воняло не отвратительным парфюмом и паром электронных сигарет, а отвратительным парфюмом и настоящим дымом сгоревшей электросамокатной фирмы.

– Курт! – сказал я, сияя. – Что привело тебя так рано? Заходи.

– Нам нужно поговорить, – сказал он со смесью отчаяния и упрямства.

Я провел его к обеденному столу, за которым вчера вечером почти поужинал с его сестрой.

Садиться с Куртом на диван, на котором я отнюдь не ужинал с его сестрой, мне как-то не хотелось.

Курт был в апатии. Я приготовил ему эспрессо и поставил перед ним чашку. Он выпил кофе одним глотком. Я ждал, чтобы он начал разговор.

– Сегодня ночью Хольгерсоны сожгли мою фирму.

«Какая жалость!» – издевательски заметил мой внутренний ребенок. Хорошее начало.

Итак, в часть истории Курт уже поверил.

– Но полиция подозревает меня. Они полагают, я сам поджег свою фирму, чтобы получить страховку!

«Юхху!» – ликовал нежный детский голосок во мне. Становилось все лучше и лучше. Эта часть плана тоже явно сработала.

– Так что, с одной стороны, мне угрожают, а с другой – меня некому защитить.

«Есть!» Какой приятный сюрприз, что все сработало так, как задумывалось.

– Уф. Это неожиданность. Ты… Я хотел сегодня, как и обещал, поразмыслить, как мне лучше всего связаться с Хольгерсонами. Теперь, конечно, это кое-что меняет… Но просто скажи мне, что я могу для тебя сделать? – спросил я, вероятно слишком по-дружески.

Курт грохнул пустую чашку на стол и посмотрел мне в глаза:

– Давай-ка прекратим играть в прятки. Ты знаешь, что я обнаружил Бориса у вас в подвале. Я знаю, что именно из-за этого ты отрезал ухо одному из Хольгерсонов, а двоих бросил под мой грузовик. Только поэтому я теперь сижу в дерьме.

Нет. Ты теперь сидишь в дерьме, потому что нервировал моего внутреннего ребенка, когда начал свои игры с Борисом.

Но для начала я поддержал версию Курта:

– Ну хорошо, давай поговорим откровенно. Чего ты сейчас от меня хочешь?

– Я не знаю, почему ты держишь Бориса в плену. И мне без разницы до тех пор, пока ты его уничтожаешь. Но если Хольгерсоны захотят моей головы, я лучше пожертвую твоей. Вчера я уже пытался это до тебя донести. Сейчас есть два варианта. Либо ты ясно и недвусмысленно рассказываешь Хольгерсонам, что это ты виновен в смерти их людей, либо я рассказываю полиции, что Борис живет в твоем подвале.

Я пил свой эспрессо маленькими глотками и делал вид, будто размышляю.

– Хм. Недостаток обоих сценариев в том, что после этого Борис останется в живых.

Курт напряженно слушал.

Я продолжил:

– Я понятия не имею, почему ты хочешь получить голову Бориса. Но похоже, тебе важно, чтобы кто-то другой убил Бориса, а не ты. По какой-то причине. – О том, что я знал об этих его причудах с «хитрым обходным путем», говорить было необязательно. Так что это я опустил. – Только, к сожалению, при том и другом твоем решении голова Бориса останется на своем месте. И по всей вероятности, Борис после этого будет свободным человеком. Если Хольгерсоны меня убьют, полиция, как положено, перевернет весь мой дом вверх тормашками и найдет его. А если ты расскажешь полиции, что Борис сидит в моем подвале, он тем более окажется на свободе максимум через час.

Кажется, только сейчас Курт призадумался:

– Проклятье.

Я вздохнул:

– Может быть, есть и третий вариант.

Курт насторожился:

– И какой же?

– Я позабочусь о том, чтобы Борис умер. Взамен ты заляжешь на дно и начнешь жизнь заново где-нибудь в другом месте. Никаких Хольгерсонов. Никакого подозрения в поджоге. Никакого Бориса с бьющимся сердцем.

Курт выглядел в равной мере удивленным и заинтересованным. Для новых идей такой бизнесмен-новатор, как он, конечно же, всегда был открыт.

– Я гарантирую тебе, что Борис умрет. Ты сам сможешь в этом убедиться. Когда это случится, я помогу тебе залечь на дно.

– Что для этого нужно сделать?

– Чтобы убить Бориса?

– Чтобы успешно залечь на дно.

– Насколько далеко ты готов зайти?

– Если Борис умрет и мне не надо будет бояться Хольгерсонов? Тогда я легко брошу все. Меня здесь ничего не держит.

Ни слова о его крестнике. Или о сестре. Которая только ради него сюда переехала. И ради двадцати пяти тысяч евро.

– Тогда вот мое предложение. Борис умирает. Ты исчезаешь. Я оставлю пару следов, указывающих на самоубийство. Тогда никто не будет задавать вопросов. Даже полиция. Расследование против тебя быстро прекратится. Они вяло поищут твой труп. И когда полиция наконец заключит, что ты мертв, Хольгерсоны тоже это проглотят. Ты говоришь по-французски?

– Я… немного. А зачем?

– А затем, что я могу раздобыть тебе новые документы для жизни на маленькой ферме во Франции.

– И на что я должен там жить?

Этот спектакль начинал доставлять мне удовольствие. В детстве я с воодушевлением участвовал в школьных театральных постановках. Мой внутренний ребенок, похоже, вспомнил об этом и теперь подкидывал мне свои патетические реплики.

– Я смогу жить спокойно только в том случае, если ты сможешь жить спокойно. Пока ты остаешься во Франции и хранишь молчание о том, что касается моих преступлений, я буду тебя финансово поддерживать.

Кажется, Курт увидел свет в конце туннеля.

– Верно. В конце концов, я, по существу, в гораздо лучшей переговорной ситуации, чем ты, – задумчиво сказал он.

«Ты, по существу, законченный идиот», – задумчиво сказал мой внутренний ребенок.

– Точно, – сказал я вслух. – Значит, так и сделаем? Борис умирает, ты исчезаешь?

– Звучит неплохо. Но мне нужно немного поразмыслить об этом. Я почти две ночи глаз не смыкал. Мне нужно, перед тем как принять решение, поспать хотя бы пару часов.

– Бери все время мира. Насколько это позволит тебе полиция, – сказал я с нарочито неправдоподобной непринужденностью, посылая Саше заранее составленное СМС.

– Что, если уже сегодня полиция начнет задавать мне вопросы?

– Она совершенно точно будет их задавать. Кто-нибудь знает, что ты сейчас у меня?

– Нет.

– Ты звонил сестре?

– У меня аккумулятор сел. А мой зарядный кабель сегодня ночью сгорел, к сожалению.

Очень хорошо. В моей веб-сети этот идиот еще не был зарегистрирован.

– Тогда тебя и здесь никто не найдет. Все, что мы обсуждаем, подпадает под адвокатскую тайну. Пока ты официально не совершил самоубийство, я могу официально быть твоим адвокатом. Правда, для этого ты должен подписать мне доверенность…

– Давай сюда.

Я огляделся по сторонам:

– Хм. Только что была здесь… Секунду…

Зазвонил мой телефон. Неизвестный абонент. Я взял трубку.

– Привет, Петер… – произнес я, зная, что это Саша. – Нет, конечно же, я не могу тебе сказать, где Курт Фрилинг. Почему я должен?.. Нет, если бы он был моим клиентом, то я бы не имел права сообщать тебе его местонахождение… А если бы он не был моим клиентом, то откуда мне знать, где он?.. Да, тебе тоже… – Я положил трубку.

– Извини. Петер Эгманн. Комиссар. Тебя и в самом деле уже ищут. Это он пальнул наугад – расспрашивать меня. Я ведь еще официально не твой адвокат. Так что не волнуйся. Как только я стану твоим адвокатом, никто больше не будет вправе тебя допрашивать без меня.

Фраза «не волнуйся» – самый четкий указатель на тот факт, что кое-кому давно уже пора начать волноваться.

– Давай я сейчас же подпишу эту доверенность! – почти взмолился Курт.

– Доверенность, да… Секундочку. Я сейчас принесу лист бумаги. Ты можешь просто поставить на нем свою подпись, а я потом в конторе сразу же оформлю доверенность.

Я встал, прошел в кухню, приготовил Курту еще один эспрессо, а потом взял лист бумаги с полки в гостиной.