Для того чтобы одновременно фотографировать отрезанное ухо со всех сторон и при этом поглощать завтрак, требуются некоторые навыки и крепкий желудок. У нас с Сашей таких навыков не имелось. Я то и дело непроизвольно сравнивал отрезанное ухо с мортаделлой на колбасной тарелке и с твердым сыром на сырной. Почему-то ухо напоминало и то и другое. Сморщенное, глянцевое, лоснящееся.

В одной руке держать это ухо перед камерой, а в другой – медовую булочку… Нет, это было просто невозможно. Скверное занятие не становится приятнее, если при этом вы едите булочку. Так что мы довольно быстро прекратили попытки позавтракать и полностью сосредоточились на работе.

Когда ухо было снято со всех сторон, Саша загрузил фотографии на компьютер и отправил их на электронный адрес шантажиста, без комментариев. Разумеется, этот деловой завтрак отнюдь не насытил наши желудки, как и не утолил наше любопытство. Наоборот.

– Какой в этом смысл – отправлять фотографии уха кому-то, кто и так заберет его себе? – спросил Саша.

– Смысла никакого, если этот тип и правда заберет ухо.

– Ты думаешь, шантажисту оно вовсе не нужно?

– Шантажист совершил бы вопиющую глупость, если бы действительно взял ухо со стены. Это слишком рискованно. Все, что он хочет, – это чтобы мы отрезали Борису ухо. А чтобы мы положили его на стену – это уже чисто ради унижения.

– Ты думаешь, мы марионетки какого-то шута горохового? Потрясное чувство. Но все равно мы должны присматривать за этим ухом.

Люди Вальтера были отозваны еще вчера. Поэтому они не могли наблюдать за тем, как шантажист водит нас за нос. Острой опасности для нашей жизни не было. А для наблюдения за анонимным шантажистом вполне подходила современная техника из домашнего обихода. Я прикрепил свою камеру «Sport-GoPro» к стеклу балконного окна и направил ее на ограду парка.

Саша завернул ухо в титульную страницу газеты, надел беговые кроссовки и спустился на улицу. Было еще только без двадцати семь.

В лучшем HD-качестве моя камера засняла, как Саша положил на стену маленький газетный сверток. Как в течение получаса ничего не происходило. И как в 7:15 мимо пробежала кошка, развернула сверток и прихватила ухо с собой.

Таким образом, тема уха была исчерпана. Так я подумал.

Петер Эгманн привел своего сына в детский сад в четверть девятого, как обычно. В двадцать минут девятого он позвонил в дверь моей квартиры. Я открыл.

– Заходи. Кофе? – приветствовал я его.

Мы с Петером вместе учились на юридическом. Однако с тех пор наши жизни пошли в очень разных направлениях. Его занесло в полицию. Меня – в свободное предпринимательство. Он боролся с преступниками, а я их представлял. Он был счастливо женат. Я несчастливо расстался с женой.

– Эспрессо, с удовольствием. – Петер последовал за мной на кухню и заметил пятно на стене. – Кофемашина взорвалась?

– Взорвалась? Да. Кофемашина? Нет. Это аргументы Катарины в одной излишней дискуссии.

– Как хорошо, что хотя бы машины контролируют свои эмоции.

– Искусственный интеллект. Кофемашина умеет выпустить пар до того, как лопнет.

Я протянул Петеру его эспрессо и вставил капсулу из недавно купленной большой упаковки, чтобы и себе приготовить кофе.

– Слава изобретателю предохранительных клапанов.

Петер взял чашку и подождал, пока я возьму свою.

Я не долго ходил вокруг да около:

– Ты сказал, что хочешь обсудить со мной что-то, не имеющее отношения ни к детскому саду, ни к типам из парка?

– Да. Думаю, это чистая формальность. Правда, со вчерашнего дня все-таки появилась пара дополнительных вопросов по поводу этого паркового дела.

Я насторожился:

– Что такое?

– Ну, просто нет никакого смысла в том, что кто-то напал на восьмерых парней, шестерых из них оставил лежать связанными без каких-либо комментариев, а двоих похитил. Разве только… – Петер запнулся.

– Разве только что?

– Разве только за этим кроется что-то личное.

– И чем я могу тебе тут помочь?

Петер пожал плечами:

– Вроде как за последние шесть месяцев от тебя поступило двенадцать зарегистрированных звонков в полицию и восемнадцать – в службу общественного порядка по поводу шума в парке.

– И это как минимум только те звонки, которые кто-то принял. Количество звонков, на которые служба общественного порядка вообще не ответила, значительно больше.

Петер кивнул:

– Такое количество звонков как минимум вызвало подозрение, что ты имеешь какое-то отношение к тем парням в парке.

– Мне это видится иначе. Такое количество моих звонков говорит о том, что я не придаю значения тому, есть у меня отношения с этими людьми или нет. Поэтому-то я и обращался неоднократно к властям. – Чтобы Петер не заметил моих осознанных успокоительных вдохов-выдохов, я преспокойно глотнул эспрессо. – И тот факт, что все мои звонки регистрировались, но эти идиоты все равно каждый вечер развлекались в парке, говорит не против меня, а против органов власти.

Почему-то я вдруг почувствовал себя прямо-таки игнорируемым внутренним ребенком правового государства. Как бы громко я ни взывал о помощи, меня просто не слышали.

– Почему это? – осведомился Петер.

– Если бы на первый звонок отреагировали адекватно, я мог бы сэкономить на всех остальных.

– Но твои звонки все-таки регистрировались.

– Верно. И если бы вместо анкетных данных того, кто звонит, хотя бы один-единственный раз были установлены анкетные данные тех, из-за кого он звонит, то сейчас в системе было бы несравненно меньше звонков от меня.

– Согласно полицейской статистике, количество административных нарушений в этом квартале существенно не увеличилось. – Петер попробовал защитить себя и других госслужащих.

– Желание иметь хорошую статистику вполне объясняет, почему на каждый второй звонок вообще никто не отвечает. К сожалению, типы в парке, как правило, не очень сильны в математике и, вероятно, именно поэтому не придерживаются статистики. Но я, как и ты, надеюсь, что вы очень быстро разыщете тех ребят, что связали этих отморозков…

– Как хорошо, что тут наши мнения совпадают.

– …и тогда я смогу поставить тем ребятам бутылку шампанского. С позавчерашнего вечера здесь царит прямо-таки небесный покой.

«От меня тоже огромное спасибо!» – объявился маленький светловолосый мальчик, который две последние ночи наконец-то спал в тишине. Так же как и я, полностью игнорируя тот факт, что все это было нашей с ним идеей.

– Ну, что касается нарушения тишины, я даже могу тебя понять. Правда, со вчерашнего вечера в этом деле есть маленькая загвоздка, – замялся Петер. Я взглянул на него вопросительно. – Я еще вчера говорил тебе, что были найдены шестеро мужчин, но они утверждают, что в парке их было восемь.

– И в чем проблема?

– Вчера мы смогли идентифицировать двух пропавших, в основном по описанию, которое дали эти шестеро. Это были два члена так называемого семейства Хольгерсон. Мелкая рыбешка. Но все-таки.

– Хольгерсоны? Это которые связаны с исчезнувшей золотой статуей Иисуса, верно?

– Верно. Только с той разницей, что эти двое Хольгерсонов, в отличие от статуи Иисуса, вчера ночью снова всплыли.

Это меня не удивило. Ведь именно так все и запланировал на вчерашнюю ночь мой внутренний ребенок.

– О… И где же?

– Это немного странно… В общем, эти двое сегодня утром, в начале пятого, вдвоем, рука об руку, ехали на электросамокате и на главной автомагистрали были сбиты каким-то автофургоном.

«Я так и знал, что мой план сработает!» – возликовал мой внутренний ребенок. Нельзя было допустить, чтобы Петер услышал его громкое ликование. Мне уже было довольно трудно контролировать свою внутреннюю ухмылку.

– Прошу прощения? Что тут странного? – Я прикинулся дурачком.

– Ну, эти двое были связаны друг с другом красной лентой вокруг бедер.

– Мы живем в свободной стране. Каждый имеет право связывать себя, как он хочет.