Курт был за государственное субсидирование всех железнодорожных билетов. Железная дорога – она ведь мало того что климатически нейтральна, но еще и такое транспортное средство, которое лишено статусных символов. Однако сам он не ездил поездом, потому что не мог там разговаривать по телефону так же спокойно, как в автомобиле.

Он был за равноправное, открытое, разнородное, свободное общество. Правда, как я узнал позднее, на своем собственном предприятии он имел квоту на инвалидов – ноль, квоту на женщин – десять процентов и квоту на мигрантов – пять процентов.

Я утвердился в мысли, что Курт не видел этой трещины в своем мировоззрении, самовлюбленно глядя в моральное зеркало. И кстати: он был не в состоянии смотреть в глаза собеседнику, что меня чем дальше, тем больше веселило.

Петь дифирамбы своей компании он начал, как только мы приступили к основному блюду. Каждому из нас подали четырехсотграммовый стейк идеальной средней прожарки. Курту – с картофелем фри. Я бы тоже с удовольствием заказал картофель фри, но мне не хотелось обнаруживать еще одну общую черту с Куртом, пусть даже она состояла в одинаковом гарнире. Поэтому я заказал себе кукурузный початок на гриле. Я пил воду без газа. Курт – белое вино.

– Я владелец известной компании «CN-Mobility». – Курт прервал паузу в разговоре, возникшую после закусок, одновременно принявшись за стейк.

– Мне неизвестной.

– Мы сдаем в аренду большинство электросамокатов в этом городе.

– Сколько?

– Штук примерно семьсот пятьдесят.

Или, как сказала Лаура, пятьсот. Но очевидно, погрешность округления в пятьдесят процентов иногда допустима в дискуссии о средствах передвижения, спасающих мир.

«Как так – у меня забрали мой единственный самокат, а у этого полного придурка сразу семьсот пятьдесят?» – вмешался мой внутренний ребенок.

«У него только пятьсот. Остальное – выпендреж».

«Отлично. На двести пятьдесят уколов меньше. Разберись, пожалуйста, с этим типом. Ты – мое вооружение».

Ну хорошо. Я попытался, худо-бедно аргументируя, немножко разобраться с Куртом. Повинен в этом был мой внутренний ребенок.

– Почему «CN-Mobility»?

– Потому что мы хотим сделать наше общество устойчивым, многообразным и открытым.

– Ах. А я-то думал, вы просто сдаете напрокат самокаты.

Курт не понял мое замечание, так же как и мой вопрос до этого. Поэтому я сформулировал его иначе:

– Я имею в виду, что означают эти буквы С и N в названии «CN-Mobility»?

– Они означают «climate neutral» – то есть «климатически нейтральная мобильность».

– Климатически нейтрально? Электросамокат?

– Именно.

– Объясни-ка мне. Если кто-то идет пешком из пункта А в пункт В, то это климатически нейтральная мобильность. Если кто-то, вместо того чтобы идти пешком, передвигается на электросамокате, то он использует агрегат, который состоит из большого количества пластика, каких-то металлических деталей и весьма ядовитой батареи. И все это сначала нужно изготовить. Где здесь климатическая нейтральность?

– Ну мобильность же. Мы ведь не называемся «CN-производство». Батарея заряжается экологически чистой энергией[393].

– Ах. В этом городе уже существует собственная сеть такой энергии?

– Нет… Но у нас заключен договор с поставщиком экологически чистой энергии. Он подает электрический ток в сеть.

– А в твоей розетке есть фильтр для обычного тока от бурого угля – а то вдруг какой-то из самокатов по недосмотру зарядится именно им?

– Возможно ли, что ты понятия не имеешь, как работает электросеть?

Таким образом, мы подошли к поворотному моменту любой современной дискуссии: как только кто-то задает каверзный вопрос, ему приписывается отсутствие профессиональной компетентности.

Я, правда, обещал моему внутреннему ребенку стать его оружием и защищать в разговоре. Мне, правда, было непонятно: я наступательное вооружение или оборонительное? Я просто забрасывал Курта фактами.

– Ну, если я правильно понимаю, электросеть работает так же, как канализация. То, что отдельная особь написает наверху, собирается и смешивается с тем, что внизу, и выводится наружу. Вряд ли мне бы пришло в голову испить шампанского из сточных канализационных вод только потому, что кто-то в праздничном настроении опрокинул бокал шампанского в туалет.

Видимо, с электросетью дело обстояло как-то иначе. Подключаешь одну солнечную батарею или ветряк и получаешь экологический ток в чистом виде из любого произвольно взятого провода. Даже ночью. И при полном безветрии.

Курт открыл рот. Чтобы поскорее запихнуть в него большой кусок мяса и тем самым скрыть, что ему не приходит в голову никакой контраргумент. Жевал он с таким видом, будто и сказал бы что-то, но просто вот сейчас жует. Я выдержал это молча. И внутренне посмеиваясь. Пока из вежливости не избавил Курта от его неловкости:

– Ну хорошо, значит, ты предоставляешь эти… как ты говоришь… климатически нейтральные самокаты. Как это работает с точки зрения логистики?

Курт был рад снова ощутить твердую почву под ногами, и его тут же опять понесло:

– Предельно просто. Ты скачиваешь мобильное приложение. Оно показывает тебе, где стоит ближайший самокат, и ты едешь на нем. Когда прибываешь, куда тебе надо, то просто оставляешь там этот самокат.

– А там его может взять уже кто-то другой, через приложение.

– Правильно. Называется шеринг – совместное потребление.

На протяжении нескольких столетий английское слово «sharing» означало совершенно конкретное понятие «поделиться». Но это, по-видимому, не помешало Курту вольно интерпретировать его как расплывчатое «взять». Как в случае с акционерной стоимостью. Прежде всего Курта ни капли не заботило, что его самокаты валяются повсюду и что он своей частной бизнес-моделью захламляет общественное пространство.

– А если никто не захочет взять припаркованный самокат в том месте, куда его привез последний клиент? – осторожно спросил я.

– Тогда мы забираем его. Мы ведь все равно должны это сделать. Чтобы зарядить.

– Это был мой следующий вопрос: кто следит за тем, чтобы самокаты всегда были заряжены?

– Ну мы. Мы ведь знаем через приложение, где они стоят.

– То есть кто-то бежит туда и вечером, перемещаясь климатически нейтрально, относит каждый разрядившийся самокат к розетке?

– Нет. Это делает по ночам наша служба возврата.

– Как она работает?

– Мы едем на фургоне к отдельным самокатам, отвозим их на нашу базу и подключаем к розеткам.

– И что это за фургон? Такой электровэн, как у почтовой службы?

– Это пятнадцать «мерседесов-спринтер».

– С дизельными двигателями?

– Они самые экономичные.

– Значит, каждую ночь пятнадцать дизельных автофургонов доставляют семьсот пятьдесят ваших электросамокатов для зарядки обратно на центральную базу?

– Да. В две смены. В девятнадцать часов фургоны развозят по парковочным пунктам самокаты, зарядившиеся за день, и забирают первые партии разрядившихся. Тогда они, самое позднее до двадцати двух часов, будут подключены к зарядным устройствам. Следующая смена в четыре часа утра привозит заряженные самокаты обратно на парковки и забирает остальные разрядившиеся самокаты, которые потом заряжаются в течение дня. Так что в двадцать два часа и в четыре часа у нас на центральной базе активный трафик. Убийственная логистика, говорю тебе. Но благодаря этому в любое время суток по всему городу всегда достаточно заряженных, углеродно нейтральных самокатов.

– Потому что ваши пятнадцать дизельных автофургонов развозят их дважды за ночь?

– Ты понял систему. Приходи к нам работать!

Курт покровительственно похлопал меня по плечу. Ни я, ни ребенок во мне не почувствовали себя польщенными. Однако у моего внутреннего ребенка возник еще один вопрос, который я с удовольствием передал Курту:

– Хм… Не проще было бы вашим клиентам через приложение заказать один из пятнадцати фургонов? Прямо на нем и поехали бы, куда захотят.