Лаура насмешливо фыркнула. Не считая этого, в гостиной царило молчание.

– Я не вижу здесь повода для веселья, – возразила в конце концов Беате – правда, не с точки зрения детской психологии, а из экологических соображений. – Пластиковый мусор виноват в том, что у наших детей больше нет будущего.

Похоже, дискуссия досадным образом свернула не в ту сторону, куда я стремился, а в прямо противоположную.

– Как это нет будущего? И почему в этом виноваты трехлетки? Это все же скорее… – Я попытался подчеркнуть абсурдность дискуссии о вине дошкольников. Но укоризненные взгляды взрослых матерей быстро заставили меня умолкнуть.

– Никто не может быть слишком юн, чтобы сделать мир лучше, – проинформировала меня Беате.

– Может быть, имеет смысл конкретно запретить весь пластик в детском саду, – подхватила Клаудиа.

– Что, простите? – неконкретно поинтересовался я, застигнутый врасплох.

– Ну, все: коробки с завтраками, тарелки, контейнеры с фруктами для перекусов, – ведь все это сделано из чистого пластика. Тут нам имеет смысл прямо сейчас, ради будущего наших детей, показать на своем примере важность этого запрета.

– До сих пор я считал важным то, что с введением пластиковой посуды у нас значительно сократилось количество порезов осколками фарфоровых тарелок, – наивно сказал я.

На мою сторону переметнулась Лаура.

– И количество отравлений пищевыми продуктами тоже благодаря герметичным пластиковым контейнерам, – сказала она, имея некоторое представление о микробах. Но безуспешно.

– С чего-то мы должны начать борьбу с глобальным потеплением. Я тоже за запрет пластика. – Таким образом Штеффи закончила нежелательный ввод информации. Не объяснив в деталях, какое отношение к климату имеют пластиковые контейнеры с фруктами для перекусов. Но удостоившись одобрения.

«Ну супер!» – саркастически заметил мой внутренний ребенок. Не так уж несправедливо.

Определенно, я не продвинулся с оправдательным вердиктом для фруктового пюре. А наоборот, выпустил дискуссию о климате из детсадовского ящика Пандоры. Мне бы закрыть его в этот самый момент. В смысле, ящик. Но к сожалению, я этого не сделал. Если уж мне не удалось убрать эту тему со стола переговоров, то я решил по крайней мере передвинуть ее на другую сторону стола.

– Я, конечно, тоже за защиту окружающей среды и климата. Но тогда давайте начнем хотя бы не с детей, а со взрослых, – осторожно предложил я.

Тина подхватила столь же быстро, сколь и восторженно:

– Тогда я бы пожелала запретную зону для дизелей.

– Как это связано с детским… – Продолжить мне не удалось.

– Рядом с детским садом, – перебила меня Тина.

Пять пар удивленных глаз воззрились на нее.

– Почему? – спросил я, хотя, вообще-то, собирался просто безоценочно записывать все пожелания.

– Ну, из-за мелкодисперсной пыли. Именно дети нуждаются в особой защите. Здесь мы, взрослые, можем сделать что-то конкретное для будущего наших детей. Нет дизелям рядом с садиком!

«Ты и правда адвокат? – осведомился мой внутренний ребенок. – Грандиозная тактика ведения переговоров!»

– Хорошая идея! – заметила Беате. – С этими дизелями пора кончать. С позапрошлой недели тут вообще каждый день стоит какой-то старый «лендровер». Прямо у детского сада.

– Хотелось бы знать, что за человек в наши дни водит такой неэкологичный автомобиль, – заметила Штеффи.

«Мой внутренний ребенок», – чуть было не ответил я. Но воздержался. Среди прочего потому, что в этот момент внутренний ребенок во мне совсем разбушевался:

«Скажи-ка, они совсем офонарели?! „Лендровер“ – мое только что исполненное желание детства! Мне тогда приходилось ездить в детский сад в крошечном „фольксвагене-жуке“ вместе с пятью соседскими детьми. Десять литров этилированного бензина на сто километров. Без катализатора. Облако выхлопных газов вылетало уже при запуске, но мы его не чувствовали через приоткрытую треугольную форточку – потому что мамаша за рулем курила как паровоз. Мы вдыхали не только самую мелкодисперсную пыль, какая только может быть. И это считалось совершенно нормальным. И мне никак не повредило!»

«Наверняка Нильс-официант расценил бы это иначе, если бы не умер после того, как ты сбросил его в ущелье», – беззвучно шепнул я ему в ответ.

Вслух я сказал:

– Итак, запрет на пластик внутри и запретную зону для дизелей снаружи детского сада я записал. Хотя я лично предпочел бы бороться с изменениями климата в более глобальном контексте.

Лучше бы я воздержался от своего замечания. Ибо оно, к сожалению, снова привело к нежелательной реакции.

Петра с готовностью ухватилась за это предложение:

– А что, если наш детский сад будет первым климатически нейтральным детским садом в городе? Никакого пластика, никакого бурого угля, никакого мазутного отопления!

– В детском саду мазутное отопление? – возмутилась Беате.

«Да, и оно тут останется. Ведь как раз позади него я держу в плену одного русского» – вот как я хотел бы ответить.

– Конечно, его нужно убрать в первую очередь. На этого монстра нам лучше всего пойти взглянуть прямо сейчас, – выдала Беате.

Этого мне только не хватало: чтобы Борис был обнаружен по причине борьбы с глобальным потеплением, начавшейся из-за того, что я решительно выступил за оправдание любимого лакомства моей дочери.

Пришлось быстро вмешаться:

– Итак… Отопление принадлежит дому. Детский сад здесь только арендатор. Собственнику не очень понравится, если полдюжины посторонних побегут вечером в котельную. И я даже не знаю, где ключ. Может, сегодня нам пока отложить тему отопления…

– Тогда посмотрим на отопление в четверг вечером вместе с собственником. До тех пор ключ наверняка отыщется, – предложила Клаудиа.

Я вынужден был поскорее закончить дискуссию, прежде чем четыре женщины в апокалиптическом угаре, прихватив Лауру, меня и лом, немедленно бросятся в подвал, чтобы выломать отопление и вынести его на улицу. И теперь не так-то легко будет предотвратить в четверг вылазку родительского совета в полном составе в логово Бориса.

– Так, хорошо, записываем: запретная зона для дизелей, никакого пластика, климатически нейтральный детский сад и убрать мазутное отопление.

Мои собственные желания я, будучи, как мужчина, в меньшинстве в родительском комитете, попросту придержал.

– Еще какие-то пожелания?

Штеффи пожелала обсудить предстоящую фотосессию детей.

– Я считаю проблемой, что руководство детского сада запросто назначает какую-то встречу, не обсуждая с нами заранее содержание съемки.

Я был озадачен. Последняя известная мне и моему внутреннему ребенку съемка в детском саду случилась в те времена, когда я сам ходил в садик. Тогда фотографии еще экспонировались. Недоэкспонированные фотографии, соответственно, было сложно представить публике. Содержанием групповой фотографии детского сада, как правило, являлись дети одной группы. Но тогда еще не было и передач про модельные кастинги, от которых у вас возникало чувство, что сделать правильное дакфейс-фото – более сложная задача, чем выучиться на нейрохирурга.

Даже сегодня при фотографировании в детском саду мне казалось совершенно достаточным, если двадцать два ребенка из двадцати пяти при фразе «сейчас вылетит птичка» посмотрят действительно в камеру. Оставшиеся три ребенка, которые посмотрят вниз, вверх или назад, наверняка позже найдут свою удачу на каких-нибудь кастинговых шоу. Так в чем же проблема с детсадовскими групповыми фотографиями?

– Расскажи мне вкратце, что конкретно ты хотела бы обсудить? – спросил я Штеффи.

– Ну, защита данных и все такое. Не могут же они просто так выложить в сеть фотографии наших детей и нарушить их права.

– А кто это сказал, что детсадовские фотографии будут выложены в сеть? – поинтересовалась Лаура.

– Ну, моя группа в «Фейсбуке». Мы там всегда обмениваемся всеми детскими фотографиями.

– Допустим… Но тогда просто не обменивайтесь групповыми фотографиями. Тогда не будет и проблемы с конфиденциальностью, – предложил я свой вариант решения.