Кристина, от души зачерпнув тирамису, посмотрела на раздел, посвященный установленным фактам.

Под этим заголовком они прикрепили снимки тела Жан-Бенедикта и план шестого этажа, указав под номерами комнат имена клиентов:

Чуть ниже было написано:

Лейтенант Сагамор встал, дожевывая последний кусок пиццы:

– Исходя из положения тела, убийца, скорее всего, постучал в дверь. Жан-Бенедикт Хансен встал, надел халат, пошел открывать и – бабах! У него не было никаких шансов на спасение. Преступник не собирался угрожать ему или грабить. И это не просто случайный результат ссоры – нет, его пришли убивать. Тут у меня нет сомнений. Тот, кто сделал это, хотел устранить Жан-Бенедикта Хансена.

– Или та… – предположила Кристина. – Это вполне могла быть женщина.

– Верно, – согласился Сагамор. – Но если верить статистике, в большинстве случаев убийства совершают мужчины.

– Но та же статистика доказывает, что если убийца – женщина, она, как правило, пользуется огнестрельным оружием!

– Очко в твою пользу, – признал Сагамор. – В любом случае нам неизвестно, убрался ли убийца сразу или зашел внутрь. Похоже, он ничего не искал, да и дверь не взламывал. Но это гостиничный номер, и там всюду полно совершенно бесполезной ДНК!

– А что говорит баллистика? – спросила Кристина.

– Нам удалось извлечь пули целиком, но этого маловато. Правда, если мы найдем орудие убийства, то сможем, по крайней мере, идентифицировать его по следам от нарезов ствола на пулях.

Кристина опустила взгляд на нижнюю, безнадежно пустую часть доски, где сиротливо висел лист бумаги с одним-единственным словом:

– У меня просто в голове не укладывается, что мы до сих пор не нашли свидетелей! – раздраженно заметила она.

Сагамор кивнул:

– Многие постояльцы были госпитализированы после отравления.

– И я в том числе! – в сердцах воскликнула Кристина, которая провела ту ночь в больнице Мартиньи. – Думаешь, нас отравили, чтобы очистить отель от клиентов и предоставить убийце свободу действий?

– Трудно сказать, – ответил Сагамор. – Мы знаем только, что никто из обитателей верхнего этажа ничего не слышал. До того, как у него случился сердечный приступ, Орас Хансен успел сообщить полиции, что он глух как пень, днем носит слуховой аппарат, но перед сном его снимает.

Макер Эвезнер утверждал, что принял сильное снотворное – и это подтвердил впоследствии его врач, – а Лев Левович и один из банковских директоров по персоналу заявили, что абсолютно ничего не слышали. Другой – что его разбудил какой‐то звук, но поскольку следом наступила тишина, то он снова заснул, не поинтересовавшись, что происходит.

Лейтенант взглянул на план первого этажа “Паласа Вербье”.

– После десяти вечера попасть в отель можно только через главный вход. Над ним висят две камеры слежения, и, кроме того, там всегда стоит охранник. Он уверяет, что ночью никто мимо него не проходил. Записи с камер это подтверждают.

– А как насчет других выходов? – Кристина показала на плане обозначения нескольких дверей, ведущих на улицу.

– Они открыты в течение дня, но ночью запираются на ключ. Есть еще запасные аварийные выходы, но они открываются только изнутри. То есть войти в отель никто не мог.

– Если только у убийцы не было сообщника! – сказала Кристина. – Он мог открыть дверь изнутри и впустить преступника. Следовательно, у нас тогда должно быть как минимум двое подозреваемых. Но в эту версию я не верю. Убийца, скорее всего, принял решение спонтанно. Надо очень торопиться, чтобы застрелить человека из пистолета в его собственном номере. Жан-Бенедикту Хансену суждено было умереть той ночью. Похоже, убийца действовал в одиночку, сам по себе, в порыве отчаяния.

Сагамор улыбнулся:

– То есть ты согласишься с моей гипотезой, что у нас есть только один факт, в котором мы более или менее уверены.

– А именно?

– А именно, что убийца находился внутри. Это клиент отеля, сотрудник или гость банка, и наверняка он уже был на месте.

– Получается, он сбежал через запасной выход?

– Не исключено. К сожалению, той ночью шел сильный снег, и мы не нашли никаких следов вокруг “Паласа”. Но мне кажется, что убийце незачем было скрываться. Он застрелил Хансена и преспокойно вернулся к себе в номер, разыграв на следующий день ужас и изумление. Убийца все это время находился в отеле, под носом у полиции. Точно тебе говорю.

Кристина задумалась:

– Кто последним видел Жан-Бенедикта Хансена?

– Синиор Тарногол, – ответил Сагамор. – Я это знаю, потому что в его номер в субботу вечером, за несколько часов до убийства, поднимался охранник.

Он снял с доски листок с показаниями начальника службы безопасности “Паласа”, данными им в то утро, и передал его Кристине.

– Начальник службы безопасности утверждает, что дверь номера 623 ему открыл Жан-Бенедикт Хансен, – добавил Сагамор. – Позже он узнал его по фотографии. Притом что этот номер занимал Тарногол.

– Действительно, – согласилась Кристина. – А Жан-Бенедикт остановился в 622‐м. И что из этого следует?

– А вот что, – сказал Сагамор, ткнув пальцем в следующий раздел на доске.

Под этим заголовком, выведенным печатными буквами, висели фотографии Льва Левовича и Макера Эвезнера. К каждому снимку прилагалось краткое описание.

– Нам известно, что Левович владеет дорогостоящей недвижимостью, – заметил лейтенант Сагамор. – У него есть дом в престижном пригороде Нью-Йорка, квартира в Афинах и вилла на Корфу.

– По моим сведениям, – подхватила Кристина, – сейчас он проживает в Афинах. Говорит, что ему необходимо было сменить обстановку. Сегодня он появился в Женеве, я видела его в банке. Он прилетел на встречу с Макером, который уговорил его не увольняться и передал ему в управление филиал банка в Афинах. Со своими здешними клиентами он будет работать дистанционно. На мой взгляд, филиал в Афинах – это только предлог, Макер боится потерять лицо. Хоть он и президент, настоящей звездой всегда считался Левович. Если он уволится, банку несдобровать.

На доске под фотографией Левовича Сагамор написал фломастером: “Афины?” – и перешел к карточке, посвященной Макеру.