– Прошло четыре месяца с тех пор, как убили моего кузена, а у полиции до сих пор нет никаких версий, – пожаловался Макер, плюхнувшись в кресло перед психоаналитиком.

– Вас это тревожит? – спросил доктор Казан.

– Убийство моего кузена или тот факт, что расследование зашло в тупик?

– И то и то.

– Понимаете, – признался Макер, – полиции я не сказал, но у нас с ним испортились отношения.

– Да что вы? – удивился Казан. – По-моему, вы неплохо ладили.

– Незадолго до его смерти мы поцапались.

– То есть?

Макер не ответил. Он смотрел в окно. Казалось, мысли его витали далеко.

– С вами все в порядке, Макер?

– Да, да. Все прекрасно. Простите, на меня сейчас столько всего навалилось. Банк и все такое. Ведь у президента дел невпроворот. Встречи, коктейли, ужины всякие.

– Может, нам снова перейти на один сеанс в неделю? Вам этого будет достаточно?

– Более чем, – согласился Макер. – Хорошо, что мы виделись дважды в неделю после папиной смерти. Но теперь я чувствую, что и сам могу справиться.

– С чем? – спросил Казан.

– Со своим одиночеством. Мне ужасно не хватает Анастасии.

– Вы скучаете по ней?

– Все время. Я постоянно вспоминаю тот субботний день нашего корпоративного уикенда, когда она приехала ко мне в Вербье и я потерял ее навсегда. По своей собственной вине.

– Вы по‐прежнему считаете, что сами виноваты?

– Я же говорил вам, доктор, что заключил сделку с дьяволом! Анастасия в обмен на президентское кресло. Я потерял жену, но получил президентство.

Доктор Казан громко вздохнул, выражая таким образом свое неодобрение:

– Хватит, Макер, вам известно, что я слышать не могу ваши байки о сделке с дьяволом. Да вы и сами слишком разумный человек, чтобы в них поверить.

– Вот видите, – с сожалением возразил Макер, – поэтому все эти годы я и не рассказывал вам, по какой причине уступил Тарноголу свою долю в банке. Я не зря боялся, что вы не воспримете меня всерьез. Но ведь психоаналитик не должен судить своих пациентов.

– Ладно, – уступил Казан, решив не препираться. – Пятнадцать лет назад дьявол в обличье Тарногола предложил вам обмен – ваши акции на любовь Анастасии.

– Именно. И я согласился. Это произошло во время бала. Отец передал мне мою долю капитала, и Тарногол предложил мне за нее то, чего я жаждал больше всего на свете, – любовь Анастасии. И действительно, в ту ночь Анастасия буквально упала в мои объятия.

– А пятнадцать лет спустя, – подхватил Казан, которому не терпелось распутать эту историю, – Тарногол – то есть дьявол, фигурально выражаясь, – придумал новый пакт. Я правильно вас понял?

– Да, за два дня до выборов, в декабре прошлого года. Тарногол обещал, что сделает меня президентом, если я откажусь от Анастасии. Поначалу я отверг его идею, но потом согласился – в ту самую субботу, в “Паласе Вербье”. Теперь я президент, но остался в одиночестве. Как и предсказал Тарногол.

– Макер, – прервал его Казан, – я стараюсь помочь вам рационально смотреть на вещи. Для вашего же блага. Вы всерьез полагаете, что дьявол в образе Тарногола мог это совершить?

– Ну конечно, вы мне не верите! – рассердился Макер. – Но тогда объясните мне, почему в ту субботу, когда пост президента медленно, но верно ускользал от меня, Анастасия приехала в Вербье, чтобы оказать мне поддержку, побыть рядом в такой важный день. Она начертила помадой нежное послание на зеркале в моей ванной. По-моему, это поступок любящей женщины!

– Вы правы, – согласился Казан.

– В тот момент совет банка собирался проголосовать за Левовича. Официальному объявлению об его избрании помешало массовое отравление, и я, полагая, что у меня еще остается шанс на президентство, принял предложение Тарногола. Не прошло и нескольких часов, как Анастасия меня бросила и я стал президентом. А теперь объясните мне, доктор Казан, что это, как не козни дьявола!

Казан медлил с ответом, и Макер продолжал:

– То, что случилось той ночью, не укладывается у меня в голове. Больше я ничего не могу вам сказать. Вы все равно только посмеетесь.

– Вы про ночь убийства? – Казан внезапно насторожился. – Что случилось той ночью? Вы всегда говорили, что крепко спали, приняв снотворное.

– Я кое‐что знаю, доктор Казан. И этой информацией, видимо, не располагает даже полиция.

Помолчав, Казан мрачно спросил:

– Макер, зачем вы дали добро на эту сделку, если не хотели потерять жену?

– Я пошел на поводу у своих амбиций. Кроме того, мне тогда казалось, что я и так уже потерял ее.

– Почему?

– У меня создалось ощущение, что наша любовь угасла. Что у нас не осталось ничего общего. Я был поглощен работой в банке, она занималась непонятно чем. В последние годы мы ходили вместе только на официальные мероприятия. Всегда в толпе, всегда на виду. Только не наедине. Честно говоря, мы избегали друг друга. Мы возделывали порознь каждый свой тайный сад, но вырастить что‐нибудь вместе оказались не в состоянии.

– Красивый образ, – признал Казан.

– В тот год мне и в обществе жены было одиноко. И расставаясь, мы не тосковали.

– Вот это отсутствие тоски, так сказать, губительно для супружеских отношений.

Макер кивнул:

– Странное все же изобретение “супружеская пара”, оно неминуемо оборачивается одиночеством вдвоем… Так вот, в тот проклятый субботний вечер я вдруг спросил себя, какой смысл бороться за женщину, которая мне изменяет.

Казан выпучил глаза:

– У вашей жены был роман?

– Да, доктор.

– Откуда вы знаете?

Макер уклонился от ответа:

– Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал снова и снова тот вечер, когда променял жену на пост президента. Интересно, что бы произошло, если бы я бился за Анастасию до конца. Ну не избрали бы меня президентом, и что такого? Мы бы наверняка уехали из Женевы вместе. Я бы вернул ее, восстановил наши отношения. Но я позволил ей уйти…

– С вашего позволения, Макер, – прервал его доктор Казан, – я сыграю роль адвоката дьявола, простите за дурацкий каламбур. С чего вы взяли, что ваша жена не оставила бы вас в любом случае, раз вы считаете, что у нее был любовник?

– Я этого не исключаю. Но, по крайней мере, я бы не сдался. Я бы показал ей, что готов пожертвовать всем ради нее. Мое отречение было проявлением слабости. Знаете, доктор, я мечтал стать президентом этого чертова банка, но теперь, когда я им являюсь, мне совершенно ясно, что я мечтал только о том, чтобы меня любили. А этой цели достичь гораздо труднее.

Выйдя от Казана, Макер вернулся в банк пешком. Он пребывал в унынии, и прогулка принесла ему облегчение. По улице Жана Сенебье он дошел до парка Бастионов и зашагал по главной аллее.

Сияло солнце. Воздух был восхитительно мягким. Птицы во весь голос приветствовали приход весны. На лужайках пестрели ковры крокусов и уже пробивались тюльпаны. Народ брал штурмом освободившиеся скамейки, осаждал террасу паркового ресторана, а перед высокими воротами, ведущими на площадь Нёв, сражались местные шахматисты.

Макер, наблюдая за этой нехитрой жизнью, думал об Анастасии – уже четыре месяца от нее не было никаких вестей.

Своим друзьям, родственникам и всем тем, кто приставал к нему с расспросами, он отвечал, что Анастасия бросила его и уехала. Как правило, его собеседники смущались. В течение некоторого времени после ее исчезновения Макер был вынужден скрепя сердце давать отчет знакомым, соседям, продавцам, почтальонам:

– Передавайте привет жене, месье Эвезнер!

– Она бросила меня.

Вскоре он пришел к выводу, что друзей у него не так уж и много, потому что никто, похоже, не беспокоился о его состоянии, никто не предлагал пойти поужинать, развеяться. Некоторые вообще не задавали никаких вопросов. Если не считать нескольких любопытствующих доброжелателей, вокруг него царило удручающее безразличие.

Макер пересек площадь Нёв и свернул на улицу Корратри, которая начиналась между музеем Рат и стенами Старого города, отсюда до Эвезнер-банка уже было рукой подать.