Её глаза округлились, и Лин тут же подалась назад.

— Юнксу, ты что тво…

Но меня уже было не остановить. Я вновь подался вперёд, уже прижав её к себе руками, и, легко поборов то слабое сопротивление, вновь поцеловав её.

— Юнксу, я м-м-м-м…

Её руки упёрлись мне в грудь, и она вновь отстранила меня.

— Я твой мастер, Юнксу. Даже не смей, я не могу…

— Ну и ладно, — я притянул её к себе.

— Юнксу, стой, мы…

Она попыталась вырваться, но я без проблем прижимаю её к себе. Одна моя рука спускается на её маленькую и упругую задницу, сжимая её, в то время как вторая ложится ей на затылок, не давая сбежать от поцелуя. Преодолевая сопротивление Лин, от губ плавно перемещаюсь к её шее, продолжая целовать, когда Лин продолжает меня отговаривать.

— Юнксу, я твой мастер, мы не можем…

— Можем, я хочу тебя, — прошептал я ей на ухо, когда моя рука сильнее сжимает её попку, и она вся вздрагивает.

— Ты мой ученик, Юнксу, остановись, мы не должны… — и вновь я целую её в губы, не давая закончить.

На нас особо никто и не обращает внимания. Плотная толпа, здесь больше половины вовсю лобызаются и чуть ли уже делом при всех не занимаются, едва успевая отойти в укромное место, настолько здесь располагающая атмосфера. Да и я настолько перевозбуждён, что не могу и не хочу сдерживаться. Целую её, даже несмотря на её лёгкое сопротивление (Лин не Лин, если не будет упираться даже здесь), после чего спускаюсь губами к шее, по ней и ниже к груди под лёгкие протесты, пока не добираюсь…

А, платье блин…

— Юнксу, ты что делаешь?.. — выдыхает она, когда я разбираюсь с её лямкой на платье. — Здесь люди…

Но людям плевать, фонарики светят ещё тише, полумрак почти полностью опускается на густо заполненную площадь, и я чувствую, что никто на нас не смотрит. Люди заняты своей страстью, не обращая на нас внимания. Поэтому плевать.

К тому же, плечо от лямки освобождено, и я, сбрасывая часть платья, освобождаю её совсем маленькую грудь.

— Юнксу, не смей… — доносится до меня, но я уже спускаюсь ниже по груди губами, смыкая на её бутончиках на груди. Присасываюсь как ребёнок под её судорожное дыхание, которое только распаляет меня, как и её бормотания и вздрагивания, пока другая разминает вторую грудь, после чего плавно переключаюсь на неё.

— Юнксу, Юнксу, хватит, прекращай… — бормочет она, пока я наслаждаюсь её грудью. Вновь к губам под её судорожное дыхание и целую.

Уже не могу терпеть, стоит так, что аж болит, и голова вот-вот лопнет от перевозбуждения и прилива крови. Хочу её прямо здесь и сейчас.

Ну не на площади, конечно, и не перед всеми на фонтане, однако…

Я подхватываю Лин, у которой спало платье, оголив грудь, подхватив под попку, и утаскиваю между домов, как это делают те, кому тоже очень хочется уединиться. Здесь темно (но не для меня), здесь есть ящики, на которые я её сажу. Чувствую запах её разгорячённого тела и понимаю, что теперь уже не остановлюсь.

Едва она открывает рот, как я её тут же целую, так, будто хочу проглотить её душу, пока руки мнут её грудь, пока опускаются ниже, утягивая платье к самому поясу. А потом к юбке и задирают её так же до пояса.

Развожу её ноги, преодолевая тот лёгкий протест и сопротивление, не слушая её лепетания, после чего скольжу по бёдрам к трусикам. Стягиваю их, пока лобызаюсь с ней, а потом и с её грудью под вздохи.

Мои пальцы скользят дальше, по пушку между ног, по выпуклостям, уже влажным, пока не попадают между ними. Провожу между мягкими складками, чувствуя влажность, верх-вниз, верх-вниз, не проникая, пока она слегка трясётся, пока случайно не касаюсь самого чувствительного места, из-за чего Лин вздрагивает всем телом, отрывисто дыша.

Всё, не могу уже ждать. Сам сбрасываю штаны с трусами, после чего хватаю за бёдра и сдёргиваю её поближе к краю к себе. Сейчас буду драть своего мастера за всё хорошее и плохое. Шаг вперёд, и касаюсь её святая святых, что Лин несомненно тоже чувствует. Уже чувствую её мохнатость, готовый войти, но в этот момент она упирается обеими руками мне в грудь, и слегка отстраняет.

И в эту секунду я вижу её взгляд. Круглые водянистые от опьянения глаза, которые смотрят на меня с испугом, будто я собираюсь её здесь изнасиловать. А следующие слова и вовсе выбивают меня из колеи.

— Юнксу, прошу тебя, остановись, я не хочу. Я… я боюсь тебя…

Э-э-э… что?

Боишься?

Или…

…

Честно сказать… это было сейчас словно ведро воды на голову. Не знаю, что меня больше поразило: что она меня боится, или что она говорит, что не хочет. Но при всём при этом её слова будто нажали во мне на стоп-кран.

Я замер, пытаясь вернуть ход мысли и понять, что сейчас происходит, после такого высокого возбуждения, которое требовало взять её, не слушать и взять, ведь она сама не понимает, что говорит.

И я вернул, с трудом поборов желание прямо сейчас её взять и пьянь в голове, но вернул, прогнав по себе Ци и отчищая организм до более-менее вменяемого состояния. И тут же почувствовал досаду и даже обиду, ведь я был так близко, уже касался её, но…

Стоп-кран дёрнут, и я, как бы ни изворачивался, не могу ничего сделать с самим собой. Потому что «Мы не должны» и «Я не хочу» звучат совершенно по-разному, и даже при всём раскладе, при всём обломе и в таком состоянии в первую очередь есть тонкая грань, когда девушка не знает, чего хочет, и когда она не хочет.

Лин не хотела.

А я не хотел опускаться до уровня насильника. Даже принуждать отдаться мне. Особенно близкого человека.

Я мог её взять здесь и сейчас, принудить, и особого сопротивления от неё и не было. И даже сейчас это было не сопротивление, по сути, но могла ли она вообще сопротивляться? Я же вижу, даже будучи под сильным градусом, что Лин, мягко сказать, невменяема. И ходит с трудом, чего говорить о сопротивлении.

Я мог взять её вот прямо на этом ящике, и она бы не сопротивлялась, я знаю. Отдалась бы и всё, и в таком состоянии вряд ли бы вспомнила. Можно сказать, что я бы мог её и так, и эдак, и она бы не узнала на завтра. Да даже Люнь не узнала бы, она висела пьяной в метрах пятнадцати от меня.

Но знал бы я. И жил бы с этим тоже я.

Обломали, как по яйцам ударили…

Сука…

Я раздосадован и опечален. Хотя если так сейчас подумать, она всё это время пыталась меня остановить, но не так, как я привык. Будь она трезва, влепила бы мне уже по яйцам, а сейчас смотрит на меня испуганно и трясётся.

— Я… я понял, мастер…

— Лин… — промямлила она.

— Лин, да. Ну… — я выдавил улыбку. — Тогда нам надо одеваться обратно, верно? Не щеголять же голыми?

Под улыбкой я пытался скрыть что-то типа…

НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!!!!! СУ-У-У-У-У-У-У-КА-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!!!!

Я помог ей одеться, застегнуть платье обратно, после чего вытащил на площадь, где все резвились и развлекались — музыка сменилась опять на задорную, и все, кто хотел уединиться, давно это сделали.

Сука… какой облом… так завести, а потом заглохнуть… Тц… Ладно, похрен, тут вон сколько девчонок, которые готовы отдаться во имя праздника и плодородия. Правда, я уже протрезвел, но это дело тоже поправимое.

— Лин, идите тогда напиваться, а я тут пока сам… потанцую, — подтолкнул её к столам, пока сам высматривал кого-нибудь.

Зацепился взглядом за девушку помоложе и подкатил к ней.

— Потанцуем?

— А? — она лучезарно улыбнулась, обернувшись, после чего схватила со стола кружку. — Тогда перед танцами надо разгорячиться.

— Я не против.

И следующее, что я помню, как мы скачем по площади в танце. Всё вновь мелькает, я напиваюсь и… обнаруживаю себя идущим с ней в обнимку. Мы целуемся, и она не против дать потрогать её грудь, смеясь, когда я её едва покусываю за ухо. А после…

После всё как в тумане.

Проснулся я в комнате.

И первое, о чём подумал — последователей тоже головные боли после бодуна мучают. Неприятная, давящая, аж глаза выдавливает из черепушки, но будто её было мало, так ещё и сушняк дикий. Короче, в чём-то я оставался всё тем же человеком, хотя вот именно от этого предпочёл бы отказаться.