А как её заставить иначе, я не знал. Оттого ходил по комнате и мучался над вопросом, что предпринять. Вариантов было много, но все они разбивались о сам характер Ишкуины — безумный и непредсказуемый.

И в тот момент, когда я уже держал телефон в руке, раздумывая, как начать с этой ненормальной непростой разговор, совершенно другой сотовый затрезвонил, заставив меня едва заметно вздрогнуть. Только один человек мог по нему мне позвонить. Его можно было даже назвать единственной связью с внешним миром.

Мария!

Эта мысль мгновенно проскользнула у меня в мозгу, заставив позабыть обо всё остальном. Я мгновенно оказался рядом с ним, чувствуя, как начинаю волноваться, нажимая на кнопку.

— Алло? — с трудом убрал я радостные нотки, чтоб звучать не как школьник на первом свидании. Но вот голос, который я услышал, заставил меня напрячься.

— Это я.

Это была Мария, это точно, но что мне сразу же не понравилось — интонация голоса. Обычно у Марии он был спокойный, доброжелательный и живой. Немного радостный, когда она разговаривала со мной, неунывающий. А здесь как из последних сил говорила, будто заболела. Тихий, уставший, какой-то… сломленный. В душе волной начало подниматься беспокойство. Не надо быть гением, чтоб понять — что-то произошло.

— Мария, всё в порядке? — спокойно спросил я, борясь с желанием начать заваливать её вопросами.

— Да. Да, всё в порядке, — тихо отозвалась она словно немного растеряно. — Могу ли я ждать вас сегодня?

— Скоро буду, — мгновенно ответил я и бросился одеваться, попутно вызывая себе сопровождение. И не стандартные три машины, а целый маленький отряд, если что-то вдруг происходит. А предчувствие мне говорило, что что-то могло происходить. И могла потребоваться сила, чтоб вопрос решился, так или иначе.

За то время, что мы ехали к ней, я уже успел известись, каждый раз доставая телефон с жгучим желанием позвонить, после чего откладывал его обратно. Даже если позвоню, что-нибудь изменится? Вряд ли я услышу больше, чем мне уже сказала Мария. А если бы она хотела сказать больше, то точно бы сказала это.

Въезжали мы на территорию Верхнего города по разным дорогам, чтоб сильно не выделяться большой группой. Это был действительно риск, так как мы оказывались такой компанией на чужой территории, Брюссель мог вполне справедливо спросить с нас за это. Оставалось надеяться, что его соколам не приглянутся обычные старые машины, на которых мы въезжали к нему.

Мы проехали несколько раз по улице, где располагался подъезд Марии, чтоб убедиться в отсутствии подозрительных личностей на улице, которые могли сидеть в машинах и поджидать нас. Когда долго работаешь в этом бизнесе, начинаешь сам собой замечать таких типов. И лишь удостоверившись, что на улице вроде как чисто, мы остановились напротив её подъезда.

— Так, парни. Слушаем план. Может всё в порядке, и я зря поднял тут тревогу, а может там проблема. Как бы то ни было, номер квартиры вы знаете. Я зайду туда первым, ещё пятеро будут ждать сразу в подъезде, остальные в машинах. Я буду на связи. Если это ложная тревога, я так и скажу: «Это ложная тревога». Если же там гости и мне требуется помощь, скажу: «У нас проблема». Это значит, что все выскакивают и идут к нам на помощь, а вы заскакиваете в квартиру, и тут же закрываете нас щитом.

— Нас? В смысле, тебя и девушку? — уточнил Скрипка.

— Да.

— А если… ну… ты будешь не рядом с ней.

— Значит, меня в первую очередь. Если к ней пришли, то пришли из-за меня и попытаются убить меня в первую очередь.

В этот момент я подумал, что надо было приставить к ней каких-нибудь парней, чтоб присматривали за ней. Да, никто не знает о наших отношениях, но если вдруг прознают… Надо было об этом подумать ещё раньше, а не когда клюнуло. Ладно, если всё в порядке, а скорее всего так оно и есть, обязательно это сделаю.

Я первым вышел из машины и сразу нырнул в подъезд, держа в кармане пистолет. Мимолётом бросил взгляд на окно её квартиры, но никого там не увидел. Перепрыгивая сразу через две ступеньки, поднялся к двери на второй этаж, после чего оглянулся. Парни остановились на лестничном пролёте ниже. Поймав мой взгляд, они кивнули, показывая готовность и доставая из-под курток оружие. Кто дробовик, кто пистолет-пулемёт, кто укороченный автомат. Была бы возможность, я бы привёл больше ребят, но это была не наша территория и не стоило рисковать.

Сделав глубокий вдох и беря себя в руки, я постучался, не отпуская пистолет в кармане — если что, буду стрелять прямо из него, не вытаскивая. Те мгновения, что я ждал, пока откроется дверь, длились для меня едва ли не вечность. Словно время решило поиздеваться и остановиться на эти мгновения, чтоб лишний раз напомнить мне — за всё приходится платить, и нередко тем, кто оказался рядом.

Наконец я услышал уже знакомый щелчок замка, после чего дверь медленно приоткрылась, звякнув затянувшейся цепочкой. Показалось лицо Марии…

Я облегчённо выдохнул.

Жива, блять, она жива…

Я даже не заметил, как мои лёгкие шумно покинул воздух.

— Мария, что-то произошло? — спросил я. — Вы так… неожиданно позвонили и, честно говоря, напугали меня.

— Здравствуйте, — ни тени былой улыбки, и во мне вновь сработал звоночек. Что-то не то. Да и не сразу от облегчения я понял, что сама Мария выглядит неважно. Уставшей, немного бледной, будто действительно болеет.

Дверь прикрылась, раздался звон цепочки, после чего вновь открылась. Мария, одетая в штаны и кофту, окинула меня взглядом, после чего пошла в глубь квартиры, не дождавшись, пока я сам зайду.

— Проходите, пожалуйста, — только и сказала она, скрывшись за углом.

Я закрыл дверь, — не на замок, — и осторожно проследовал за ней, заглянув по пути в ванную комнату. Чисто.

В зале тоже было чисто, не считая самой Марии, которая села на кровать и теперь глядела в окно.

— Мария, вы так неожиданно позвонили мне, — начал я осторожно издалека, между делом заглянув на кухню. Чисто. Никого нет. — Я думал, к вам кто-то пробрался, но как вижу, ложная тревога.

После этих слов я нажал отбой, чтоб личный разговор, который мог последовать, не услышали другие. И у меня были нехорошие предположения насчёт этого.

— Ищете кого-то? — негромко спросила она, даже не взглянув на меня. Всё так же смотрела в окно.

— По правде говоря, да.

— Вот оно как… — протянула Мария. — И как, нашли?

Тихий голос, совсем не тот, что был, когда мы в прошлый раз разговаривали. Я боюсь, что она действительно узнала правду, отсюда и такая реакция. Бледная, уставшая, может плакала всю ночь, я не знаю. Но…

— Мария, я знаю, прозвучит грубо и, возможно, это не моё дело, но что происходит?

— Что происходит… — повторила она эхом за мной, поднявшись с кровати и встав напротив окна. — Вы знаете, когда ломается человек?

Это… странный вопрос.

— Когда ломаются его принципы, — ответил я негромко.

— Очень сложно сломать человека физически, — продолжила негромко она. — Чем больше вы бьёте его, тем сильнее он ожесточается. Чтоб сломать человека, сломать его волю, его стержень, дух к сопротивлению, нужно сломать его веру. То, во что он верит, ради чего живёт. Как вы сказали, принципы. Это и есть вера. Вера в путь, вера в определённые правила, которые заставляют нас стоять на своём и идти дальше. Сломайте их, и человек будет вашим. Вера… это всё, что у нас остаётся, когда ничего больше нет.

Замолчала, глядя в окно через штору. Негромко продолжила:

— Меня зовут Мария дель Кармен Альварес Сан Виллальба-и-Бланко, единственная дочь Артура Альварес Сан Виллальба-и-Бланко, двоюродного брата главы рода Альварес Сан Виллальба-и-Бланко дома Оливарес. Я была рождена в Сильверсайде и отправлена на родину в Испанию в деревушку Леос к бабушке и дедушке. Мои родители курировали здесь грузовые перевозки. Дом Оливарес не был крупным, но и слабым тоже.

Тихий, едва заметный вздох, словно она преодолевала какой-то барьер.

— Семь лет назад, когда мне было двенадцать, началась война дома Оливарес с домом Рамос Кормона. Небольшая по своим масштабам, но разрушительная для тех, кто в ней участвовал. Страна её даже не заметила, но заметили мы. Мои… мои родители погибли в битве около деревушки Ускита. Отец погиб вместе с людьми рода, защищая меня и мою мать и давая нам время, чтоб скрыться. Потом погибла моя мать, прикрывая уже меня с двумя оставшимися служанками. Их убили, не пощадили никого… перебили… всех до единого… Я потеряла свою семью. Весь свой род. Осталась я, младший сын главы рода и старший сын брата главы рода — трое человек. На конец войны мне было уже пятнадцать, сыну главы девятнадцать и старшему сыну брата главы три года. Те, кто истребил нас, остались живы… и… и… — она сделала судорожный вдох, — мы заключили… мир…