Когда я уже выходил из школы, покончив с немногочисленными уроками, но получив многочисленные задания, и направлялся к выходу, меня нагнала та самая очень занимательная поклонница. Надо признаться, когда я её увидел, то сердце застучало немного быстрее. Не так, как когда в меня стреляют, конечно, но чуть быстрее нормы.

Она осторожно похлопала меня по плечу, будто трогая детонатор, который мог в любую секунду рвануть. Встретилась со мной взглядом и улыбнулась, будто смотря на добычу, и, отточенным движением руки поправив волосы, обратилась ко мне.

— Здравствуй, Томас, помнишь меня? — улыбнулась Элла ослепительно.

Да, это была она — одна из девушек, что грела мне кровать в клубе.

— Да, помню, — кивнул я. — Я имею хорошую память на приятных девушек, которых нахожу в своей кровати.

— Вот оно как, — протянула она, улыбнувшись и ни капельки не смутившись. Таких не смущают постельные темы. — У меня тоже хорошая память на таких парней, как ты. Жаль, что я не смогла тогда показать, насколько у меня хороша не только память. Но знаешь, я тебя совершенно случайно увидела, — ага, как же, — а тут у меня есть лишний билет в кино. Подруга отказалась, я вот ищу, с кем бы пойти. Никто не может, все заняты. Может… — красноречивее взгляда я ещё никогда до этого не видел.

Она знает, что я всё прекрасно знаю, и всё равно говорит это.

— Я твой запасной вариант?

— Ну что ты, самый первый.

Хотелось тогда уточнить, откуда она знает, что другие заняты.

— А парень твой?

— Ой, а ты не знаешь? Я рассталась с ним. И ты… кажется, тоже свободен, да? — невинно улыбнулась Элла. — Мы бы могли составить друг другу компанию.

Но у таких девушек плохо получалось улыбаться невинно. По моей градации красоты: хищные, милые, домашние и идеальные, она относилась непосредственно к хищной красоте. А у таких что не улыбка, то хищная. А такие у меня доверия не вызывают, как и умиления. Скорее настораживают и напоминают тех, кто тебя сожрёт, пережуёт и выплюнет, когда высосет из тебя все соки. С другой стороны, ты сам получишь от неё то, ради чего идёшь на сделку, и чаще всего это тело.

Я мог однозначно сказать, что Элла — сука. Стерва. Она не ставит парней ниже рангом во что-либо и цепляет только сливки. Других девушек, не равных себе, считает едва ли не мусором. Именно такие сбиваются в кучи лучших и потом стараются зацепить или красавчика, или сильного, или богатого. На других они смотрят может если только презрительно.

— Прости, но у меня дела, — покачал я головой. — Действительно дела, думаю, ты знаешь, какие.

— А-а-а… — протянула она и ни капельки не смутилась, приблизившись ко мне. — Я понимаю, Томми, — Томми, серьёзно? Мы теперь на такое перешли? — Тогда, когда освободишься, позвонишь? Я буду ждать.

Элла засунул листик в нагрудный карман с её телефоном, после чего подмигнула и, виляя своей попой, удалилась вместе с потоком к выходу. Признаюсь, что немного засмотрелся на неё.

Некоторые желали мою славу использовать во благо себе. Всегда будут такие люди — там, где одни видят опасность, другие видят возможности. Большие возможности. Главное — вовремя подсуетиться и занять вакантные места.

Я знал, почему Элла решила подбить под меня клинья, и не считал, что она что-то делала не так. Каждый крутится как может. Парни ищут получше работу, девушки ищут побогаче парней, не все, конечно, но всё же такие есть: всевозможные принцессы класса и королевы выпускного бала, которых природа не обделила красотой, а желания работать нет. В её глазах, особенно после той вечеринки, я, скорее всего, был молодым, свободным, но очень опасным уважаемым парнем. Едва ли не билет в… даже не знаю куда. В ад?

Возможно, она рассчитывала, что если свяжется со мной сейчас, то будет иметь некоторые преимущества в будущем. Вкладывайся раньше, чтоб потом получить больше. Да, всё ради денег. Элла делала ставку, рисковала и надеялась, что удача улыбнётся ей. Что я выбьюсь в люди и сам её вытащу.

Забавная градация у таких людей. Для них подняться выше — это выскочить за того, кто в клане или картеле. Не за добропорядочного человека, поднимающегося по карьерной лестнице, обычного, целеустремлённого, но тихого, а за крутого, дерзкого, плюющего на закон и других людей. Обычных они и за людей, наверное, не держат, считают лохами, которые горбатят спину за копейки.

Хотя я понимаю, что выросшим в таком месте, где картель едва ли не единственная власть, такое кажется вполне логичным. Не удивлюсь, если многие мечтают стать лейтенантом даже больше, чем мэром этого города.

Но номер я оставил.

Почему?

Потому что мне льстит это. Мне дала телефон красивая девушка. И пусть она это сделала ради денег, а не потому, что я ей нравлюсь, но кого это волнует? Это бизнес, не более. Практически обмен: тело на покровительство.

После школы меня ждала работа, где я вновь сопровождал Бурого, как раньше. Два бронированных автомобиля, охраны шесть человек и поездки по городу, чтоб он мог лично решить все дела.

На одном из дел пришлось поработать и мне.

Это был дилер. Тридцатилетний мужик, который практически слил запасы кокаина, передав товар покупателю, но при этом потеряв все деньги. И сейчас, побитый и привязанный к стулу, он со слезами смотрел на Бурого.

— Это… пиздец, хули ещё скажешь? — воздохнул он. — Полкило кокса… Ты, блять, понимаешь, что он не мог просто испариться? Ты долбоёб?

— М-м-м-м! — он не мог нам ответить, но сомневаюсь, что кто-то бы стал его слушать.

— Нахуя ты это сделал? Сука, ты думал, что никто не заметит, что товара становится меньше, чем его привезли? Ты нас за дебилов считаешь? Что мы не сможем соотнести количество полученных денег с тем, сколько ты продал? Или что за этим делом не следят?

— М-м-м-м…

— Я нихуя не понял, но видимо, ты себя таковым возомнил. Шрам, прострели ему ногу, чтоб он понял, что не все здесь дебилы, которые не умеют считать и соотносить.

Я молча поднял пистолет и прострелил ему голень. Тот закачался на стуле, замычал во всю глотку, заливаясь слезами и дёргаясь. С ноги потекла кровь.

— Вот. Теперь ты видишь, что не все так тупы, как ты думал, — улыбнулся Бурый. — Все получают наказание за воровство рано или поздно. Руки мы, конечно, отрубать не будем, так как не звери, но всё равно есть немало способов заставить раскаяться.

Тот только что-то жалостливо мычал.

Бурый глянул на бойцов, что смотрели за этим наказанием.

— Ну а вы что скажете, друзья? Хули не следили?

— Босс, мы ни черта не знали! — начал оправдываться один из них. — Мы за улицами следили и за товаром! Но не следили, что он там делал с ним, как разводил и продавал. Как понять, что он продаёт налево и тырит? Мы бы сразу прищучили, если бы узнали об этом!

— Да? А может ты в доле? — прищурился он, и боевик заметно струхнул.

— Да какая доля, босс! Блять, пидором буду, в жизнь бы на такое не пошёл! Мне и здесь хорошо, а жадность фраера сгубила!

Бурый припугивал их, чтоб не расслаблялись. Даже застрели одного, другие бы и слова не сказали. Потому что боятся его и потому что им платят — две вещи, что связывают большинство по рукам и ногам, заглушая даже совесть и самоуважение.

— Никто ничего опять не видел, всем похуй, — вздохнул Бурый. — Шрам, тащи кретина на улицу. Панк, возьми канистру.

— М-м-м-м-м!!!

Я сделал, как он сказал. Знал, что сейчас будет, так как становился уже свидетелем подобного. В первый раз мне было плохо. Во второй неприятно, в последующие мне было всё равно. Смотреть на горящего человека или на костёр — это не играло для меня роли. Огонь везде был один. Привыкаешь — так работает человеческая психика, привыкая к подобному и защищая от стресса.

И мне не было их жалко — знали, на что идут. Если они кретины, то это не лечится. Как они не могли понять, что такое всплывёт, особенно в такое время? Раньше может и проскакивало, так как товара было много, время было спокойное и всем было плевать, но сейчас всё было на счету. И если человек предаёт, — а воровство у своих, по сути, этим и является, — он должен понимать, что будет в этой структуре за это.